За что аборигены съели Кука
Обычная история с географией. Точнее, история с профессором географии, которая случилась в Тюмени в конце 1937 года. И английский мореплаватель Джеймс Кук не приплетен сюда ради красного словца. Он сыграл существенную роль в этой истории.
Юрий Петрович Иорданский заведовал кафедрой географии в Тюменском пединституте. Заведовал, занимал должность профессора. Насколько можно судить, он был единственным профессором в Тюмени. В Тюмень он был сослан на три года решением комиссии ОГПУ зато, что, работая в колонизационном отделе Мурманской железной дороги, «оппортунистически относился к заселению Карело-Мурманского края кулацким элементом и засоренности аппарата бывшими людьми».
Чуть раньше в Тюмени были арестованы и расстреляны знакомые Ю. Иорданскому по ссылке «бывшие троцкисты» Алиев и Николаев и бывшие белые офицеры Артемьев и Огибенин. Кровавому Молоху большого террора требовались все новые жертвы. Из картотеки ссыльных были вынуты новые имена. Из них сотрудник Тюменского ГО НКВД Беречинов составил очередную «контрреволюционную группу, систематически проводившую к.р. агитацию, направленную на дискредитацию руководителей партии и правительства».’
Вместе с Иорданским были арестованы работники того же пединститута — Наталья Ильинична Григорьева, преподаватель русского языка, и Павел Иванович Селихов, преподаватель физики.
Иорданский арестован 5 ноября 1937 года, Григорьева и Селихов — 21-го. Мужчины были осуждены к высшей мере наказания, женщина — к 10 годам исправительно-трудовых лагерей. (Насколько можно судить по делу, Наталья Ивановна, отсидев свое, вышла на свободу. Только надолго ли? В 1949 году и.о. начальника отделения охраны МГБ станции Камышлов капитан Редькин запросил из Омска архивно-следственное дело на учителя школы №62 станции Поклевская Н.И. Григорьеву, которая, как сказано в запросе, «разрабатывается» камышловским отделением охраны…).
Их осудили и привели приговор в исполнение, хотя никто из троих виновным себя не признал.
Ну и что? «Виновным себя не признал, — сказано в обвинительном заключении на стр. 82 архивного дела, — недостаточно изобличается показаниями свидетелей и документами».
Между тем никаких документов — записок, писем, листовок — в деле нет. И на стр. 83 приложена справка, что «вещественных доказательств по делу нет».
Так за что же убили двух и отправили в лагеря третью? За то, что содержалось в свидетельских показаниях?
Да.
Из этих свидетельских показаний, полностью перекочевавших в обвинительное заключение, можно понять, что жизнь Натальи Ильиничны была сломана только потому, что ее студенты плохо усваивали русский язык, что на уроках литературы «с целью сорвать преподавание современных писателей Пушкина и Горького» она заполняла сетку часов «прохождением Достоевского, снятого с прохождения», что в ущерб Пушкину преподавала Державина и Грибоедова, что заявляла, мол, «прежде учили назубок», и тем дискредитировала советскую школу, что «специально пропустила» в стенгазету студенческий стишок о фашистских летчиках, топивших в Испании наши корабли…
За что был убит Павел Иванович Селихов?
За то, что до 1919 года он, выпускник Тобольской духовной семинарии, был священником.
За то, что «не разрешал записывать свои лекции», требуя слушать их.
И, наконец, за то, что, объясняя на одном из занятий по физике явление деформации, сказал, что, например, хлеб имеет деформацию в зависимости от качества. Раньше хлеб был такого качества, что после сжатия он полностью восстанавливал свою форму, а «сейчас такого хлеба нет».
За что был убит профессор Иорданский?
За то, что «создал к.р. группу, основной целью которой было проведение к.р. вредительской деятельности в системе преподавания, направленную на теоретическое обезоруживание студентов, а так же на срыв подготовки кадров, выпускаемых пединститутом» (Орфография протокола сохранена).
За то, что «не показывал классовой обусловленности географических открытий».
