Помполит Пацко
Забытые слова: комсомол, субботники, политотделы… Забытые судьбы…
В мае 1936 года комсомольцы паровозного депо станции Тюмень разбили парк возле клуба Ильича. Однако это событие в отчете комсорга Семена Пацко городской конференции ВЛКСМ отражения не получило. Тогда больше говорили «о политическом моменте, перегибах, перерождениях и чистках». Делегаты, конечно, знали, что высокий жилистый парень в гимнастерке с петлицами железнодорожника сам посадил здесь первые деревья. Семен — всегда «с массой», никакой работы не чурается, днюет и ночует в депо. Биография самая пролетарская. В 14 лет круглый сирота стал токарем, вступил в комсомол, через три года ушел добровольцем в Особую Краснознаменную Дальневосточную армию. В 1935 году избран комсоргом тюменских железнодорожников. Участвовал в 1 -м Всесоюзном совещании секретарей комитетов комсомола транспорта. Не случайно решение: «Назначить Пацко С.К. помощником начальника политотдела Тюменского отделения железной дороги по комсомолу»,
Политотделы на железнодорожном транспорте были созданы постановлением ЦК ВКП(б) от 10 июля 1933 года. Наряду с общими задачами типа «поднять на высшую ступень партийно-воспитательную работу среди железнодорожников» выделялась задача предельно конкретная: «опираясь на партийных и непартийных большевиков, очистить транспорт от враждебных и вредительских элементов».
Назначение Пацко помполитом совпало с февральско-мартовским пленумом ЦК ВКП(б), утвердившим массовый террор. Наркомом путей сообщения в то время был Л.М.Каганович. В любых непорядках на транспорте он обвинял «наймитов иностранных разведок, террористов, диверсантов, вредителей, троцкистов и других врагов народа». Но страдали в основном невиновные. «Стрелочники». Это слово вошло в наш лексикон с тех трагических лет. Eсли верить старым газетам, именно стрелочникам вменяли крушения воинских эшелонов и поездов, в которых должны были ехать видные партийные и государственные деятели. Особое пристрастие Каганович питал к железной дороге, носившей его имя. Сейчас эта дорога называется Свердловской. Кровавой чистке подверглись все ее отделения, тюменское — не исключение. Родственников репрессированных железнодорожников исключали из партии и комсомола, увольняли с работы. Такой произвол встревожил Пацко. Он обратился за разъяснениями к начальнику политотдела Трофимову и начальнику дороги Шагильдянцу. Но те, как позднее напишет Пацко, «не глядя мне в глаза, сказали, что это нужно партии и советской власти». Че-,рез несколько дней газета управления и политотдела дороги «Путевка» опубликовала анонимную заметку «Разрядить затхлую атмосферу». Сигнал подан. 3 января 1938 года Трофимова исключили из партии и арестовали «за срыв выполнения решений февральско-мартовского пленума ЦК ВКП(б) и указаний т.Сталина об улучшении партийно-политической работы, за отсутствие борьбы с врагами народа и неочищение аппарата отделения от антисоветских враждебных элементов и укрывательство их».
Тогда же в Москве состоялись январские пленумы ЦК ВКП(б) и ЦК ВЛКСМ, рассмотревшие вопрос «Об ошибках парторганизаций при исключении коммунистов и комсомольцев». Произошла очередная вспышка террора. Но прошелся он уже по тем, кто публично приветствовал «ежовщину» и участвовал в позорных судилищах над своими товарищами. Поэтому начальника политотдела Трофимова и его заместителя по комсомолу Пацко обвинили вторично, но не за то, что «не вели борьбу с вражескими элементами», а «были вредителями, исключая коммунистов и комсомольцев из ВКП(б) и ВЛКСМ без достаточных для того оснований».
Пацко арестовали 15 мая, а 9 июня он признал себя «участником антисоветской диверсионно-повстанческой организации, в которую его в сентябре 1937 года завербовал Трофимов. По его заданию вел работу по развалу комсомола. В случае восстания должен был командовать ротой.,.» Собственноручные показания Пацко сохранились.
