Новое – хорошо забытое старое?
А если это старое недостаточно забыто? Тогда возникает ощущение застоя. Грустное ощущение… Вот с такими мыслями я покидал фотовыставку в музее ИЗО. Правда, экспонировались сразу три выставки – конкурс памяти Александра Ефремова, городская выставка и «Собрание сочинений» – от союза фотохудожников.
Мое впечатление – что все-таки это была одна выставка. Одинаковый вектор поиска. Близкие взгляды на то, что считается «новым в новом веке»…
Но прежде отмечу факт, не имеющий отношения к изображенному на фотобумаге. Когда-то (давным-давно!) Сергей Русанов в память о Саше Ефремове организовал фотоконкурс. И продолжает эту работу. Более того, сам не выставляется, не участвует в конкурсе. Сергей, достаточно прагматичный человек, считает, что это было бы неприлично. Приятно.
Теперь – о представленных работах. Мне думается, что многое из выставленного опоздало лет на двадцать. В начале перестройки фоторепортеры кинулись снимать то, что прежде было табуировано. Я помню снимки Ефимова из «вагон-зака» – решетки, бандиты в наколках, конвойные… Снимки Русанова из тюменского морга – сваленные в груду мертвые тела мужчин и женщин… Снимки из следственного изолятора, снимки бомжей и алкашей. Да, это была правда, и оттого еще более ужасная.
Первый приз на нынешней ефремовской выставке получил репортаж Степана Рудика из Киева «Параллельный мир». Психиатрическая лечебница. Буйный пациент, привязанный к койке. Очередь в столовку. Человек, смотрящий в кадр… Есть среди победителей снимки Владимира Коротаева «Сиротский дом». Свет и тени у Марата Губайдуллина «Национальная школа Юрия Вэллы». Эти и другие работы сняты профессионально. Нет только ответа на один вопрос: зачем это снято? Какие чувства должны у нас вызвать мастерски сделанные карточки? Они холодны и, я бы сказал, несколько высокомерны. Все снято в режиме – «они» (те, что на снимке) и «мы» (снимающие).
Ни любви, ни вызова, ни обиды. Пусть было бы сделано, как написал однажды испанский публицист Артуро Перес-Реверте, «с намерением оскорбить». Но и этого нет. Профессионально и холодно. Эксперимент есть, на этой и других экспозициях, но – ледяной, отстраненный. Временами (уже на городской выставке) эта отстраненность граничит с жестокостью, она заметна даже в названиях – «Последний парад» (изображение хромающего фронтовика) и «Последняя осень» (старый человек смотрит на опавший лист).
Молодые репортеры, с которыми мне приходится общаться, говорят, что теперь для выставок надо искать какие-то особенные, необычные сюжеты. Правда, специалисты по сюжетам говорят, что во всем мире сюжетов всего семь. Наверное, отсюда отчетливая вторичность, реминисценция и мое узнавание.
Из немногого, что остановило мой взгляд, – работы Сергея Шаповала. Например, «Туман». Деревенский домик, покосившийся забор. На переднем плане – собака, заинтересованно следящая за вами. Кусочек прошлого. Шаповаловского, вашего, моего.
Много лет имея дело с фотографиями в редакционном мире, я убедился, что каждый снимок каким-то странным образом запечатлевает не только то, что попадает в видоискатель, но и мысли и чувства самого фотографа. Так что, может быть, дело не в недостатке сюжетного новаторства, которое попросту уже невозможно, а в… скованности чувств?
… Лет тридцать или сорок назад мы были в Тобольске с Евгением Андреевичем Демусом. Демус показал мне совершенно изумительную городскую доску почета. Банальнейший замысел советской идеологии был шедевром. Строго официальные (по замыслу) лица передовиков швейной фабрики и строительного управления были наполнены мыслью и чувством, смотрели на тебя, жили. А потом Демус познакомил меня с автором. В зачуханном городском фотоателье старик по фамилии Бляхер, имени я уже не помню. Еще до войны молодой Бляхер перебежал из буржуазной Латвии в СССР, получил десять лет лагерей «за нарушение госграницы и принадлежность к латвийской разведке», а отсидев, поселился в Тобольске. Фотографировал свадьбы и похороны, печатал карточки на документы. И еще снимал человеческие лица…
Лицо человека. Вот что мне хотелось увидеть на тюменской выставке. Не получилось.