Тюменские тайны рижского ОМОНа
Начало в NN116-117,124-125. После провала августовского 1991-го года путча ГКЧП скандально известный рижский ОМОН был передислоцирован в Тюмень. Считая свое пребывание здесь временным, многие омоновцы, прихватив вывезенное из Риги неучтенное оружие, потянулись в Тирасполь — столицу самопровозглашенной Приднестровской Молдавской республики, где разгоралась гражданская война.
Требуются «дикие гуси»
Так во всем мире называют наемников, тех, кто воюет не по идейным убеждениям, а за деньги. Наемничество зародилось в средневековой Eвропе и прошло сложный исторический путь от германских ландснехтов, вооруженных двухручными мечами, и швейцарских арбалетчиков (они участвовали на стороне ордынского хана Мамая в знаменитой Куликовской битве) до французского иностранного легиона (от латинского «lego» — собираю, набираю).
В России такой способ формирования военных подразделений непостоянного состава почему-то не прижился. То ли ментальность не та (наемники не связывают себя какими-либо моральными обязательствами и религиозными заповедями), то ли виноваты традиционные и неистребимые российские казнокрадство и разгильдяйство, при которых армии собирались путем массовых мобилизаций, нередко насильственных.
Командир рижского ОМОНа Млынник считал своих подчиненных наемниками. Он говорил: «Мы — профессионалы-наемники, но живем по законам справедливости». То есть пытался соединить материальную заинтересованность с нравственными постулатами равенства и братства.
В своем объяснении от 30 сентября, по поводу задержания четырех омоновцев с оружием в Башкирии и возбуждения в отношении них уголовного дела, Млынник сообщил: «… В связи со сложной общественно-политической обстановкой в Риге и Латвийской республике приказом МВД СССР от 28.08.1991 г. N 305 рижский ОМОН был передислоцирован в г. Тюмень с последующим расформированием и созданием на его базе нового подразделения.
В Ригу 21.08.1991 г. прибыла бригада, которую возглавлял заместитель министра внутренних дел СССР генерал Карпочев В. А. От входивших в эту бригаду представителей прокуратуры СССР и КГБ СССР мне последовал ряд предложений, в том числе продолжить службу отряда в Латвии, приняв присягу республики, но я и бойцы отряда (большинство) отказались. Тогда нам предложили переехать в Тюмень. С собой мы перевезли все наше имущество, в том числе технику. Перед отлетом нам сказали, что все оружие надо сдать. С собой у нас оставалось четыре автомата АКС и АКСУ и три пистолета ПМ. Все остальное оружие нами было сдано. Какого-либо акта сдачи оружия и имущества не составлялось. В Тюмени людей и автотехнику разместили в пионерском лагере «Юный дзержинец». Перечисленное выше оружие мы сразу сдали в УВД. Среди имущества было обнаружено и сдано около десять тысяч патронов и 15 гранат. Условия выезда из Риги способствовали тому, что у личного состава могли находиться неучтенное оружие и боеприпасы. Мы не были уверены в том, что, после сдачи нами оружия и боеприпасов в Риге, нас не ликвидируют. Многие боялись арестов и репрессий. 04.09.1991 г. в Тюмень прилетели еще три бойца ОМОНа. Однако на кадровую комиссию УВД 12.09.1991 г. явилось 95 омоновцев, а остальные отказались нести службу в Тюмени и уехали. На сегодняшний день в отряде 80 человек личного состава. 22.09.1991 г. бойцы Баков и Зуев написали рапорты об увольнении из органов МВД. 24.09.1991 г. я узнал, что Баков, Зуев, Поздняков и Шахов, не дожидаясь решения о своем увольнении, выехали за пределы Тюменской области и были задержаны в Уфе.
Они взяли без ведома командования автомашину «москвич — 4 1 2 » , принадлежавшую ОМОНу, но подлежавшую списанию.
О причинах принятия моими подчиненными подобного решения я ничего пояснить не могу. О том, что они без ведома командования выехали за пределы области, я не знал. Их задержание в Уфе явилось для меня полной неожиданностью».
1 октября Млынника допросил старший следователь облпрокуратуры Виктор Смирнов. Тогда командир ОМОНа показал: «… После демобилизации из Советской армии в 1980 году я поступил на службу в МВД Латвийской ССР и служил на различных должностях рядового, а затем офицерского состава.
В декабре 1988 года приказом МВД СССР при МВД Латвийской ССР был образован отряд милиции особого назначения… Я был принят в ОМОН на должность командира оперативного взвода. Отрядом командовал подполковник милиции Лымарь…
В октябре 1989 года меня сбила машина. Около года я находился на лечении.
01.07.1990 г. я вернулся в ОМОН старшим инспектором боевой подготовки. К тому времени личный состав отряда изменился. Дисциплина упала. Командир Лымарь не контролировал отряд. Вскоре он ушел на пенсию. С октября 1990 года я стал и.о. командира отряда. ОМОН переподчинили 42-й дивизии внутренних войск МВД СССР. Eе штаб находился в Вильнюсе, а два полка -в Риге. Кроме того в Риге находился представитель МВД СССР подполковник Гончаренко. Распоряжения МВД СССР он направлял лично на меня, либо через командира дивизии. Мы получили напрямую из дивизии и через полки в Риге на постоянное ношение автоматы и гранаты. Нам придали БТР.
По приказам МВД СССР отряд выполнял задачи по разоружению незаконных формирований — подразделений, подчиненных МВД Латвийской республики, а также преступных группировок и торговцев оружием.
