Журналистика эпохи феодализма
Уровень доверия к журналистам – семнадцать процентов. (Данные 2004 года.)
На прошлой неделе в Подмосковье, в районе станции Зосимова пустынь проходил семинар, который организовали Центр защиты прав журналистов и Интерньюс. Обсуждали модную тему – саморегулирование медиа-сообщества.
Весьма резонные рассуждения отечественных и зарубежных специалистов привели меня к совершенно противоположному выводу. А именно: заниматься саморегулированием, составлением этических конвенций и других ограничителей журналистской разнузданности не нужно. Не имеет смысла. Ибо российская журналистика, какой мы гордились, нет. Она умерла. То, что сегодня называется этим некогда славным именем – не журналистика. Некий специфический сервис. Система обслуживания.
В принципе, в этом нет ничего обидного. Сказал же в прошлом веке великому Анатолию Аграновскому официант (в одноименном очерке): «Здесь я вас обслуживаю. А возьму дома газету – вы меня обслуживаете». Так в чем проблема?
Я думаю – в качестве обслуживания. В качестве того, что пишется, говорится по радио, показывается по телевидению.
В прошлом году на встрече в Иллинойсском университете преподаватели долго рассказывали нашей группе, как и чему они обучают студентов. Знанию законодательства, умению проверять собранные факты и тому подобному. Я не утерпел и спросил: почему никто не говорит о том, как научить творчеству? Как составлять из слов фразы? Как подбирать сравнения? Как воздействовать не только на разум человека, но и на его чувства? Студенты, когда встреча закончилась, подошли ко мне и поблагодарили. Мне было приятно.
Поэтому я не о семинаре, где было высказано много весьма ценных мыслей. А о том, без чего журналистика существовать не может. О творчестве.
Кто ответит на простой вопрос: отчего в тоталитарный период, когда каждое печатное слово взвешивалось на весах цензуры и агитпропа, в отечественной прессе было огромное количество блистательных журналистов, мастеров слова? Кольцов, Рябчиков, Татьяна Тэсс, Аджубей, Графова, Лацис, Голембиовский, Ефим Дорош, Валентин Овечкин, Вадим Кожевников, братья Аграновские, Борис Полевой… А сейчас, когда за плечами полтора десятка свободных от цензуры лет, когда дух может парить, как хочет, мы с трудом напрягаемся, чтобы назвать пяток тех, кому нестыдно завидовать. Да и то большинство из них – вышли из того, из глубокого прошлого. А из новых – назову, пожалуй, Дмитрия Соколова — Митрича, великолепного известинца, двадцати пяти лет отроду, да и остановлюсь. Думаю, что в провинции дело совсем плохо.
Откуда же ему быть хорошо, когда никого и нигде не учат писать. Когда не каждый редактор читает то, что подписывает. Даже не страха божия ради, а хотя бы из простого стыда перед читателем. В пресловутые времена существовало правило: редактор отвечает за все, что напечатано выше его подписи. С той поры и повелось, я думаю, ставить подпись редактора в выходных данных на последней линейке последней полосы.
Так отчего же «та» журналистика была талантлива, а нынешняя всего лишь гламурна и услужлива? Неужели для того, чтобы обратить нас к творчеству, следует возродить цензуру? О бдительный друг-враг цензор с перышком и печатью! Сколько усилий порой следовало прилагать, чтобы и цензурную рогатку пройти, и мысль свою выразить, хотя и крамольную. Часто думаю: отчего же в благонамеренных редакциях все же держали таких вольнодумцев, как Поляновский, Аграновский и другие? А оттого, что они были талантливы.
Как грустно звучит: были талантливые журналисты. Как невозможно произнести: есть талантливые…
И потому мне некомфортно было на высокоученом семинаре по журналистской этике, где едва ли не каждый второй был профессор и доктор наук, преподавал журналистику – кто в МГУ, кто в Саратове, кто в Воронежеили Ростове-на-Дону. Все равно, как если бы в медицинском симпозиуме рассуждали о белизне-врачебных халатов и этике беседования с пациентами, вовсе забывая о профессиональной подготовке лекарей.
И последнее. Отчего автор выбрал такой, казалось бы, обидный заголовок для прессы нашего времени? С одной стороны, это правда. Сегодня владелец СМИ нередко говорит с журналистом, как с крестьянином на барщине.Сегодня, и это тоже прозвучало в одной из реплик в Зосимовой пустыни, свобода журналиста –это свобода выбора хозяина. А с другой стороны, российская пресса только что освободилась от партийного рабства. А что следует за рабовладельческим строем? То-то.