Прошлое не умирает
Нам кажется, что прошлое умерло. На самом деле оно подстерегает нас за каждым углом. В обычной фразе, в случайно взятой в руки книге вы рискуете обнаружить следы этого прошлого. Eго кровавую поступь, его лживую усмешку.
Составители прекрасного альбома о тюменских художниках, вероятно, даже и не подозревали, что в короткой исторической справке об одном из тобольских живописцев за совершенно невинной датой скрывается ужас и кровь большого террора.
Вот эта справка. Чукомин Пантелеймон Петрович. Родился в Тобольске в 1874 году. Умер в Тобольске в 1938 году.
Действительно, родился. Действительно, умер.
Впрочем, не умер. Он был убит. Он был расстрелян. Архивное дело сохранилось и позволяет нам представить, что стоила жизнь в то время в нашей стране. Жизнь крестьянина. Жизнь рабочего. Жизнь художника. (Об этом полезно знать сейчас, когда наша страна вновь оказывается на рубеже, за которым возможно возвращение к прошлому).
В 1990 году мне удалось уговорить на интервью одного из сотрудников Тюменского горотдела НКВД. Конечно, бывшего сотрудника бывшего НКВД. Это интервью подзаголовком «Последний из НКВД» было опубликовано в «Тюменских ведомостях» в январе или феврале того же года. При условии, что я сохраню в тайне фамилию героя. Он, отнявший сотни и даже тысячи жизней, очень опасался за свою собственную.
Вы знаете, этот человек утверждал, что массовые репрессии стали возможны благодаря очень простому советскому изобретению. Благодаря учету. На учете по различным категориям были занесены в «проскрипционные списки» все, кто служил в царской или белой армиях, кто имел какую-либо собственность до революции, кто состоял «в иных партиях». «Иными партиями» считались все партии, кроме единственно правильной, большевистской… Чукомин, к сожалению, был членом «иной партии».
Справка. Согласно имеющегося при Тобольском окротделе НКВД дела № 295 Чукомин Пантелеймон Петрович с 1917 г. является правым эсером. В 1919 году был выбран от эсеров гласным в городскую думу в гор. Тобольске.
Начальник IV отдела Тобольского горотдела НКВД мл. лейтенант госбезопасности Ляпцев.
Да, тот самый Ляпцев, мой собеседник. Он знал, что говорил, когда утверждал, что и такой информации было достаточно для ареста и расследования.
Художник Чукомин, преподававший рисование и черчение в местном педучилище, был арестован в ночь с 16 на 17 марта 1938 г. В деле подшит
Очерк Александра Валова о П.П. Чукомине «Жил-был художник» опубликован в «Тюменском курьере» 6 апреля с.г.
протокол обыска, в ходе которого «согласно полученных указаний задержан Чукомин Пантилимон (так в тексте — Р.Г.) Петрович…».
Увезли в Тобольский тюремный замок и… забыли почти на три месяца. Стаял снег на тобольских буграх. По Иртышу прошел ледоход. Представляете, как разносился по тихому провинциальному Тобольску грохот сталкивающихся на реке льдин? В тюремном замке, который стоит на высоком берегу Иртыша, этот грохот был слышнее выстрелов, а они каждую ночь гремели на хозяйственном дворике, между больничным корпусом и превращенной в склад бывшей тюремном часовней св. Александра Невского.
Вспомнили о художнике лишь 5 июня.
Сержант ГБ Аникеев крупным почерком заполнил лицевую сторону протокола допроса и приступил к записи «показаний обвиняемого», старательно придерживаясь утвержденных высшим руководством формулировок вопросов. («Утвержденных» — не мой домысел. Как можно установить по публикациям, и в Бутырках, и в Тюмени, и в Тобольске, и в Омске следователи задавали абсолютно одинаковые вопросы. Стало быть, существовали инструкции — о чем и как спрашивать).
Аникеев: Вы арестованы как член контрреволюционной организации…
Чукомин: Виновным себя не признаю.
Аникеев: Известно, что вы были завербованы в контрреволюционную эсеровскую организацию…
Чукомин: Членом контрреволюционной организации я не являлся.
Аникеев: Вы даете ложные показания!
Чукомин: Я говорю только правду.
