Жандармы в Тюмени
Продолжение. Начало в №92.
При дальнейших допросах вполне было установлено, что «Дело о Тюменской организации Российской социал-демократической партии», как громко оно было озаглавлено, спровоцировано было «Американцем» с согласия полковника Комиссарова. Ясно, что на суд это «дело» ставить было невозможно, и тогда оно было направлено в административном порядке: часть арестованных была выслана в отдаленные местности Сибири, а другая после месячного сидения в тюрьме выпущена под надзор полиции. Конечно, после этого Комиссарову надо было избавиться от меня, чего он и добился, написав в Департамент полиции, что я умышленно провалил сотрудника; после этого никакие мои оправдания не помогли, и меня перевели начальником жандармского отделения сибирской железной дороги. Это было еще хорошо… За мной при такой же обстановке ушел из Управления ротмистр Н., но без назначения на штатную должность. Как мне потом объяснили, полковник Комиссаров был уверен, что я сам пойду на обыск к «Американцу» (он отлично понимал, что все нити поведут к нему) и там, по заявлению сотрудника, я устрою ему побег на месте же, но так как его расчет не оправдался, и нити провокации скрыть не удалось, то меня надо было убрать, что он и сделал.
Продолжая, правда недолгую службу в Перми, полковник Комиссаров не раз прибегал к провокации при помощи нового сотрудника по кличке «Племянник», которого также выписал из Красноярска. Для того чтобы взять в руки тогдашнего пермского губернатора Болотова, милейшего человека, Комиссаров пугал его несуществующими заговорами.
Все сходило с рук Комиссарову. Так, например, он однажды, будучи приглашен Болотовым на какой-то званный не то обед, не то ужин, там так напился, что не помня что делает, полез в спальню губернатора, там ему стало дурно и он запакостил кровать губернаторши. Тут даже добрейший Болотов не выдержал и, кажется, написал в Департамент полиции. Другому, конечно, не сошло бы это с рук, ну а Комиссаров отделался выговором и вскоре переведен был в Петербург, то есть куда он и сам хотел. Там он состоял офицером для поручений при Департаменте полиции, охраняя Распутина и провоцируя и его, и правительство****.
О РАСПУТИНE И ДРУГИХ
Не мог обделить вниманием «святого старца» и тюменский жандарм Поляков. За месяц до моего приезда в Тюмень, — вспоминал он, — приезжала Великая княгиня Милица Николаевна,***** которая прямо с вагона, сев на тройку, укатила в село Покровское, за 75 верст от Тюмени, к Распутину. Также через неделю она уехала обратно в Петербург.
Теперь о Распутине так много написано, так хорошо он всем известен, что мне о нем что-либо написать уже нечего.
Из того же села был у меня унтер-офицер Федор Важенин, который мне несколько раз предлагал съездить в Покровское к Распутину. Он, — говорил Важенин, — будет очень рад Вам, примет Вас, напоит, накормит вот как! Eсли надо и денег даст! У него там целый дворец. Любопытно было, но унижать себя я не хотел. Я даже несколько раз проезжал мимо Покровского, которое лежит по пути в Тобольск, куда я ездил к начальнику ГЖУ генералу Бельке. Но у Распутина я так и не был, и ни разу его самого видеть мне не пришлось, о чем теперь сожалею. Ведь какая он был знаменитость! Теперь в синематографах деньги платят за то, чтобы посмотреть на экране актера, который изображает Распутина, а я мог его видеть даром и в натуре, разве не досадно?
… Много крови мне портили охранники и филеры, приезжавшие из Перми. Это были такие, с позволения сказать, прохвосты, что даже мои унтер-офицеры избегали с ними встречаться, а при встречах не подавали им руки… Насколько их служба была провокаторской, судите по такому случаю. Помню, 7 декабря 1907 года утром являются ко мне три филера, на этот раз не из Перми даже, а из Петербургского охранного отделения, которым тогда заведовал известный генерал Герасимов. Филеры предъявили мне свои удостоверения и требование Герасимова об оказании им содействия по наблюдению за неким, кличка коего «Малый», которого, как значилось в требовании, надо было установить, обыскать, арестовать и о последующем ему, Герасимову, телеграфировать. При этом никаких примет о «Малом» не указывалось. На мой вопрос, кто же этот «Малый», филеры ответили «Не знаем», но один из них, старший, описал некоторые общие приметы, которые могли подходить ко многим лицам. Так как по таким приметам было трудно найти указанное лицо, то я послал Герасимову срочную шифрованную телеграмму с просьбой дать более точные приметы и другие указания относительно «Малого», а сам поехал в командировку в 164 верстах от Тюмени по своему делу и вернулся обратно 9 декабря и только 10 утром на мою срочную телеграмму я получил срочный же ответ, что «Малый» — это политический ссыльный, известный Бакай-Михайловский, служивший раньше в Варшавской охранке и, кажется, в Киевской. Казалось бы, что для сношения срочно по телеграфу между Тюменью и Петербургом при необходимом и, по-видимому, в важном деле достаточно было одного дня, а тут прошло почти четыре, что показалось мне странным.
