Прощай, театр, и снова здравствуй!
На 64-м году своей театральной истории здание по адресу – улица Герцена, 70 – перестает быть домом Мельпомены. Театр готовится к переезду.
В воскресенье актеры и зрители попрощались с этим домом. Обрывается и почти мистическая связь тюменского театра – Театра в возвышенном смысле слова – с именем городского головы, купца и мецената Андрея Ивановича Текутьева. Был ли городской голова, построивший театр на улице Иркутской, а потом – опосредованно – давший приют искусству в своем соляном складе, тонким ценителем драмы? Бог весть. Не исключено, что побуждения любвеобильного Андрея Ивановича были несколько матримониального свойства… Да что нам до того. Все проходит. Остается вечное.
И верно. Менялись названия улиц, подчиненность, власть и даже государственный строй. Незыблемыми оставались – здание на углу Первомайской и Герцена, зрительный зал с улицей за стеной, лестница наверх, тесные гримерки, мрачный кабинет главного режиссера…
Лет двадцать тому назад стали мечтать о новом театральном здании. Помнится, в одном из проектов нынешняя площадь 400-летия Тюмени даже называлась Театральной площадью. Застой сменился революцией, заговорили пушки, в прямом и переносном смысле, музам пришлось заткнуться. Но тема нового театра все чаще всплывала в разговорах, как «Наутилус» – подводная лодка капитана Немо. На один из таких вопросов только что избранный губернатором Сергей Собянин ответил: «Я пока не готов обсуждать этот вопрос…» Пришло время, и он «стал готов обсуждать».
А старый дом дряхлел и как будто погружался в воспоминания, соответственно воспоминаниям каждого зрителя в отдельности. Мне, например, помнится первая премьера, которую я увидел на этой сцене, – пьеса Маяковского «Клоп», ее поставил главный режиссер Евгений Плавинский. Трудный человек, он журналистов не любил и сторонился публичности. Его замкнутость стала понятна десятилетия спустя, когда в списках советских военнопленных, репатриированных из Норвегии, я прочел: «Plavinski Eugenij Anat., 1922…» Мне говорили, что Евгений Анатольевич писал какие-то воспоминания, в которых рассказывалось, как наши пленные умирали от голода в каменных норах концлагеря… Но сжег записки перед кончиной.
Этот же мрачный режиссер поставил на этой же сцене забытый ныне водевиль Фредро «Дамы и гусары», в котором блистала хохотушка Кардонская. Эта сцена видела красивую актерскую пару – Винаковскую и Улитовского. Здесь гордо проносил свой внушительный профиль Борис Мостовой, игравший античных героев и членов ЦК. Отсюда в тюменский радиодом приезжал Георгий Иванович Дъяконов-Дъяченков, чтобы сказать несколько фраз «ленинским голосом» – по нормам того времени только некоторым артистам разрешалось говорить «под Ленина»… Здесь в театральной студии учился юный Леня Окунев…
Ах, если бы стены могли говорить! … У каждого из тех, кто в последний раз пришел в воскресенье в зрительный зал, свои воспоминания, общие с театром-домом. Каждый пришел проститься со старым театром. С его кулисами и его вестибюлем, с тональным сигналом первого-второго-третьего звонка, который уже давно не звонок, а чтото электронное. Со знакомыми билетершами и привычной вешалкой у самого входа.
Зал, переполненный, благодарно отзывался на каждую реплику из знакомых спектаклей, на каждый голос. А кое-кто даже плакал, не стесняясь слез – слез любви к театру.
Но все имеет финал, даже прощание. И вот с колосников опущены на сцену прожекторы, погас на сцене свет, и это означало – все. Больше театра в Тюмени по этому адресу нет.
Но тюменский театр все равно продолжается – в новом обличье, на новой сцене, для старых и новых друзей.
На снимках: лица последнего спектакля, где улыбки блистают сквозь слезы. Актеры и билетеры, гримеры и реквизиторы, помрежи, «хор административной группы» во главе с директором Коревицким…
***
фото: И последнее действие – посадка молодого вишневого деревца, которому предстоит расти уже в новом театре