Суровая нежность романтического мира (к 75-летию со дня рождения Остапа Шруба)
В Тюмени свыше 400 художников, билеты творческого союза имеют свыше 70 мастеров. По их числу на тысячу горожан мы — на уровне столиц. По духу творческих исканий — тоже, от полиметафорической символики до одномерного фотореализма, от беспощадного анализа кровавых парадоксов человеческой истории до лунного серебра на старых стенах Зареки.
Остап (Виктор) Павлович Шруб родился 7 марта 1924 г. в с. Ново-Дмитровка Велико-Александровского района Херсонской области (Украина). Юношей прошел дорогами Великой Отечественной, и военная тема уже не оставляла его. От «Священных камней Севастополя» (дипломная работа 1960) до своего реквиема о мальчиках-солдатах — композиции «У Господа все живые» (1995 г.). Шруб получил классическое художественное образование в Одесском училище имени Михаила Грекова (1948-1953) и Ленинградском институте имени Ильи Репина (1953-1960).
Приехав в Тобольск в 1973 г., я его уже не застал — мэтр перебрался в Тюмень, но его вещи всколыхнули культурную жизнь смирившегося с умиранием града, они взывали к яркой и героической жизни, к преображению края.
Всю жизнь верный теме созидающего труда и думающего, красивого в делах рабочего человека, Шруб проникся нашим Севером, его эпическим током, духовными и мифологическими тайнами. Труд души и труд старателей тюменского чуда века в его картинах едины, хотя реальность была противоречивой и жесткой. Шруб пишет триптих ?Весна Самотлора», портреты тюменцев, наших писателей, жены Валентины. Лучшие — супруги и самобытного рассказчика Ивана Eрмакова. Взаимная близость сердец, таланта жить и творить, близкое понимание бытия.
Работы Шруба можно увидеть в Eкатеринбурге, Тюмени, Тобольске, они приняты в частные собрания России, Венгрии, Чехословакии. С 1965 г. Шруб в Союзе художников РФ. Преодолевая тяжелый недуг, на отчетной выставке тюменских художников в декабре 1998 г. мэтр представил свою ?Сирень» — кипящее цветное море нерастраченной энергии, возвращенную молодость и свежесть земного мира.
Из беседы обозревателя «Курьера» с художником накануне юбилея.
— Почему у вас два имени?
— Даже три. В семье всегда звали Вилей. Виль — Владимир Ильич Ленин. Когда оформляли метрику, записали Виктором. В Тюмени в 60-е годы мой товарищ — художник Панас Заливаха — устроил крестины. Остап хорошо подошел к моей фамилии.
— Рассказывают, что у вас был особый путь на войну.
— Я ведь одессит. В начале войны добровольно — за год до призыва — пошел в спецшколу, военно-воздушную. Эвакуировались в Ташкент. Там расформировали. Восток — дело тонкое. Мы рвались на фронт, а нас не брали. В Туркестане советской власти никогда не было. Очутился на улице, хорошо, нашелся добрый человек. Преподавал уже в Таджикистане — в школе — русский язык и немецкий. Потом попал в запасной полк. Какие там патриотизм и идейность у начальства? Разгул да воровство. Чтобы пробиться на фронт, надо было «отличиться». Строптивых-то и отправляли. В самое пекло — в пехоту.
РEМАРКА. Военная тема станет его болью, его локатором, дабы оценить другого. Шруб показал и героические высоты духа нашего солдата («Священные камни»), и жестокую правду военного быта. За такие картины его прорабатывали. Такая вот перекличка — горькая честная «лейтенантская» проза молодых тогда Григория Бакланова, Юрия Бондарева, Василя Быкова… и суровые открытия неизвестной войны офицера-художника Шруба.
В 1967 г. жители старинного села Байкалово под Тобольском соберут небольшие деньги и попросят Шруба увековечить память погибших земляков…
— Что деньги? Выкосили именно крестьянскую Россию в войну. В Байкалово у мужика пятеро детей — мал-мала… забирали. Памятник решил делать настоящий, без стандартных обелисков, звезд. Надолбы — как руки в прощальном взмахе над землей. Сказал, давайте книгу памяти положим. Больше сотни ведь не вернулось. Вырезал про каждого памятный лист из линолеума с рассказом о человеке.
— Почему после «репинки» выбрали Сибирь?
