Нерукоподаваемые
В конце мы будем помнить не слова наших врагов, но молчание наших друзей.
Мартин Лютер Кинг
Не очень ловкое словечко — нерукоподаваемые. Но, к сожалению, все синонимы к нему находятся почти что на грани приличия. Впрочем, все равно придумал это слово не я, а Людмила Нарусова, вдова Анатолия Собчака.
В недавнем интервью газете «Известия» она сказала, что «исстари человек, оклеветавший другого, предавший, становился нерукоподаваемым для русского интеллигента. Элита не принимала таких. Ибо интеллигентность — это нравственная категория, а не принадлежность к какой-то профессии и не образовательный ценз. И наблюдать, как теперешняя интеллигенция рукоплещет нерукоподаваемым, больно».
Последнее десятилетие освободило нас, но многое освободило и в нас. Теперь стали говорить и писать открыто то, что раньше шептали за углом либо писали в доносах в парткомы. Стало возможнымделать то, чего даже по советской морали стеснялись. Да, та мораль была в чем-то и фальшивой, но одновременно и сдерживающей.
Теперь тайное стало явным. Но обнаружился в обществе дефицит мужества. Один может сказать даже с трибуны любую гадость, а другим — неудобно. Настолько неудобно, что они стесняются назвать низость низостью.
Стесняются показать свое отношение к ней. И суетливо, а чаще просто не задумываясь, пожимают руку человека, поступившего так, как сами они поступить возможным не считают.
Не графья, понятно. Все мы не графья. Но могу признаться, наберется к началу седьмого десятка моей жизни человек пять или десять, которым я не подаю руки. Не считаю возможным.
На эту тему я не так давно беседовал с двумя уважаемыми коллегами. Спросил прямо: вы-то отчего готовы пожать руку господину такому-то? Вы его уважаете? Для вас честь — общаться с ним?
Отнюдь. А вот насчет руки, говорят, — знаешь, как-то не принято отталкивать протянутую ладонь. Да и вообще проще не обострять, не придавать значения…
Я, конечно, понимаю коллег. Обострять хлопотно. Объяснить самому себе столь решительный шаг трудно. Не убудет же…
Понимаю, но не соглашаюсь. Жизнь коротка. И каждый вправе себе сказать, что за прожитые годы он имел и друзей, и врагов. Достойных друзей. И врагов, которые не заслуживают рукопожатия. Я доволен, что у меня сегодня есть те и другие.
Вот если бы в наше общество вернулось старое интеллигентное правило. Чтобы каждый мог знать: совершив низость, он рискует оказаться нерукоподаваемым. Когда-то из-за этого стрелялись. Сегодня это может оказаться просто неприятным. И то — хлеб.