О чем шептались 10 ноября 1982 года
… С утра в воздухе витало нечто пугающе-непонятное. Из телевизора лилась печальная музыка. Что-то стряслось в стране.
Стряслось! Об этом мне сказал в обеденной очереди (дело было в столовой Дома печати) заместитель главного редактора «Тюменской правды» Юрий Степанович Бакулин. Точнее, не сказал — шепнул: «Брежнев умер!».
«Вечный» Генсек, правивший Советским Союзом восемнадцать лет, ушел из жизни — и страна пережила кратковременный шок: что будет? (А может, и не пережила, может, я преувеличиваю: большинство населения, вероятно, посчитало, что от «перемены мест слагаемых сумма не изменится». Сумма социализма).
Журналистам поручили сделать оперативные отклики на смерть Брежнева от известных, уважаемых тюменцев: скорбим, но верим, и все такое прочее. Я позвонил Герою Советского Союза, танкисту Великой Отечественной Петру Еремеевичу Федорову. Он, армейская косточка, отреагировал нормально: ну, раз надо, значит, надо. Я написал недлинный и, пожалуй, не слишком искренний «отклик» и зачитал его по телефону Федорову. Он попросил прочесть еще раз. Потом сказал: «Ладно, печатайте».
… Леонид Брежнев делал «развитой социализм» так, как умел, как себе его представлял — и, объявленный самым справедливым, перспективным и долговечным, общественный строй хирел, чах, вянул и терял последнюю привлекательность для тысяч советских людей.
Для меня и моих коллег, газетчиков «Тюменской правды» в 70-80-е годы, имя Брежнева прежде всего было связано с… реальной опасностью. Опасностью совершить непоправимую, страшную, одну на всю жизнь, «политическую ошибку».
Самыми жуткими, беспокойными, сверхнапряженными были дни партийных съездов. Тогда объявлялся ночной аврал; дежурная бригада, с запасом пряников и дешевого кофе, терпеливо сидела у телетайпа и в типографии, ждала многостраничного доклада Генерального секретаря; аппарат выдавал длинную ленту с «пламенной речью», и начиналось кропотливое чтение, раз и другой — во избежание ошибок; потом надо было ждать поправок к докладу и «литерного» подтверждения, что теперь печатать можно… Это растягивалось на всю ночь.
Томительное ожидание скрашивали две чрезвычайно привлекательные вещи — старый бильярдный стол и потертый диван, на котором можно было ненадолго прикорнуть. Вы не играли ночью на бильярде? Где-то под утро появлялся немыслимый кураж, когда забивались самые удивительные шары, иногда по два сразу.
В типографии тоже ждали — помню, работницы, которым предстояло складывать толстые пачки газет, спали прямо на остановленной ленте транспортера…
Тяжелее всех приходилось, наверное, работникам газетного секретариата — длиннющий доклад надо было уложить в определенное количество страниц; никаких сокращений, естественно, не позволялось. Речь упрямо не лезла в заданный формат; секретарские потихоньку зверели… Но, совершенно удивительным образом словесная река в итоге укладывалась между точно обозначенными берегами, и можно было перевести дух и тайно перекреститься.
Бог нас миловал — роковой ошибки никто не совершил. Хрестоматийным же примером «дьявольского ляпсуса», активно обсуждаемым в журналистской среде, была зловещая опечатка в свердловской молодежной газете «На смену!». Она опубликовала очередной присланный ТАССом материал — приветствие Брежнева участникам международного студенческого форума. В одной из фраз была такая словесная конструкция: «против социального гнета». Напечатали же: «против социалистического гнета». Хуже не придумаешь! В Свердловске полетели головы. Немедленно сняли с работы нескольких человек, включая главного редактора. Про него шутили потом в духе черного юмора: мол, направлен для «проветривания мозгов» в собкоры газеты «Лесная промышленность».
… Только раз мне представилась возможность увидеть Брежнева «живьем» — на торжественном открытии московской Олимпиады-80. К сожалению, статус молодежной тургруппы, сформированной «Спутником», не предполагал наличия дефицитных билетов на это грандиозное мероприятие.
Знаю, что Леонид Ильич, что называется, неровно дышал к хоккею. И опекал его совсем неплохо: наши громили всех на мировых аренах. Хотя внутри страны творился форменный произвол: всех лучших молодых игроков искусственно, под предлогом призыва в армию, собирали в двух элитных клубах — ЦСКА и «Динамо». Всем остальным приходилось мириться с ролью «те, кого бьют». Хотя были и крепкие провинциальные команды, которые бросали вызов столичным мастерам — например, челябинский «Трактор».
Был даже хоккейный анекдот про Брежнева. Наши играют с кем-то из Европы и никак не могут забить. Леонид Ильич снимает трубку. Через считанные мгновения из телевизора голосом знаменитого комментатора Николая Озерова: «Г-о-о-л!».
… Социализм, построенный словно некая оранжерея под стеклянным колпаком, отгороженный от цивилизованного мира (упрямо не желающего «загнивать» вопреки учебникам политэкономии), дряхлел вместе с «начальником социалистического лагеря». Тогда, в 1982-м, мы, в пылу каждодневной репортерской работы, пожалуй, не осознавали этого. Еще были полны энтузиазма и надежд. А сомневающиеся могли послушать программу «Время» и успокоиться.
Еще не 85-й… Еще не 91-й… Все потрясения будут впереди.
Хотел было тут поставить точку, но вспомнил свой любимый анекдот про Брежнева и решил рассказать — вдруг не знаете?
Возвращается Леонид Ильич из поездки на Дальний Восток и получает письмо от руководства тамошнего мясокомбината: «В ответ на Вашу справедливую критику, что у нас «сосиски странные», заверяем Вас, дорогой Леонид Ильич, что мы резко улучшим качество наших сосисок!»
Брежнев диктует секретарю ответ: «Уважаемые товарищи! С чувством большого удовлетворения прочел ваше письмо. Но в своей речи я не говорил, что ваши «сосиски странные». Я сказал: «социалистические страны»…
… А вообще, мне кажется, Брежнева неминуемо забудут. Молодежь новых поколений не слишком интересуется отечественной историей советского периода. И понять ее можно: та жизнь слишком не похожа на теперешнюю.
Река времени спешит, точит берега, уносит мусор… И ее не остановить постановлением Политбюро и не объявить «диссиденткой».