«Для меня Война не окончена…»»
Пока мы робко задавали вопрос, ждет ли нас нечто подобное тому, что в США получило обозначение «вьетнамский синдром», «афганский» уже перешагнул порог нашего дома. А тут и «чеченский» подоспел… С психомедицинской точки зрения специалисты определяют его как посттравматический эффект. Формы его проявления — депрессия, агрессия, апатия и т.д. Следствия — алкоголизм, наркомания, самоубийства, асоциальное поведение…
— Как тебе сейчас живется? -, спрашиваю Анатолия Вольхина (фамилия изменена), несколько месяцев назад вернувшегося из Чечни.
— Для меня война не окончена, — хмуро ответил он и медленно, чуть заикаясь, с леденящим душу спокойствием стал рассказывать. О том, как под Гудермесом, у ночного костра, один из сослуживцев в случайном споре о влиянии крови на психику запальчиво кричал, что да, он садист… и подробно излагал, как можно убивать без оружия — киркой, саперной лопатой, голыми руками. Возможно, у него слегка «поехала крыша», потому что на пустой желудок даже сто граммов — солидная доза. Наверняка он устал, больше полугода будучи озабочен лишь одним — кто первым и точнее выстрелит…
Подумалось: вряд ли надо поддерживать легенду, что воевавший человек становится добрее, восприимчивей к жизни другого. Вчерашним подросткам вложили в руки автомат и приказали убивать. Для того, чтобы они «духовно закалились, стали мудрее, гражданственнее, мужественнее»? Да полно! Они лишь убедились, что их жизни, как и жизни других людей, мало значат на весах истории. Что, будучи героями «в системе военных координат», можно получить плевок в душу от любого чинодрала, особенно на «гражданке».
— Здесь даже не знаешь, кому первому по морде заехать, — устало говорит Анатолий. — Понимаешь, я — бывший замкомвзвода разведчиков, а в некоторых приемных на меня смотрят так, будто я стеклянный. А в роскошных кабинетах запросто могут «запустить по кругу», в лучшем случае отделываясь обещаниями. Перспективы решения самых элементарных проблем на фоне всеобщей неразберихи выглядят очень туманными. Нет, для себя вывод я уже сделал: при первой же возможности снова подамся воевать. Eсли не в Чечню, то в Таджикистан. Уверен, что «горячих точек» на мой век хватит…
— Тебе все было понятно в чеченской войне?
— По большому счету, не до конца. Злость и недоумение вызывали некоторые приказы: то «вперед, ребята!», то — «отступать на прежние позиции, на огонь не отвечать»… Столько наших хлопцев полегли бездарно, до обидного глупо. Хотя смысл вроде один — отстаивали Россию.
— Как расцениваешь шаги, предпринятые недавно Александром Лебедем?
— Я не политик. Могу лишь сказать, что с этой кровавой бойней давно пора заканчивать. Кто и как это сделает — не суть важно. Главное, чтобы не было бессмысленных жертв.
— Родители в курсе твоих нынешних планов?
— Мама плачет, батя отмалчивается. Жалко их будет, если однажды мне вернуться не доведется. Но я упрямый и везучий, они знают. К тому же, ничего другого, кроме как воевать, пока не умею. Eсли останусь жив, через пару лет обязательно женюсь: подруга у меня замечательная, дождется.
Освоиться в мирной жизни Анатолий пока не смог. Как не смогли этого сделать десятки, сотни других его сверстников, вернувшихся с войны. Многие остались калеками, они не могут отторгнуть от себя недавнее прошлое — об этом им ежечасно напоминают стираемые протезами в кровь культи, ноющие раны в груди.
Кто-то сказал: «Отделить войну от солдата — значит спасти и поколение». У нас много говорится о необходимости создания центров психологической разгрузки для бывших участников войн, об оказании всесторонней помощи. На деле все иначе: центров мало, помощь опаздывает. И можно представить ту пропасть, какую видят перед собой рано поседевшие мальчишки, не настолько сильные духом, чтобы продолжать бороться еще и за себя.
«Чеченский синдром» не столь пока явствен, он скрыт под за валами других неразрешимых проблем. Но видеть и чувствовать его появление мы просто обязаны. Чтобы не кусать в отчаянье локти.