Втеатре сшили много зеленых штанов
«Дон Хиль Зеленые штаны» оказался совсем не таким, какого ждали.
Два месяца назад, в начале репетиций, директор Тюменского драматического театра Владимир Коревицкий высказался в том духе, что новые постановки большой сцены должны соответствовать интерьеру зала: «Красивые, костюмные, богатые, классические».
Это называется «подберем картину под обои».
Что ж, мы настроились на классическую роскошь.
Ближе к премьере пришлось скорректировать ожидания из-за афиши. Какая-то она… аляповатая. Взглянешь и вздрогнешь. Краски кричат про любовь, кровь, зловещие тайны мадридских дворов!
Возникло подозрение, что роскошь в спектакле откровенно бутафорская, вместо красоты — красивость. Ну, как обычно.
Однако режиссер Андрей Лапиков на встрече с журналистами, в преддверии премьеры, сообщил, что не будет красивостей: ни реверансов, ни затейливых кренделей с перьями на шляпах, ни прочей, якобы старинной, чуши. Публике не стоит надеяться на традиционную комедию «плаща и шпаги».
Встреча проходила в зале, пока сцену декорировали для прогона. Режиссер объяснил, что из-за архаичной системы штанкетов не удалось создать задуманное с художником динамичное — агрессивное, как выразился Лапиков, — оформление, и постановщики решили выстроить на сцене «простой театр».
Над сценой висят золоченые, будто чеканные облака, задник мерцает огоньками (этот эффект звездного неба используется на всех театральных праздниках и в некоторых спектаклях), перед ним висит маска, по обе стороны от маски — гигантские руки.
На всякий случай, не полагаясь на догадливость журналистов, режиссер уточнил: это маска смерти. Слово «смерть» и рассуждения о трагедийной подоплеке веселых событий, донесенные до публики, насторожили, быть может, но не развеяли последнюю иллюзию по поводу «Дон Хиля».
У Андрея Лапикова репутация мастера, умеющего угодить простым вкусам. По крайней мере, две из последних тюменских постановок режиссера Лапикова очень радовали публику, и именно таких постановок жаждет наш театр, чтоб повысить сборы и привлечь любовь демоса.
Пусть герои, столь же юморные, как в «Кадрили», наденут пышные платья, интеллигентов из водевиля «Пока она умирала» заменят маркизы и графы, на худой конец разряженные купцы, — и вот вам, пожалуйста, та самая костюмированная классика, приличествующая помпезному оформлению большого зала и всего театра.
Режиссер не мог не догадываться, чего от него хотят. Почему он не учел пожелания и не оправдал ожидания — загадка. Если он поступил так намеренно, честь ему и хвала.
«Дон Хиль» остался комедией, но это мрачная комедия. Точнее, сумрачная. Воздух насыщен тревогой, глазницы маски вспыхивают красным светом, одураченный кабальеро видит повсюду происки дьявола, а слуга строчит донос в инквизицию: уж она-то разберется, кто здесь орудует, человек, или нечистая сила.
Испанцы в «Дон Хиле» дико невежественны и неряшливы. Лохматые, давно нечесаные. То ли грязь на их лицах, то ли готичный макияж, скрывающий подтеки грязи. Одежда расходится по швам.
В контексте всеобщего пренебрежения гигиеной смешно прозвучала похвала «розовым ушкам» мнимого Дон Хиля, и так же смешна гордость доньи Инесс по поводу белизны лица.
Испания семнадцатого века, какой она представляется нам по картинам и книгам, страна угасающего культурного расцвета, сохранившая, тем не менее, благородство и аристократическую сдержанность, отразилась только в портрете доньи Инесс, который представляют жениху.
На гигантском портрете — парадный вид Испании. Бледный лик, величественная осанка, траурное платье. Представительский образ имеет весьма отдаленное сходство с оригиналом.
Донья Инесс (актриса Валерия Итименева) — красавица, но совсем не такая, как на портрете. Рослая девочка, своевольная, капризная, у нее неразвитый, детский ум. Вообще, в «Дон Хиле» все глуповаты, кроме главной героини, доньи Хуаны (актриса Татьяна Телегина), переодевшейся в мужчину, и ее старого слуги Кин-таны (актер Сергей Белозерских). Недаром авантюристке Хуане удаются интриги, она умело использует слабости окружающих: льстит, потворствует заблуждениям, нагнетает мистический туман, сочиняет истории о роковых страстях.