Изъятое оружие сдавалось на склады полков и самой дивизии ВВ. Поскольку оружие и боеприпасы изымались в больших количествах и в различных ситуациях, я не могу дать гарантии, что сдавалось все изымаемое оружие.
Формирование ОМОНа происходило по-разному. Часть людей оставалась с начала создания, но много людей приходило по собственному желанию и со своим оружием.
27-28.08.1991 г. было принято решение о передислокации нашего отряда в Тюмень. По согласованию с командиром дивизии В. В. Мироненко и зам. министра Карпочевым отряд перед отъездом в Тюмень сдал все оружие и боеприпасы на базе полка ВВ… Со мной в самолете летели генералы Карпочев и Астафьев. При вылете самолетов какого-либо досмотра личного состава и автотехники не производилось. Сначала в Тюмень прилетели шесть самолетов ИЛ-76, а затем — еще восемь ИЛов. В Тюмени досмотра тоже не было. Всю технику и имущество разместили в пионерлагере «Юный дзержинец». Из оружия в Тюмень привезли: три АКСУ, один АКСМ, три ПМ — все из числа табельного оружия. Оно было сдано начальником штаба отряда Бровкиным в УВД. О наличии в ОМОНе какого-либо другого оружия мне ничего не известно.
… На момент моего прихода в отряд там уже существовала аналитическая группа, которой руководил майор Чецкий. Когда я стал командиром ОМОНа, то узнал, что эта группа занимается сбором и анализом оперативной информации об общественно-политической ситуации в республике и об обстановке внутри отряда. Eжемесячно такую аналитическую справку группа предоставляла мне, чтобы я направил ее в МВД СССР.
Что-либо сверх того о функциях, задачах и деятельности аналитической группы я пояснить не могу, попросту не знаю. У этой группы были определенные отношения с особыми отделами полков и дивизии ВВ. В личном плане я с Чецким общался мало. Ко мне он обращался для подписания разных бумаг. Вот и все. Ближе других в отряде Чецкий контактировал с нашим кадровиком Чигвинским (остался в Риге) и каким-то образом с лейтенантом Малышевым — я несколько раз видел их вместе.
В числе других людей, с которыми общался Чецкий в Риге, был один человек по имени Гриша. Кто он такой, я не знаю. Я с этим Гришей здоровался, но не помню, велись ли между нами какие-то разговоры.
По приезду в Тюмень Чецкий не стал проходить мандатную комиссию и уехал. Куда? Не знаю. Слышал только, что в отряде служил его родной брат Сеньков, который после ухода из лагеря четверых подал рапорт об увольнении и уехал в Москву.
Находясь в лагере, я неоднократно слышал от Чецкого, Малышева и командира 1-го взвода Кузьмина, что отряд уедет из Тюмени, потому что наш приезд сюда — это предательство, мы нужны там, то есть в Прибалтике.
Кажется, 22 сентября я увидел неожиданно в лагере Гришу. Он о чем-то разговаривал с Малышевым. Я предложил Грише покинуть лагерь, так как не хотел, чтобы он агитировал личный состав.
О том, что Баков, Зуев, Шахов и Поздняков задержаны в Башкирии, я узнал от Башарина во вторник 24 сентября. Каким образом у ребят оказалось оружие и боеприпасы, я не знаю».
Через день, 2 октября, показания следствию дал Бровкин:
«… В Риге перед отправкой в Тюмень мы сдали пять АК-74, 20 АКМС, 104 или 105 АКСУ и довольно большое количество ПМ. В Тюмени я сдал в УВД три АКСУ, один АКМС и четыре ПМ. Я не могу исключить возможность того, что у бойцов отряда могло находиться какое-то оружие.
Психологическая обстановка в отряде перед отправкой в Тюмень была тяжелой. У многих в Риге остались семьи и имущество. На мой взгляд, в Тюмени нас приняли хорошо. В Тюмень прилетело 124 человека. Через некоторое время, когда проходила мандатная комиссия, часть людей ушла. Комиссию прошло 102 человека. Четверо (Топоров, Кореник, Подрез, Беккер) самовольно уехали из отряда, я даже их рапортов не видел.
… Объяснить наличие оружия и боеприпасов у ребят могу тем, что фактически отряд вышел из состояния войны. У многих было чувство неизвестности, куда и зачем они едут. Лично я не допускаю наличие каких-то преступных намерений. Никаких корыстных преступлений в Риге отрядом не совершалось.
… Чецкий в Риге был старшим инспектором аналитической группы и выполнял функции, которыми в армии занимается особый отдел. По работе я с ним практически не контактировал, он замыкался на командира отряда.
В Тюмень Чецкий приехал со всем отрядом. Проходить мандатную комиссию в УВД он не стал. Планов его я не знал. Мне он сказал только, что уезжает в Москву…
22 сентября рано утром в пионерлагере «Юный дзержинец», где разместился наш отряд, ко мне подошли лейтенант Малышев и Гриша Оксман. В Риге от МВД СССР куратором прибалтийских ОМОНов был Гончаренко. Рижский ОМОН курировал его заместитель Рудой. Оксман (второй заместитель Гончаренко) замыкался на вильнюсский ОМОН, но проживал в Риге. С Оксманом я встречался довольно часто. Раньше я его знал по работе в УВД Риги, где он был старшим инспектором уголовного розыска. В нашем отряде Гриша часто общался с Малышевым и Чецким, но об их отношениях мне конкретно нечего сказать…»
Окончание следует.
***
фото: Тюменские будни рижского ОМОНа;