Аникеев: Вы достаточно изобличаетесь показаниями соучастников!
Чукомин: Никаких соучастников по контрреволюционной деятельности не имею.
Следователь Аникеев зачитывает показания арестованных прежде и уже расстрелянных Смурова, Рачинского, Максимова и спрашивает: «Признаете это?».
Чукомин: Я состоял с ними с 1917 по 1919 в партии социалистов-революционеров, был избран в городскую думу, где голосовал против политики большевиков и за оказание денежной помощи колчаковской армии. Но ни в какой контрреволюционной организации не участвовал.
Аникеев: Следствию известно, что вы вели среди населения г. Тобольска к-р агитацию.
Чукомин: Не вел и виновным себя не признаю.
Все.
Весь допрос.
Все следствие.
Все доказательства.
И этого хватило, чтобы отнять у художника жизнь? Спустя почти 20 лет после того, как он был эсером, как был избран в думу и голосовал против большевиков?
Советская власть ничего не забывала. События 1917-1919 годов остались в архивах ВЧК-ОГПУ-НКВД. Это главное. А больше никто ничего и не собирался доказывать.
Никто не был заинтересован в вашем признании, Пантелеймон Петрович! Вам просто предложили расписаться, что «об окончании следствия объявлено». Пока в камере ошарашенный таким «следствием» художник еще на что-то надеялся, другой сержант ГБ, Медведев, в тот же день «рассмотрел следственный материал по обвинению гражданина Чукомина» и «установил: Чукомин П.П. на протяжении всего времени (всей жизни, что ли? — Р.Г.) являлся непримиримым врагом советской власти… В предъявленном обвинении виновным себя признал частично…».
Я цитировал протокол единственного допроса буквально. Вы сами могли убедиться: художник Чукомин не признал себя виновным ни полностью, ни частично. Наврал своим начальникам сержант ГБ Медведев. Но они-то этого вранья ждали и сами врали дальше, по инстанции.. Поэтому младший лейтенант ГБ Ляпцев «с выводами согласился» и через пять дней доложил тройке Омского УНКВД дело N 10119 по обвинению Чукомина Пантелеймона Петровича, 1874 г.р., «эссера (так в тексте!) в обсуждении вопросов вооруженного восстания для свержения советской власти, развала колхозов, организации диверсий и террора против коммунистов и сов. актива».
Далее тов. Ляпцев скромно закончил доклад по знакомой схеме: «виновным себя признал частично, но достаточно изобличается показаниями свидетелей».
Тройка доклад послушала и постановила (протокол N 59 от 10.06.38 г.): Чукомина П.П. -расстрелять.
Уже нет сил возмущаться, восклицать, едва хватает слез оплакивать. Помолчим минуту в память о художнике Чукомине и тысячах, сотнях тысяч его товарищей по несчастью. Вся вина их состояла в том, что они в это злосчастное время оказались там, где им выпало жить.
Я хотел было написать, что тело П. П. Чукомина упокоилось, но ведь и это неправда. 11 июля его убили выстрелом в затылок и сбросили в яму на хоздворе тюрьмы. И только дети (у него было трое взрослых сыновей) не переставали искать отца. А им, глумясь, отвечали, что, мол, ваш отец получил «10 лет без права переписки», что «решение тройки вынесено в соответствии с материалами дела, оснований к вынесению протеста нет». Так отвечали и в 1940-м, и в 1946-м.
А потом был двадцатый съезд, пересмотр дела. Те же свидетели отвечают на вопросы, что «о враждебной деятельности Чукомина им ничего не известно». Наконец, капитан Малиновский, начальник следственного управления Тюменского УКГБ, «усмотрел», что «обвинение Чукомина в принадлежности к к/р эсеровской организации не подтвердилось». Для этого потребовалось всего-то -19 лет, одна большая война и смерть Сталина. И тем не менее еще в 1991-м году сыновья художника не могли узнать, отчего он умер, где похоронен и (внимание!) куда девались картины, изъятые при аресте и не внесенные в опись?
И даже в 1995 году вышла книга о тюменских художниках, в которой нет ни строчки о настоящей судьбе Пантелеймона Чукомина. Ну что с нами поделаешь, если мы ничего не хотим знать и не хотим помнить?