Столетие в одиночестве
Век назад родился великий геолог Николай Ростовцев
Открылась дверь, и я увидел, как в свою ленинградскую квартиру вошел небольшой согбенный человек в потертом пальто и с авоськой с продуктами из соседнего магазина. Не таким представлял я себе ученого, под руководством которого был реализован уникальный план научно-исследовательских работ, позволивший установить нефтегазоносность огромной территории Западной Сибири. Имя его Николай Никитич Ростовцев. Встреча наша была в 1975 году, и завершила мое почти двухлетнее расследование истории, результат которой назвали открытием века. Когда я уходил после долгого разговора с Николаем Никитичем, он уже не казался маленьким и согбенным. То, что сделал Ростовцев, под силу только гигантам, какими бы невзрачными они ни казались на первый взгляд.
Не собираюсь с разных сторон оценивать колоссальную фигуру Ростовцева, скорее, это будут субъективные заметки. Я встретился с двумя учеными, которые работали под крылом Николая Никитича, но в дальнейшем стали исповедовать разные научные концепции. Тем интереснее, как мне кажется, высветилась фигура их учителя и руководителя.
Один мой собеседник – Иван Иванович Нестеров, член-корреспондент РАН и других академий, преемник Ростовцева на посту директора НИИ, человек настолько известный тюменцам, что в особом представлении не нуждается.
Другой – Роберт Михайлович Бембель, кандидат физико-математических и доктор геолого-минералогических наук, один из авторов новой так называемой геосолитонной концепции естествознания, которая вбирает в себя и принципиально иную теорию происхождения и залегания углеводородов. И того, и другого я вначале спросил: какую роль в их жизни сыграл Ростовцев?
– У меня своя шкала оценки руководителей, – ответил И.И. Нестеров. – На самом верху – специалисты во главе предприятий. К ним я причисляю и Ростовцева. Дальше идут экономисты – в СССР их почти не признавали, потом юристы, артисты и авантюристы.
Иван Иванович стал работать под началом Ростовцева в 1958 году в новосибирском СНИИГГиМСе, и Николай Никитич ненавязчиво подталкивал Нестерова последовательно осваивать почти все геологические специальности: гидрогеологию, стратиграфию, литологию, подсчет запасов… «Если бы не Ростовцев, – говорит Нестеров, – был бы я, допустим, тектонистом. Ну и что? Остался бы таким же авантюристом, как многие. А благодаря Николаю Никитичу получил широкий кругозор в профессии».
Р.М. Бембель ощутил влияние Ростовцева, будучи студентом Томского политехнического, в середине 50-х побывав на геофизической практике в районе Сургута. Этот момент оказался поворотным в жизни студента: томская школа, в основном, воспитывала рудников. На практике же Бембель познакомился не только с Фарманом Салмановым, но и со свежей монографией Ростовцева, написанной по частичным итогам плана опорного бурения. В Томск Бембель увез несколько твердых жизненных установок. Во-первых, посвятить себя углеводородам. Во-вторых, искать их в Среднем Приобье. А в-третьих, заняться сейсмикой, поскольку она куда как информативнее, нежели бурение. Словом, вскоре после окончания института Бембель был принят старшим геофизиком в ЗапСибНИГНИ, который с 1964 года не только создавал, но и возглавлял Николай Никитич.
Здесь пора хоть кратко сказать о главном детище Ростовцева – плане опорного бурения (ПОБ). По сути, это была методика научного исследования недр Западной Сибири, в ходе которого предстояло установить, есть ли на огромной территории нефть и газ в принципе. Ведь до тех пор там не обнаружили ни капли нефти. Существовал лишь прогноз академика Губкина: мол, угольные фации на восточных склонах Урала в недрах Западной Сибири будут переходить в фации нефтяные. Некоторые геологи до сих пор называют этот «взгляд и нечто» гениальным. Однако Иван Нестеров сказал мне, что фациального перехода так нигде и не обнаружили. Тем не менее, прогноз Губкина привлек к Западной Сибири внимание не только геологов, но и правительства. Нет худа без добра.
В ходе своих раскопок в 70-х годах я обнаружил в новосибирском архиве дело N 20, где и была описана методика ПОБ, составленная Ростовцевым. Она предполагала пробурить 32 глубокие скважины, расположенные друг от друга в 250 – 350 км, и разместить их на геофизических профилях. Точки намечались условно, окончательный выбор зависел не только от подъезда к ним, но – и это главное – от результатов предварительных геофизических работ. Кроме того, на самих опорных скважинах планировались исследования с помощью всех известных на то время методов. Результаты должны были дать «ясное представление об общем строении недр Западной Сибири, а, следовательно, и окончательное суждение о ее нефтегазоносности», говорилось в методике.
По словам Ивана Нестерова, Западная Сибирь составной частью входила в ПОБ всего СССР, утвержденный Сталиным. «Я сам видел этот текст со сталинскими пометками», – сказал мне Нестеров. Вскоре после обсуждения на техсовете Мингео СССР министр Малышев подписал приказ об организации нефтеразведочных экспедиций в Новосибирске и Тюмени.
Правда, над методикой ПОБ витала тень Губкина. В качестве первоочередных были намечены скважины возле Тюмени, Барабинска и Колпашева, но также значились, например, Березовская и Тазовская. Ростовцеву, по словам его аспирантов, а ныне – членов РАЕН Н.Х. Кулахметова и А.В. Рылькова, понадобилось немало мужества, чтобы в период настоящего бума в пределах Южно-Минусинской котловины заявить об ограниченных перспективах этого района и настоять на передислокации ресурсов в Западную Сибирь. Кроме того, Николай Никитич основательно доработал план. Он доказал Москве необходимость увеличения числа опорных скважин на треть, шлифовал методику исследований на каждой из них, чтобы получить как можно больше всесторонней и достоверной информации о строении недр.
Когда ПОБ выполнили менее чем наполовину, ученые ЗапСибНИГНИ смогли показать, где нужно искать гигантские месторождения нефти и газа. Это лишний раз говорит о том, что нет ничего практичнее хорошей научной методики. «Прежде всего, – говорит Нестеров, – данные опорного бурения дали богатую пищу для стратиграфии. Это позволило нам корректировать толщину разреза, увидеть, что на север осадочный чехол увеличивается. Опрокинулись классические представления: если, мол, древние породы находятся в середине, а по краям – молодые, то имеем дело с поднятием, а если наоборот – перед нами впадина».
Окончание следует.
***
фото: Николай Ростовцев.