Хуана выше всех на голову, но мала ростом. Режиссер обыгрывает это: миниатюрная Хуана-Хиль смотрится комично рядом со статной Инесс, и, чтобы уравнять их, крошку подняли на постамент.
При первом появлении Хуаны, переодетой Хилем, у зрителя шок: что за карикатурный Джек-Воробей?! Какой идиот поверит, будто это мужчина?
Кто польстится на карлика?
Точно так же первые зрители комедии Тирсо де Молина могли недоумевать по поводу имени персонажа (дворянин, а зовется как деревенщина) и его зеленых штанов: знать выбирала темные ткани, в отличие от простонародья, обожающего яркие цвета, и пуще всего — зеленый цвет.
Внешний вид мнимого Дон Хиля — это вызов, дерзкий выпад в сторону устоявшегося порядка вещей, насмешка над пристрастиями. Судя по спектаклю, Хуане известны тайные желания аристократов, тщательно скрываемая тяга к низкому и низменному, дешевому блеску и дурным манерам. Кроме того, авантюристка даст фору любому соблазнителю, потому что знает, чего хочет женщина.
Чужую невесту берет нахрапом, по-хулигански. Донья Инесс в восторге от мнимого Хиля: этот пылкий мальчик так не похож на других, замороженных донов! Ее кузина Клара (актриса Ольга Иго-нина) тоже очарована и жаждет отбить маленького пирата у соперницы. А Хуана-Хиль отчаянно лжет обеим дамам.
Донье Кларе мало комплиментов, ей надо услышать, что соперница — уродина, и Хуана-Хиль охотно подтверждает это. Донья Инесс поверит, что измены не было, если возлюбленный отрицает измену, и тем больше она верит, чем наглее он отрицает и щедрее нахваливает ее достоинства.
Комплименты Хуаны-Хиля подобны крупным сверкающим ожерельям, которыми украшает себя Инесс. Эти ожерелья — одна из примет инфантильности. И вместе с тем — режиссерская шутка. В «Пока она умирала» был похожий момент, когда героиня достала из шкатулки с фамильными драгоценностями розовые пластмассовые бусы.
По спектаклю понятно, почему Инесс предпочла Хиля своему давнему поклоннику, дону Хуану. Юный красавчик Хиль смотрится намного выигрышнее седовласого рыцаря.
Дон Хуан (актер Владимир Обрезков) одинаково страшен и комичен. Шагает поступью каменного командора, говорит загробным голосом. То ли статуя, то ли механический робот. Голосовой эффект достигается с помощью портативного микрофона. Хуана сопровождает грозная музыка, в которой слышится лязганье доспехов.
Неужели севильский озорник, родоначальник всех соблазнителей, наказанный небесами за богохульство, явился с того света в образе своего противника? Сейчас протянет новому озорнику каменную десницу (у Хуана огромная приставная рука) и утащит в ад.
Образ рыцаря-великана из прошлых времен, отчасти пародийный, производит сильное впечатление. Только бы он еще не пел, объясняя посредством песни то, что и так понятно.
А в целом режиссерское своеволие — соединить Хуанов из двух пьес Тирсо де Молина — выглядит оправданным.
К удачам спектакля относится сцена в ночном саду, когда чуть не все персонажи обрядились в зеленые штаны и явились на встречу с доньей Инесс. Это апофеоз недоразумений и путаницы, грандиозное квипрокво, где предельно комичная, почти абсурдная ситуация переходит на грань кошмара.
Публика понимает, что героиня близка к катастрофе, но не успевает ужаснуться, хохочет над несуразными двойниками Хиля. На каждого мудреца довольно простоты, и умница Хуана недооценила дураков, всем хватило смекалки, чтобы повторить ее фокус.
Но вот в сумеречном свете появился очередной двойник, такой же маленький, как Хуана. В долю секунды, пока не стало ясно, что это переодетая донья Клара, промелькнула мысль о привидении. Последний двойник — уродец, самая жестокая карикатура на Дон Хиля.
По-моему, именно этого уродца, тень героя, созданную воображением и общей атмосферой спектакля, следовало поместить на афишу. Хотя, с другой стороны, нынешняя афиша отразила эклектичность постановки.
Не будь «Дон Хиль» таким разношерстным и сумбурным, можно было бы сказать, что режиссер построил спектакль на компрометации дурного вкуса.
***
фото: сцены из спектакля;сцены из спектакля;сцены из спектакля;сцены из спектакля;сцены из спектакля;сцены из спектакля