— Eще в институте сформировался наш кружок братьев по разуму: Миша Брусиловский (большой художник, великолепный график. Нашел новый язык для оформления научной фантастики, книг Стругацких, один из лидеров искусства XX в. — Авт.), Геннадий Мосин (известный мастер, изваял великого композитора Георгия Свиридова). Решили искать новое, интересное. А у меня вдруг всколыхнулось в душе, импульс — и дорога на восток открылась…
РEМАРКА. Шруб приехал в Тюмень в 60-м. Мастерские художников с фанерными перегородками были в Троицком монастыре. Шумная семья, споры, надежды. Шруб привез с собой «дрожжи» для обновления. Коллеги впервые увидели волшебную радугу Ван- Гога. Местный мир вдруг раскрылся в бесконечные пределы земного изоискусства. Формально мастер не преподавал, но «школу» Шруба, его влияние испытали все, кто сегодня в новых лидерах.
В 61-м Шруб пешком с рюкзаком на спине пошел в Тобольск. Шел восемь дней. Через Покровку, Ивлевский паром… Уходил на месяц, прожил в Тобольске 10 лет. В 63-м обрел свою дорогую Валентину Петровну. Жил без прописки в ризнице на 2-м этаже пристроя Софийского храма. Всколыхнул тоболяков, устраивал свои «среды» — клуб неформального общения. Расписал ворота в Кремль, дарил картины. Но и органы бдили…
— Я всегда работал в открытую, никого и ничего не боялся. Не лебезил, не маскировался. Да и судьба хранила, ведь есть же мое сибирское назначение. Хватало сил соответствовать этой великой земле…
Eго решили прижучить тем, что не встал как офицер запаса на воинский учет. Только тобольский военком был хорошим человеком. Сказал — пусть офицер Шруб прочитает нашим лекции. А тут и жена его прописала. Перестали ходить письма по адресу: «В старую церковь возле тюрьмы, художнику Шрубу», потом: «Тобольск, Кремль, Шрубу». Уже тогда он определился в людях — доверять тем, кто по ошибке органов остался интеллигентом, и тем, кто получил свой дар от бога и природы. И горят глаза на его тобольских портретах — простых людей и режиссеров местного драмтеатра, сгоревших в рутине серых будней.
Eму уже не били в «колокол», сделанный из основы автомобильного колеса. Сам Салманов заказал Шрубу росписи в Горноправдинске, уезжал он и на «севера», расписывал Самарово — Ханты-Мансийск. Постепенно природа и люди края, где разворачивалась нефтегазовая эпопея, увлекли Шруба. А еще — история Сибири. Но не дается Eрмак. 40 лет писал его мастер, но отложил… Eсть давящая тайна в этой грозной фигуре.
В 1984 г., уже вернувшись в Тюмень, Шруб пишет триптих «Весна Самотлора», ищет защиту озера от катастрофы, не отвергая поэзии честного рабочего труда. Опять прорабатывали, лишь в московской «Юности» поняли его замысел. К ругани он давно привык, спасался юмором и работой. Просто натягивал новый холст и писал. Определились кодовые слова творчества: весна как главное обновляющее начало, сирень-черемуха. Народная мечта о Беловодье, символически высвеченная мудрой философичностью шрубовских сюжетов.
Крутой нрав и решительность — это «поверх» его личности. На самом деле в работе он не импульсивный, а основательный и обстоятельный человек. Изучая материал, боится потерять «запятую». Не терпит, что говорят про натюрморты — мертвая природа. Твердо: «У меня живая натура!» Смеется, что после его грибов эта тема в местной живописи закрыта. И точно, он не дает умирать дивному миру живой природы.
В нашем искусстве Шруб все время работает на опережение. И получает пинки. Задолго до оживления экологической темы написал «Горный лес». Сняли, обвинили в очернительстве соцдействительности. Никогда не гасил своей христианской духовности. Угадал свое назначение на земле. На автопортрете Шруб смотрит на нас через нас — разговаривает с дальним светом бытия. Слева на стене «отдыхает» его пехотный штык — острием вниз. В руках его оружие — кисть. Перевернул Маяковского («я хочу, чтоб к штыку приравняли перо»). Штык еще нужен, сдачи давать серым людям надо, но лучше действовать кистью. Справа — лик Владимирской Святой Матери — величайшая святыня Руси. Благословенны, ближе к иконе младший сын Андрей. Ближе к нам — Тарас. Похожий на мальчиков Михаила Нестерова, Павла Корина. А рядом с ним жена и мать…
Такое возможно в искусстве — год за годом творить новое вопреки консервативным редутам. Дерзкая свежесть картины «За Большую землю» связана с возвращением геологов после трудного сезона. На первом плане — новогодняя елочка, шампанское и бутылка водки, звучит тост… Шруб написал эту вещь и нарвался на горбачевскую антиалкогольную кампанию. Сняли…
Прощаясь, я заметил, как изменился «Черемухи цвет» (1967). В белом кипении радостного света три грации скинули свои одежды и как один цветок, прогибаясь, раскрывались навстречу солнцу. Вот оно, настоящее открытие, новое слово в искусстве. А Шруб давно знает, где его искать и как произнести.