»Сознательный схорон сердечного напряга» или Бумага все стерпит
Бумаге все равно – «люблю» на ней написано или «ненавижу». Эти два слова для нее – лишь несколько царапин и след от чернил. Человек – не бумага: черные буковки, бегущие по белому полю и складывающиеся в слова, способны вызвать у него те самые чувства, которые так безразлично и бесстрастно написаны на бумаге.
Литературно-художественный альманах Тюменского нефтегазового университета «Арион» вышел в свет уже в восьмой раз. Судить о первых семи не берусь – они прошли мимо меня. Восьмому не повезло…
Большинство авторов, разместивших свое творчество на 95 страницах издания, – не профессионалы, и критиковать их за то, что они хотя бы пытаются посредством художественного слова выразить свои чувства, как-то не хорошо. В конце концов, они ведь и не претендуют пока на что-то большее, чем просто увидеть свое имя и свои мысли, изложенные на бумаге. Которая, напомним, все стерпит…
Но об одном авторе хочется сказать особо, отдельно и подробно. Имя Станислава Ломакина вряд ли много значит для неискушенной читающей публики, к каковой я, безусловно, отношу и себя. Во всяком случае, относила, пока не взяла в руки альманах «Арион». Хотя неведомый мне господин Ломакин и позиционирует себя как писатель. И даже больше – как член Союза писателей России. По совковой своей привычке относиться с пиететом к любым союзам, я питала уважение и к той организации, что удостоила г-на Ломакина столь высокой чести…Начнем с того, что себе редактор альманаха, он же – преподаватель кафедры философии ТюмГНГУ, из 95 страниц журнала выделил тридцать четыре. Но я не стала бы заострять внимание на столь незначительном факте, если бы драгоценные страницы были заполнены произведениями, достойными хотя бы бумаги, на которой напечатаны. Между тем, измышлениям преподавателя философии Станислава Ломакина я могла бы дать единственное, хотя довольно длинное определение: философско-религиозно-литературные потуги. Вот и все, пожалуй.Чего, например, стоит хотя бы литературное произведение (рассказ?, эссе? – затрудняюсь с классификацией жанра. – О.О.) под названием «Воробьиная иерархия». Цитирую: «У воробьев своя иерархия, естественный отбор, наверное, по принципу «социального дарвинизма»… У птиц своя мораль, своя экологическая этика…»
Странно слышать такое из уст философа! Ну, не может же, в самом деле, г-н Ломакин, не знать, что мораль и этика – понятия социальные и к животному миру никакого отношения не имеют? Да что этика! «Скромные синички … ведут себя в соответствии со своим генетическим уставом». Вы, читатель, можете себе представить генетический устав синичек? А вот г-н Ломакин может.
Может, это все для красного словца? Но что-то слишком много «красных слов». В публикации «Моральные сентенции в творчестве Василия Шукшина» читаю следующее: «Морализаторство попа убеждает Максима Ярикова в справедливости и глубоких знаниях духовного пастыря». В другом очерке тюменского художника Александра Павлова «природа пропускает через многочисленные двери и витражи»(!). Представляете себе, как художник лбом витражи прошибает? Или – «картина «Весна пришла. Грачи»… отражает визуальное восприятие живописца». Возникает вопрос: а что, у живописца может быть какое-то иное восприятие окружающего мира, кроме визуального? Что-то мне не приходилось слышать о слепых живописцах…
А вот еще одна замечательная сентенция (не без удовольствия позаимствую это слово у автора): «Когда мы смотрим на пейзаж, и если там нет ни одного живого существа, мы, какое бы ни получили удовольствие, глядя на него, все же испытываем некоторую неудовлетворенность…» Там же о картине «Снегири»: «на снегу сидят снегири, оттеняя цветовую гамму, зависящую от характера идеи».
Станислав Ломакин с большим удовольствием рецензирует творчество художников, скульпторов и собратьев по писательскому цеху. Вот о творчестве детского поэта Александра Шестакова: «изыски художника и поэта, связанные с описанием природы, зверей, животных, являются … не декоративным буколистическим пейзажем, глубоко личностным пониманием того, что флора и фауна имеют тесные постоянные контакты с человеческими чувствами и мыслями».
А поклонники творчества скульптора Николая Распопова «максимально используя русский мотив, благодаря переднему плану, чувствуют себя продолжателями замысла скульптора… и испытывают при созерцании композиции бездну откровения».
Но апофеозом творчества Станислава Ломакина для меня стал рассказ «Расхожая женщина»: «Девушку Лиду познакомили со смазливым парнем, работающим в банке… Они выпили, посмотрели порновидик… Она была уже в том возрасте, когда у нее расцветало грубое искательство… Рот девушки не ускользнул от него. Парень – опытный ловелас стиснул ее затылок и повел в кровать» (конец цитаты). Где ты, Наташа Ростова, где вы, милые тургеневские девушки?.. Классическая литература отступает под натиском сборников, подобных «Ариону».
На этом можно было бы остановиться, но в качестве вывода хочу предложить вам еще один фрагмент из творчества тюменского писателя: «Россия сегодня опасно больна парализацией духовного начала и как следствие (пунктуация и грамматика авторские. – О. О.) опошлено безответственностью имеющей отношение к искусству». Коряво, но, по сути, верно. Только о ком это сказано?
*С. Ломакин, «Немой».