Отцовский долг
Не отношусь к сторонникам монархии и уж тем более не являюсь поклонником последнего российского императора, которого, позволю себе напомнить, в день его коронации в 1894 году просвещенная Россия назвала Кровавым. Тем не менее в эти июльские дни и я обращаюсь мыслью к его трагической судьбе.
Я не анализирую его руководящую и направляющую роль, его странную податливость мистическому обаянию Распутина, мне не хочется посмеиваться над его пустопорожними дневниками (обедал, убил ворону, гулял, убил две вороны).
Я просто пытаюсь представить себе, что чувствовал Николай Александрович, когда с пятью детьми — четырьмя юными девушками и больным мальчиком — он оказался в руках людей с оружием. Людей, которые его, бывшего самодержца, богатейшего и всесильнейшего, откровенно ненавидели.
Мне представляется Николай Александрович — не император, не родственник всем коронованным особам Eвропы, а просто отец. Отец, к которому льнут его дети. Льнут и ищут защиты. А что он может им сказать? Уповайте на бога? Конечно, он был верующим человеком, верил в царствие небесное, в загробную жизнь. Но он ведь понимал, не мог не понимать, не мог не предчувствовать, что может произойти в доме инженера Ипатьева, превращенном в тюрьму. Не мог не догадываться, зачем их будят поздно ночью и просят сойти в подвальный этаж, где у стены стоят люди с маузерами?
Конечно, история обычная. Сколько раз она повторялась и в древние времена, когда легионеры Гая Мария крушили дома его противников в Риме. И в эпоху религиозных войн. И в дни штурма монгольскими конниками русских городов. И когда турки-сельджуки раздвигали границы Оттоманской империи. И сколько раз это было потом — в Варшаве, Лидице, Париже, во Вьетнаме и Камбодже, уже в наши дни…
И уже совсем рядом, в Чечне, где столкнулись две противоборствующие и ненавидящие друг друга силы. А еще в Таджикистане…
И всюду были отцы. И были дети, которым угрожала гибель, а отцы не могли их защитить…
Наверное, можно было бы говорить о возмездии и о равенстве перед бедой. Но не хочется. Правда, на всех фотографиях у Николая Александровича довольно равнодушное лицо. Но я готов это отнести к школе воспитания в царском дворце. Не могу думать, что он ничего не чувствовал, что не сжималось его сердце от страха за детей, что он равнодушно ел и спал, гулял, пилил дрова и ждал разрешения своей судьбы.
Дети играли и читали. Дети наверняка надеялись, что кто-то придет и спасет их. Дети ждали от papa каких-то поступков, а он боялся своей решительностью спровоцировать палачей. Или — помазанник божий — не мог допустить мысли о том неизбежном, что уже стучалось в двери дома инженера Ипатьева.
Сегодня вокруг тени Романовых продолжаются какие-то игры, плетется политика, спесиво надуваются церковные иерархи — одни говорят да, другие — нет. Измученные кости подвергаются все новым и новым исследованиям. Не знаю, существует ли душа. Не мне, атеисту, обсуждать это. Верующие — верят. Не верящие — нет. Романов был верующим. Значит, пора дать покой его душе. Потому что, если она существует, то ее не может не мучить один-единственный вопрос: почему ты не спас своих детей? Почему не исполнил свой долг?
Наверное, ему было трудно умирать с этой мыслью. И я хочу думать, что убийцы его и его семьи тоже терзались этим вопросом в свой смертный час.