Знаете, что за это время случилось? Бакай благополучно бежал 9 декабря вечером и очутился в Париже. После я даже слыхал, что в побеге Бакаю способствовал исправник. Вот и поймите, как все это вышло! Накануне приезда филеров, т.е. 6 декабря, я видел Бакая на балу в Общественном собрании. Между прочим у него красивая и шикарная жена, а около 20 декабря у меня уже были точные сведения, что он отлично устроился в Париже.******
Так что я охранников не переносил органически. Мало того, что они ходили на обыски со своей литературой, которую подбрасывали и «находили», они не стеснялись залезать в ящики письменных столов своих коллег, чтобы выкрасть желательные документы. Они «создавали» дела, писали фантастические доносы, представляли фиктивные счета и вообще ни в чем не стеснялись. По своей специальности они постоянно ходили в статском платье, переодевались в чиновников, купцов, рабочих и прочих. Охранник Кужицкий мне даже похвалился, что его однажды побили как партнера в вагоне-теплушке, когда он проезжал «филером» и со своими объектами играл в карты.
Самым отталкивающим из всех этих типов, которых я знал, был, несомненно, охранник Огневич, человек с темным прошлым, даже необразованный, но большой ловкач. Офицером он никогда не был, в списках Корпуса жандармов он не состоял, но почему-то любил говорить: «У нас в Корпусе жандармов». Такие-то господа и пакостили Корпус. Про него рассказывали, что с целью отличиться он устроил в Одессе провокаторский взрыв, взвалив, конечно, дело на злоумышленников. При этом взрыве ему обожгло руки, отчего он постоянно ходил в перчатках, опалило лицо, глаза, обгорели уши; ходил он всегда в темном пенсне. Впрочем, я никогда не любил людей, носящих темные очки: мне всегда казалось, что за темными стеклами очков непременно должна скрываться и темная душа…
Огневич однажды укорял меня за то, что тюменскую эсдековскую типографию открыл не я, а помощник исправника Вишневский, за что получил «Анну» в петлицу и 200 рублей награды, а я не только не был в претензии на Вишневского, но всю честь открытия типографии всецело приписал ему, так как, по справедливости, он выслеживал, он старался, он же ее заарестовал и передал как вещественное доказательство вместе с обвиняемым судебному следователю…
Как это ни удивительно, но за всю мою службу в жандармах ни в одной охранке я ни разу не был. Исключение составляют разве те случаи, когда я еще на курсах был однажды в Петербургской охранке и то потому, что она помещалась на Мойке в доме, где жил некогда Пушкин. Бедный Пушкин. И в России допускалось такое святотатство!
Окончание — в следующем
****Комиссаров М.С (1870-после 1927). Закончил второе Александровское военное училище (1890). С мая 1904 года в Санкт-Петербургском ГЖУ и СПб Охранном отделении. Затем начальник ГЖУ: Eнисейского, Пермского, Саратовского, Вятского, Варшавского. Генерал-майор. По некоторым сведениям, после 1917 года агент ВЧК-ОГПУ в среде российской эмиграции.
***** Милица Николаевна (1866-1951, Eгипет) — Великая княгиня, дочь черногорского князя Николая Негоша, жена Великого князя Петра Николаевича.
****** Бакай М.E. (1878 — после 1931). В1902 году был арестован по обвинению в принадлежности к социал-демократам и завербован на службу в Охранное отделение. В 1905 году связался с известным разоблачителем политических провокаторов Бурцевым В.Л., дав ему обширную информацию об агентах охранки. В 1907 году Бакая арестовали и сослали в Сибирь. Из ссылки бежал, проживал по подложным документам в Тюмени. Оказавшись в Париже, опубликовал записки о «черных кабинетах» в России. В 20-е годы работал инженером во французском Конго.