Дом знаний или фабрика образования?
Опять пишу поперек.
31 августа шел на работу. У драматического театра переходят улицу ребятишки. Сцепились попарно, семенят через перекресток. А автобус, поворачивающий направо, тоже по зеленому сигналу, висит-нависает, и детская цепочка, отступая под этим напором, выгнулась дугой. Как былинка под ветром. Страшно им. Они ведь не догадываются, что «дядя спешит в пределах правил», что он «не задавит», просто торопится, да и машины сзади его поджимают.
Дети не знают мира взрослых, его злых шуток. Им просто страшно.
1 сентября — день официальных восторгов. День традиционных благодарностей школе.
А если отложить традиционное? А если отложить то многое, что говорится авансом, из вежливости, из того, что «так принято»?
Что сложится в строчку из моих личных ощущений?
Правда,, какие эмоции могу добыть из своей памяти я, закончивший школу сорок лет назад? Но ведь в школе учились и мои дети, и вот внук собирается во второй класс… Что у них?
Родители тоже бывают слепы. Только недавно я узнал, что одна из моих дочерей, все десять лет слывшая вполне благополучной ученицей вполне благополучной школы, никаких особенно теплых чувств к этому учреждению, «выпустившему ее в жизнь» (как говорится в традиционных выступлениях), не питает. Она нередко вспоминает, как их «один из лучших в школе» класс буквально травил одного из учеников. Как не считались с самолюбием, как могли унизить…
Она не сердится, не обижается. Она просто не испытывает той благодарности, которую по всем канонам должна испытывать и вспоминать о школе «со слезами на глазах».
Кстати, виновата в этом не школа. Виноваты, прежде всего, родители (хотя они тоже жертвы официальной пропаганды, утвердившей в нашем сознании образ школы-матери, воспитывающей и обучающей детей, в то время как сверхзанятые отцы и матери не щадят себя на производстве). Родители уступили право воспитывать своих детей школе. А школа наша, во всяком случае, до последнего времени, маршировала под педагогику Макаренко (напомним кстати, что гениальный педагог работал с беспризорниками и был сотрудником НКВД).
У меня же в памяти сохранилась фраза другого педагога, из эпохи, не знавшей еще НКВД, не знавшей Освенцима. Слова Песталоцци об учениках, о том, что рука одного лежала в руке другого, и оба сердца были открыты друг другу, (За точность цитаты не ручаюсь — давно было, но смысл сохранен — Р.Г.).
Я бы сказал родителям, отдающим в эти сентябрьские дни своих детей, кого в первый, кого в пятый, а кого и в десятый класс, — не отдавайте их в школу насовсем. Пусть дети знают, что вы — не послушный ретранслятор учительских замечаний, не исполнитель наказаний, вынесенных педколлективом. Что вы — и в школе им утешение и защита.
Не забывайте, что школа — это всего лишь школа, конвейер, фабрика образования. Это для вас дети — Саши и Маши. А в школе они — Петров и Иванова. И не всегда их милые для вас шалости, их непослушание, которое вы с большим или меньшим успехом терпите (свое же!), их проявление индивидуальности будут встречены с пониманием. И я не уверен, что вашему отпрыску, по живости характера вертящему «дыру на месте», не бросят: крутиться будешь дома, здесь — школа!
Да, школа любит послушных, тихих, аккуратных, вежливых, внимательных, не забывающих мыть руки до, после и даже вместо еды.
А кто же будет любить наших -громкоголосых, чумазых, глазеющих по сторонам, грубящих, растирающих белым полотенцем вчерашнюю грязь по щекам?
Мы. Только мы с вами. Мы с вами помогаем им сохранить неповторимость, особинку характера, упрямство, которое затем становится таким необходимым в жизни упорством. Из чувства противоречия вырастет самостоятельность…
Именно эти качества, столь нелюбимые в школе, детям больше всего пригодятся в жизни. Тем более в такой жизни, которая пришла на смену казарме, регламентировавшей все наше бытие.
Я мог бы написать, что не все учителя такие, что не все школы — такие. Но те, которые «не такие», и так это знают, ибо их практика — сама идет против той, о которой пишу я.
Я пишу, старательно избегая указаний на конкретные учебные заведения и педагогов. .В том числе и потому, что еще учатся и будут учиться маленькие побеги и моего семейного древа.
А учителя — не более чем люди.