Дверям закрытым грош цена
Деревенскую привычку не запирать дверь Марья Андреевна сохранила и в городе. В нашей, такой криминальной, Тюмени. Где даже подъезды «замуровывают» железными дверьми: ни «скорая» не пробьется, ни почтальон не проскользнет.
Красть у Марьи-Андреевны нечего. Нет, конечно, многие так говорят: красть у нас нечего. А потом-то оказывается — есть чего. И когда Марья Андреевна, пригласив в гости, предупредила: «Только не пугайтесь моей бедности», — я подумала, что очередной человек заблуждается.
— Это богатые аж двойные двери делают. И жалуются, что денег нет, тоже богатые. Я на последние гроши газеты и книги покупаю, а они: «Ой, это дорого…». Мяса не ем, это и вредно. Лучше изюм, курагу, творожок… Так ведь? И вкусно. Пришлось, правда, сегодня сэкономить на желудке — лекарства купила.
Но долго отказывать себе в лакомстве она не намерена. «Я люблю или быстро лечиться, или никак».
Газетные вырезки и книги — и еще географическая карта — это и есть богатство Марьи Андреевны. Готова им поделиться. «Люблю людей, которые любят читать». А телевизора в этой квартире нет — «Фу, черный ящик».
у нее по всякому вопросу свое мнение. Часто и категорично заявляет «люблю-не люблю». «Как мне не нравится улица Орджоникидзе!». За что, спрашивается? Зато, что не прямая.
«Видели Рачкова? Карикатурист. Ох, как мне нравится. Я на выставки вообще-то хожу. Чемакина выставка была. И он там сидел — самого его видела, в собственном соку».
Или: «Спросишь, как живут. Говорят: хорошо, машина есть…
Меня сразу тошнит. Надо, чтобы мир В семье, отношения хорошие».
Семья самой Марьи Андреевны состоит из сына. Замужем не была, потому что…
А любовь была, не раз. В ранней юности даже о женитьбе парень заговаривал, но его родители встали стеной: «она из бедной семьи».
Да, их было шестеро у матери, росли без отца. «Отца Сталин сожрал». Правильно Eвгения Гинзбург про него пишет: Гадиашвили Коршунидзе».
Речь Марьи Андреевны пестрит цитатами. У нее отличная память. Может, поэтому она-никогда не перечитывает книги. Кроме словаря иностранных слов, подаренного братом.
Но гордость ее библиотеки, пожалуй, не словарь, а миниатюрное издание «Жалобной книги» Чехова. Я спросила: вы ее так цените, потому что работали в магазине? Нет, оказалось — за то, что куплена эта смешная книжица за смешную цену, три копейки.
Вдруг Марья Андреевна застывает, прислушивается к сирене за окном: «Опять ЧП в Тюмени».
— Вас многое беспокоит?
— За себя сказать или за страну?
— За страну понятно. Давайте за себя.
— Ведь внучат-то у меня нет, — качает головой. — Как хочется внучат. И еще… Грешно просить у бога смерти, но я прошу. Каюсь и снова грешу. Страшно, когда желают тебе в день рожденья долго жить. Чего же вы желаете, страданий? Только бы в вертикальном положении уйти, не от инфаркта, не от рака — упаси бог, я видела, как женщина от рака мучилась! А нормально, по-христиански.
…Впрочем, улыбка быстро возвращается на лицо Марьи Андреевны. Кто поверит, что ей за семьдесят?