5 мая, 57 лет спустя
Весна расцветает, поворачивается навстречу лету. Надо ли говорить о грустном?
Наверное, надо. Потому что тишина — опасна. Потому что тишина — скорее напоминает затишье…
5 мая, как мы и обещали, у бывшего дома НКВД, впоследствии — общежития, а ныне руин, отданных в аренду на долгие годы богатой фирме, был поминальный вечер. Немногочисленные тюменцы сошлись у крыльца этого страшного дома, у тех ступеней, по которым когда-то, более полувека назад, поднимались обреченные насмерть люди. И пять священнослужителей, каждый по своему обряду, обращался к именам убитых в этом доме.
Настоятель Знаменского собора отец Валерий.
Мулла Юльчибай.
Католический патер отец Мартин.
Кантор Московской хоральной синагоги Борис Ушеренко.
От общины адвентистов седьмого дня — брат Александр.
Разные по возрасту и мировоззрению, они говорили о напрасно пролитой крови, о безвинных загубленных жизнях, а слова, обращенные в прошлое, адресованы были современникам. Нам.
О взаимопонимании, о том, что человек обязан отвечать за все, что происходит при его участии либо попустительстве, за все, что происходит в мире в течение короткого века человеческого, говорил отец Валерий.
И мулла, вздымая ладони, пел поминальную молитву, словно отпевал не отпетых, сотни крестьян из татарских деревень под Тюменью и в округе…
Перелистайте страницы Книги расстрелянных, которую печатает «Тюменский курьер», вы их сразу найдете. Начинайте прямо с первой страницы: Абдуллин
Таиб, Абдуллин Хисмук, Абдуллин Шарафутдин…
И католический пастор, повторяя «Господи, помилуй!», думал обо всех, но и о своих единоверцах, имена которых тоже звучали в этот вечер, — о Фабиане Савицком, Иосифе Матусяке, Степане Бабкевиче, Антоне Михайловском…
Кантор Борис Ушеренко, когда пел еврейскую поминальную молитву «Кадиш», адресовал ее Михаилу Левину, Израилю Иоффе (даром, что он, согласно бумагам, когда-то числился комсомольцем), Давиду Лившицу…
Хотя, честно говоря, все они лежат в одной заброшенной яме, которую и могилой-то не назовешь, нет над нею ни православного, ни католического креста, ни шестиконечной звезды. Только дымит, как крематорий, асфальтовый завод. И лежат они там, обнявшись, как братья, которых породнила смерть. Страшная, мученическая смерть. И не нам, живущим, разделять их истлевшие кости.
И потому смело можно сказать, что все слова, все поминальные молитвы, которые звучали в этот вечер, были адресованы каждому из почти двух тысяч человек, прошедших здесь через конвейер большого террора.
А людей было немного. Потому что нет мемориальной доски на бывшем общежитии. Потому что нет памятника у дороги на Баба-рынку, которая по обилию пролитой на ней крови могла бы сравниться с Via Dolorosa, Крестным Путем.
А ведь мы так не хотим, чтобы этот крестный путь нашего народа, нашей страны еще раз повторился.
… Людей было немного. Пришли те, кто не мог не знать об этом дне. Пришли те, кто не мог не прийти.