Бюро проверки
Судя по некоторым, неразборчиво подписанным откликам, мои колонки не каждому читателю «Тюменского курьера» доставляют удовольствие. Но я на каждого и не претендую. Как любит говорить один знакомый полковник, «не нравится — не ешь»…
Но что поделать, если разговор с читателем вошел для меня в привычку, если наша жизнь то и дело заставляет возвращаться памятью в прошлое, где «царствовал застой», где «искоренялось свободомыслие», где «душила цензура»…
Кстати, о цензуре. Журналисты не любили цензоров, их неумолимый «Перечень сведений, запрещенных к опубликованию в открытой печати». Кажется, так называлась эта толстеющая год от года книжища. (Вы, может быть, не знаете, но даже слово «часть», в смысле «воинская часть», употреблять не разрешалось. А только «подразделение»).
И потому уважающие себя редакции, главным образом, конечно, столичные, держали собственные бюро проверки. Мне в свое время, на стажировке в «Комсомольской правде», приходилось наблюдать работу этого бюро.
Каждое название на сырой еще полосе было подчеркнуто: верно или неверно написано? (К слову, в те же годы в «Комсомолке» было как-то напечатано «Нижневартовск»), Каждая фамилия с должностью — и проверяли: работает такой или нет? Адова работа. Но зато и точность, и обязательность, и тренировка (сам себя проверяешь на сто рядов)…
Наверное, это была перестраховка. То ли дело сейчас, когда, не говоря уже о провинциальной бесконтрольности, и грамотнейшие столичные газеты, с прекрасной корректорской школой — «Литературка», «Известия» — печатают громадное количество ошибок.
… А еще был Репертуарный комитет. Репертком. Я даже помню фривольный стишок о том, что происходит от испуга с человеком, когда он входит в Репертком… Этот шуровал на сцене. Тащить и не пущать, отправить на полку, печатать — не печатать… Прежде, чем что-либо разрешить к показу, сколько комиссий отсматривало фильм и спектакль, заслушивало песенки и даже клоунские репризы. Тоже своеобразное бюро проверки. Казенное.
Но на днях я чуть было не взгрустнул о цензуре, о Реперткоме. Когда в день рождения города увидел сцену, застланную… полотнищем цветов российского флага, по которому — и в туфельках, и в какой-то танцевальной обуви, и в солдатских сапогах…
Я понимаю, что выгляжу ханжой. Я понимаю, что шипевшая, как рассерженная кошка, почетная гражданка Тюмени тоже может быть воспринята как зовущая куда-то в прошлое. Я понимаю, что сейчас — свобода. Я все понимаю и… не понимаю. Почему никто на это не смотрел? А если смотрел, то почему не увидел?
Конечно, бывает, что и знамя превращается в простой кусок материи. Конечно, не для всех сердец российский триколор означает то же, что некогда красный флаг, красный галстук. Но сегодня эти цвета — символ нашего государства. И всякое действие по отношению к этим цветам означает чуть больше, чем просто застилание сцены, хождение по ткани… По крайней мере, для меня. И я точно знаю, что не только для меня.
Упаси боже, я не хочу возврата цензуры. Я против возвращения Реперткома. Но я за то, чтобы не перестало работать наше собственное, наше внутреннее бюро проверки. Наш мозг, наше сердце, наша совесть — мерило наших поступков.