Есть над чем подумать
Мне бы хотелось поблагодарить всех, кто высказал добрые слова в адрес «Книги расстрелянных». Более того, я хотел бы разделить это впечатление со многими.
Прежде всего с теми, кто подобно полковнику Петрушину торопил ее выход в свет. И не только торопил, но и подпитывал ее новыми поворотами, новыми сюжетами, новыми именами. А еще с двумя подполковниками-отставниками государственной безопасности Беляковым и Коршуновым, которые собрали всю груду имен, составивших основу книги. К сожалению, мою признательность может услышать только один из них — Юрий Коршунов. Потому что подполковник Беляков скончался после тяжелой болезни, и я предполагаю, что работа в архиве, каждодневное переворачивание листков, из которых сочилась боль, усугубили его состояние.
А теперь о том, что гнетет меня самого. Конечно, исполнителю любой работы всегда приятно, когда звучат слова благодарности от тех, кому она адресована, кем она замечена.
Вот только что были в редакции две женщины. Анна Ивановна Каплун и Татьяна Захаровна Костина.
Дочери расстрелянных крестьян из не так уж далеко расположенных друг от друга деревень — Белая Дуброва Нижнетавдинского района и Панушково Тобольского района.
Две судьбы. А точнее — одна, разделенная надвое.
Анна Ивановна, дочь Ивана Андреевича Панова, колхозного счетовода. Когда отца арестовали и расстреляли, осталось пятеро детей. Младший — восьмимесячный. Спасибо матери, сохранила всех.
У отца Татьяны Захаровны — Артеменко Захара Осиповича — был хутор. Полтора гектара земли. И шестеро детей. Сами работали. Потом раскулачивание. Выгребли, говорит Татьяна Захаровна, все. Даже детям надень не оставили поесть. Потом, когда отец уже вступил в колхоз,
забрали и его. Так в школе Татьяна спиной чувствовала взгляды — дочь врага народа. Родители запрещали своим детям играть с девочкой, на которой было невидимое, но явственное клеймо. Росли, говорит Татьяна Захаровна, как щенята. Все двери были закрыты. Так хотелось учиться, а высунуться боялась. Привыкла.
Сегодня из большой семьи Артеменко осталась одна Татьяна Захаровна. Остальные — на Червишевском. Старший брат успел на войну сходить, вернулся с медалями. «Спасибо матери, сохранила нас»…
Eсть слезы. Eсть обида. Но, трудно мне это понять, нет протеста. Нет гнева. И потому, не могу я не думать, если возникнет новый тиран да придет ему мысль повторить то, что уже было, неужели, как и при Сталине, наш народ смиренно примет свою судьбу? Неужели России на роду написано — терпеть? И только терпеть.
Великое, конечно, качество терпение, но обидно — жертвы терпят, благодарят чиновников за грошовые подачки, смиренно обивают пороги присутственных мест в надежде отсудить и возвратить имущество, что было нажито отцами и дедами.
Как не вспомнить ответ сыну репрессированного, который дали районные власти на тюменском юге. Мол, иск признаем, но вернуть ничего не можем. Денег в районе нет. Стариков и старух заставляют искать документы, которые бы подтвердили, что именно им принадлежал дом или сколько-то гектаров пашни. Хотя вся деревня могла бы это подтвердить, а нынешнее колхозное поле наверняка имеет местное название, и в названии этом — сохранилось имя человека, что был убит прежними властями, которым нынешние — правопреемники.
…Вынесетвсе, сказал о народе поэт. И широкую, ясную грудью дорогу проложит себе.
Помните, чем заканчивается это четверостишие? Опаской, что «жить в эту пору прекрасную уж не придется ни мне, ни тебе».
Eсть над чем подумать, как вы считаете?