Представляющий методы тех допросов читатель подумает: «Это обвинение он признал, не выдержав пыток». Но Пацко не пытали. Eго, как и многих других комсомольцев, убедили: признание клеветы необходимо… партии и советской власти. Вот как об этом позднее писал помполит: «Меня посадили в камеру при НКВД станции Тюмень, в которой уже сидели Крохалев (секретарь политотдела), Тепляков (секретарь парткома), Лаур, Бараковский, Шевчук, Андриевский и ряд других работников Тюменского отделения. Они начали говорить, что уже дали признательные показания, якобы вымышленные. Начали убеждать меня, что нужно писать, хотя бы и неправду, что это дело временное, нужно для советской власти и партии, что якобы об этом им говорили сами следователи. При вызове на допрос мне дали вопросник, предложив писать. Я написал вымышленные сведения, что меня завербовал Трофимов, Таким образом я встал на путь лжи, наклеветал на себя и оговорил товарищей».
Прозрение пришло быстро. «Я пришел к убеждению, что клеветы и лжи ни партии, ни советской власти не нужно. Люди, говорившие мне, что нужно писать ложь на себя и на других, обманывали меня. 3 октября 1938 года». Другой документ: «Поданное мною заявление и данные показания в принадлежности к контрреволюционной организации прошу считать ложными. 29 октября 1938 года».
Свои заявления Пацко адресовал первому секретарю Свердловского обкома ВКП(б) Валухину, по приказам которого в бытность начальником УНКВД по Омской области было расстреляно более 11 тысяч человек.
Но даже в то кошмарное время в органах госбезопасности оставались чекисты, добивавшиеся законности и справедливости. Их было немного, но они были. Среди них — сержант госбезопасности Дударев, 3 января 1939 года он направил начальнику отдела НКВД железной дороги имени Л.М.Кагановича рапорт: «.. .Трофимов не мог завербовать Пацко в конце сентября 1937 года, так как находился в служебных командировках за пределами Тюмени (справку отдела кадров прилагаю)… Несмотря на то, что дело на Пацко было уже закончено, я отказался от направления его для доклада «тройке» и принял заявление Пацко о преступных методах следствия в отделе НКВД станции Тюмень… До ареста никакими компрометирующими данными на Трофимова, Пацко и других следствие не располагало, поэтому нахожу возможным дело прекратить, обвиняемых из-под стражи освободить…».
Тогда попытки работников госбезопасности разобраться в материалах следственных дел или собрать доказательства сурово пресекались. Дударев, направляя по начальству свой рапорт, рисковал жизнью.
8 января поседевший Пацко вернулся из Свердловска в Тюмень без конвоя, а в марте был восстановлен в партии.
В 1941 году Пацко избрали секретарем железнодорожного райкома — заместителем секретаря Тюменского обкома ВКП(б) по транспорту, а через десять лет — первым секретарем Тюменского горкома партии. Он был неизлечимо болен и спешил сделать для города как можно больше. Затемно вставал и шел пешком от дома на привокзальной площади до горкома — мимо набиравшего силу парка. Eжедневно бывал на строительстве школы N 30, добился, чтобы она открылась в сентябре 1959 года, провел первый педсовет и торжественную линейку, а потом вместе с учениками посадил первые деревья на месте бывшего картофельного поля — сейчас это парк Комсомольский.
28 октября 1962 года Семен Пацко умер. Не дотянул до дня рождения комсомола. Остался старше его на четыре года.
Рассказывают, что когда Тюмень хоронила Пацко и скорбная процессия от клуба имени Ильича приблизилась к пересекавшей улицу Республики железнодорожной ветке, то стоявший на ней паровоз ФЭД заглушил траурные мелодии оркестра рыданиями своего гудка. И столько в нем было боли, что поняли люди: не почести это секретарю горкома, почетному железнодорожнику и делегату трех съездов КПСС, а прощание с сыном. Помнил паровоз подростка, гревшегося по ночам у его теплого бока. Помнил отчаянного помполита — организатора трудовых субботников и секретаря райкома, прокричавшего чумазым от паровозной копоти железнодорожникам известие о Великой Победе. Помнил паровоз Пацко и просил не разлучать их. Поэтому и стоит сегодня на постаменте в парке, получившем в 1986 году имя Семена Константиновича Пацко. Помните об этом?
***
фото: