Поминальные свечки у пустой ямы
Это был самый унизительный день в моей жизни. Вчера.
Вчера — день памяти жертв политических репрессий. Утром на дверях бывшего НКВД, когда-то служивших границей между жизнью и смертью, появился траурный венок, затеплились свечи, подрагивая на ветру. Сошлись большей частью женщины, но были и мужчины. Дочери и сыновья тех, кто жертвою пал. Жертвою бессмысленной и напрасной, что самое обидное. А почему напрасной — скажу ниже.
Потом автобус отвез родных и близких туда, куда, по официальным данным, свозили тела расстрелянных по приговору «троек», особых совещаний, по протоколам прокуратуры СССР. На бывшее Затюменское кладбище.
Я не был там несколько лет. Территория бывшего кладбища, на западной окраине которого когда-то под покровом ночи закапывали тела убитых, сильно изменилась. Она уже ничем не напоминает кладбище. Комбинат коммунальных предприятий и асфальтовый завод раскроили все схоронившую землю бетонными заборами, какими-то цехами и сараями. Уже невозможно найти и ту траншею, при копке которой ковш экскаватора поднял на поверхность остатки одежды и пробитые черепа.
На небольшом свободном от заборов и сараев пространстве кто-то выкопал да и бросил яму. За неимением ничего другого люди остановились у этой ямы. Люди — члены общества жертв политических репрессий, а попросту — наши сограждане, обманутые, ограбленные и обездоленные государством, в тоске по которому сейчас исходят многие политики. Одни осеняли эту яму широким крестом. Другие, приспособив кирпичик или камушек, — ставили на него тоненькую свечку. Вспоминали.
Вот это я называю позором. Вот это я называю унижением, которому общество, страна, государство снова и снова подвергают своих граждан.
Отняв у этих пожилых людей детство, имущество, родных отцов и матерей, им не дали взамен даже родных могил. Даже места, куда, по человеческому обычаю, можно прийти и положить цветы, поставить свечу, привести детей, внуков и правнуков.
Мне подумалось, что те, кто затевал это беспримерное по масштабам и кощунству действо — Большой Террор, — в очередной раз продемонстрировали свою силу, свою правоту, свое преимущество.
Они стерли в лагерную пыль отцов и дедов. Они лишили их потомков права на прошлое. Они до сих пор еще держат в страхе тех, кто просыпался чуть не шесть десятков лет назад от топота энкавэдэсовских сапог по комнатам. И сегодня они (я не знаю, кто эти «они» по именам) могут торжествовать: толстокожести и бездушию государства люди могут противопоставить лишь слабый, гаснущий на ветру огонек памяти.
Наверное, на это «они» и рассчитывали? На то, что люди забудут, на то, что простят?
Но те, что стоят у пустой ямы и держат в пальцах тоненькие свечки, не забыли ничего. Ни дорогого имени. Ни адреса, где стоял отобранный при организации колхоза дом. Ни того страха, который к ним до сих приходит по ночам. Память оказывается сильнее.
Стоя возле пустой ямы, без толку и без мысли выкопанной на старом кладбище, я испытывал величайшее унижение и обиду. И за этих людей. И за власти. И за страну. Пустая яма вместо отеческих могил — до этого, кажется, еще никто не додумался.