За то, что «вредительски превратил географический кабинет в музей», создавая видимость работы.
За то, что «сознательно замалчивал путешественников, вышедших из народа, таких, как Джеймс Кук, который в юности был угольщиком».
Это нельзя было бы читать без смеха, если бы не было правдой. Eсли бы действительно всего этого не оказалось достаточно, чтобы отнять жизнь человека.
А что же коллеги Иорданского, Селихова, Григорьевой? Что же цвет тюменской интеллигенции? Они что, молчали?
Нет, не молчали.
Это их показания о Джеймсе Куке, о буханке дореволюционного хлеба и о пролетарском поэте Александре Пушкине перекочевали из протоколов в обвинительное заключение.
Это они сразу после ареста профессора выступали с разоблачениями на общем профсоюзном собрании пединститута и призывали к повышению революционной бдительности, поскольку «Иорданский и сейчас среди студентов пользуется авторитетом». Постановили: исключить из членов профсоюза.
Это они на заседании месткома института через пять дней после ареста Григорьевой и Селихова исключили из членов профсоюза: одна «протаскивала чуждую идеологию в стенгазете», другой «на лекциях проводил контрреволюционные примеры».
Это они на производственном совещании географического факультета 1 декабря 1937 года «слушали — о вредительской деятельности врага народа Иорданского». И топтали поверженного, демонстрируя собственную низость и зависть.
Заседала кафедра русского языка и литературы, «вопрос слушали» на общеинститутском совещании преподавателей…
Каждый боялся за себя.
История шутит очень зло. Одна из преподавательниц обвинила Григорьеву во вредительстве, а через несколько дней ее собственный муж был арестован как враг народа. И торопливо расстрелян.
Цвет тюменской интеллигенции…
Цвет тюменской интеллигенции и через 18 лет, в 1955 году, когда началась реабилитация, стойко держался своих показаний (правда, кое-кто оговаривался, что «слова «прямое вредительство» и «вредительство» в моих показаниях употреблены как простое обычное выражение, не имеющее контрреволюционного характера…»). И прокурор, занимавшийся делом трех преподавателей, постановил — в реабилитации отказать. Только протест прокуратуры республики, определившей, что «показания этих свидетелей не могут служить доказательством контрреволюционной деятельности осужденных… и Иорданский, Селихов и Григорьева необоснованно осуждены за контрреволюционную деятельность», заставил передать дело в суд.
Суд 14 августа 1956 года постановил: дело производством прекратить за недоказанностью состава преступления.
ГРУСТНОE ПОСЛEСЛОВИE.
Я перечитываю протоколы «производственных совещаний» и «профсоюзных собраний» из 1937 года и думаю, что общество наше недалеко ушло за эти шесть десятков лет.
Кому из вас и в наши дни не приходилось участвовать в подобных мероприятиях — в качестве разоблачителя или жертвы или хотя бы статиста, равнодушно поднимающего руку вместе с «большинством»?
Кому из вас не приходилось видеть, как сводятся мелочные счеты — из ущемленного профессионального самолюбия, из корысти, из зависти? Как они рядятся в одежды борцов за справедливость, как собирают всю мелочь, случайно сказанные слова, как каждое лыко ставится в строку — лишь бы отпихнуть, унизить, доказать свое, чаще всего отсутствующее, превосходство?] Как, «отстаивая интересы дела», не гнушаются ложью и прямым подлогом, доносом, печатной клеветой… Причем чем низменнее цель, тем более высокие слова используются для обвинения: коллектив. Родина, воспитание молодежи…
Многие из таких жертв, желая сберечь силы для главной цели, для работы, предпочитают не состязаться в низости, уступают. Конечно, в принципе, они правы. Ничто не остается безнаказанным, и сказанная много лет или месяцев спустя фраза: ты был прав, или — у нас все жалеют, что вы покинули наш коллектив, — конечно, греет сердце. Но не улучшает нравы общества.
И люди никогда не помнят зла. Зла, которое сами и причинили.
Страшные мы люди, аборигены…