Шестеренки
… Шестеренчатый механизм жизни сцепляется непонятно. Но образуется прямая линия: «Тюменский комсомолец» — «Голос Америки».
Году, кажется, в 1967-м редактор Фатеев поручил мне, заведующему отделом учащейся молодежи, сделать острый критический материал «Орден моего отца». Редактор подозревал, что современная (1967-го года!) молодежь не интересуется, не знает подвигов своих отцов на фронтах Великой Отечественной войны. Хотя прошло после нее всего-то 22 года. (Еще через сорок лет я вполне убедился, что даже внуки и правнуки знают, через что пришлось пройти их предшественникам — восстание 1921 года, раскулачивание, репрессии…)
Я как раз ехал в командировку в Тобольск, «вывозил» начинающего литсотрудника, бывшего студента геофака Витю Строгальщикова. В тобольской школе N 1 нам отвели урок, чтобы девяти-десятиклассники смогли исполнить свою роль в задуманном редактором эксперименте.
Эксперимент успешно опроверг редакторский замысел и подтвердил старое журналистское правило: бестемья не бывает. Сюжет может пойти как угодно, только пиши. Отсюда началась газетная кампания, продолжавшаяся месяц или полтора, — о героическом пути отцов и достойной их подвигов молодежи.
Среди тобольского «улова» мы привезли в Тюмень тетрадный листочек с подписью — Таня Валова. Бесхитростное и прозрачное воспоминание об отце-фронтовике, о его наградах и случайной гибели — фронтовик ехал на велосипеде, и его сбил грузовик. «Старенький такой велосипед», — написала Таня, и эту щемящую фразу я помню до сих пор.
Таня заняла в нашем конкурсе второе место, получила премию. А после школы появилась в редакции — устраиваться на одну из технических должностей. В те «малогазетные» годы человеку без диплома устроиться в штат было почти невозможно. Наташа Бубнова даже с двумя дипломами работала всего-навсего библиотекарем. Библиотеки в редакции не было, а штатная должность была.
И вот Таня, юная, красивая, работает в редакции. Потом трагически влюбляется, но ее спасают. На память об ошибках молодости остаются два тонких шрама на левом запястье. Потом с рекомендациями «Тюменского комсомольца» Таня уезжает в МГУ на факультет журналистики. Но редакцию не забывает, периодически пополняя наш штат штрафниками с московского журфака.
Так, однажды в Тюмени появились сразу два московских парня. Оба хромые, правда, на разные ноги. (Сейчас я не могу вспомнить, кто на левую, а кто на правую, но хромые ноги точно были разные). «Да что она посылает одних хромых!», — громко возмущался Юра Пере-плеткин, тогдашний редактор, при виде очередной танькиной «посылки». Танька наверняка знала, что Переплеткин ей не откажет.
Один новичок залечивал обычный перелом, второй хромал с детства. Этот второй был диссидентствующим и знаменитым ныне поэтом Алексеем Цветковым. Наверное, мы казались ему смешными с нашими заметками о «ленинском зачете», об обмене комсомольских билетов (первый из которых был вручен Брежневу). Алеша тоже ездил в какие-то командировки, в сельские районы и на Север. Потом писал. Может быть, про тот же «ленинский зачет». Потом он уехал.
В конце семидесятых он уже был в Штатах и даже работал на «Голосе Америке», о чем шепотом поверяли друг другу «тюменские комсомольцы» тех лет.
Читая сейчас стихи Алексея Цветкова, я искал какие-нибудь ассоциации с тюменским периодом его вынужденной ссылки. Пока нашел одно прямое упоминание: «одна судьба Сургут другая смерть тургай» (правописание по Цветкову). Другое — комсомольское ассоциативное: «… лопасть света росла как саркома подминая ночную муру / и сказал я заворгу райкома / что теперь никогда не умру…». Где тот, точнее, та заворг сельского райкома комсомола, быть может, еще хранящая воспоминания об одном из знаменитых русских поэтов, проживающем ныне в Праге?
… Образ шестеренок — символ сцепленности миров.