«Алкид» — рождение чуда
Для того, чтобы произошло музыкальное чудо — опера «Алкид», концертное исполнение которой состоялось в воскресенье в филармонии, потребовалось сплести в одну «косичку» три сюжета.
Потребовалось сложить истории трех человек, родившихся в разных странах и живших в разное время. К тому же об одном из них нет никаких документальных источников, скорее всего, он был просто миф, легенда.
Итак, сначала был (если он был, конечно, на самом деле) древнегреческий герой Геракл. С его удивительным рождением — от земной женщины Алкмены и громовержца Зевса. С его не менее удивительными подвигами, из которых широко известны только двенадцать, хотя их было гораздо больше.
Через тысячи лет эти легенды и мифы, преломившиеся через древнегреческие литературные источники, стали основой для оперных либретто, вышедших из-под пера, жившего в Австрии итальянского драматурга Пьетро Метастазио. Этот одаренный мальчик, родившийся 303 года и три недели тому назад (3 января 1698 года), написал десятки текстов, посвященных событиям прошлого. Эти тексты в течение многих лет перекладывали на музыку самые знаменитые композиторы Италии, Франции, Австрии, Германии — Вивальди, Моцарт, Глюк, Гендель, Сальери, Мейербер, Гайдн… В одной из публикаций, посвященных этому автору, я насчитал 18 фамилий композиторов. А список опер еще длиннее.
Между тем, самое первое либретто Метастазио посвящено как раз человеку, герою или полубогу (как его только ни называли!), известному нам по прозвищу Геракл. Либретто «Сады Гесперид» рассказывает о заключительном, двенадцатом подвиге. Геракл, убивший в приступе помешательства своих детей и племянников, был осужден богами на длительное служение глупому и жадному Эврисфею, царю Аргоса. По его воле он сражается со львом, гидрой, с морскими чудищами, чистит конюшни царя Авгия и, наконец, приносит с края земли три золотых яблока из сада Гесперид. Потом совершает еще ряд подвигов, уже не нумерованных, по собственной воле. И умирает в страшных муках, надев плащ, пропитанный отравленной кровью кентавра Несса.
Словом, интерес к Гераклу у драматурга Пьетро Метастазио сложился издавна. И понятно обращение итальянца к началу героического пути. Когда будущий небожитель был еще мальчиком, а звали его просто — Алкид, как производное от имени матери Алкмены. Имя Геракл он получит потом от дельфийского оракула, который поведает ему о жгучей ненависти, которую питает к внебрачному сыну Зевса его законная супруга Гера. Геракл — «совершающий подвиги из-за гонений Геры».
О том, как решается Алкид-Геракл на выбор собственного пути, то ли жить по совету полубогини Адонии (в тюменской афише — Адонида, в исполнении Елены Шароевой), предаваясь жизненным радостям и страстям. То ли готовить себя к героическим свершениям, как настаивала другая полубогиня Аретея (Алена Крутько). Сюжет — классический, на все времена и народы. Почти сказочный. (К сожалению, либретто написано на староитальянском, текста слушателям не предлагалось, поэтому о страданиях молодого героя, оказавшегося перед нравственным выбором, слушатели должны были догадываться, погружаясь в музыкальную интерпретацию сюжета. Тем лучше.)
Настало время третьего ингредиента. Композитор, имя которого мы тщетно стали бы искать в списке знаменитостей, обратившихся к текстам Пьетро Метастазио, это наш соотечественник Дмитрий Бортнянский. Более известный в прошлом и настоящем как руководитель певческой капеллы при дворе Павла I и Александра I. Как создатель выдающихся образцов духовной музыки. Но до самого последнего времени мало кто подозревал, что творческий путь, как принято сейчас писать, этого композитора начался с самой что ни на есть светской музыки — с трех опер, написанных во время учебы в Италии и на итальянском языке.
Интересная игра слов — Дмитрий Бортнянский, наделенный от рождения абсолютным слухом, родился в украинском городке Глухове. Примерно в тех самых местах, где родились еще два певца, сделавших удивительную карьеру в Российской истории, — братья Разумовские. Кирилл Разумовский, попавший за свой голос в Москву, стал графом, Малороссийским гетманом и президентом академии наук. Алексей Разумовский («за удивительный голос и удивительную красоту») — возлюбленным, а затем и тайным мужем императрицы Елизаветы Петровны.
Музыкально одаренный Дмитрий в семь лет оказывается в Петербурге, в придворном хоре. В 12 лет ему доверяют первые партии. А в 17 лет он уже едет «пансионером» в Италию, где живет и учится 11 лет. В 25 лет зрители венецианской оперы рукоплещут его первому произведению на античную тему. А через два года, в 1778 году, на венецианском фестивале звучит его новая опера «Алкид». Блестящее произведение, заблудившееся в веках на целых 200 лет.
К сожалению, не сохранились отзывы современников на премьеру «Алкида», состоявшуюся 238 лет тому назад. Восторги, которые печатаются в нынешних афишках, относятся к третьему произведению «итальянского периода» — опере «Квинт Фабий».
В те времена не принято было брать сюжеты из «современной жизни». Вспомним, как отреагировала петербургская знать на появление «Ивана Сусанина» (еще через 50 лет) — «вышел на сцену мужик в армяке и заорал: здорово, ребяты!».
К сожалению, даже совершенная музыка молчит, когда заходит речь о судьбе исчезнувших и внезапно возвратившихся партитур. Можно только догадываться и предполагать. Быть может, сам Дмитрий Степанович, войдя в высший свет Петербурга, посчитал свои итальянские работы легкими пустячками? Быть может, увлеченный новыми проектами, развитием духовной музыки, тяготился прежними или считал неловким вспоминать о том, как «тратил свой талант» на музыку светскую? Тем более, что его российские современники, композитор Михаил Глинка и музыкальный критик Владимир Стасов, упрекали Бортнянского в излишней «итальянскости». Кто знает? Кто скажет?
Но — рукописи не горят. И музыкальные партитуры тоже. Как рассказывает Антон Шароев (это имя мы должны поставить четвертым в нашем списке), осуществивший концертный вариант «Алкида» на тюменской сцене, копия партитуры была обнаружена в вашингтонском архиве. Оттуда ее микрокопия попала в руки нашего маэстро. Он сначала поставил оперу на сцене Киевской филармонии, это 1984 год. А уже в следующем веке, через 303 года со дня рождения Пьетро Метастазио и через 260 лет со дня рождения Дмитрия Бортнянского, «Алкид» пришел к нам.
Оркестр «Камерата Сибири» развернулся в полном блеске. Звуки музыки и голоса исполнителей словно воссоздавали в воображении саму историю оперы, напоминали церемонные движения актеров, как это полагалось, вероятно, на итальянской сцене в восемнадцатом веке. Но вдруг вступили суровые голоса труб, извлеченные из синтезатора Марией Блажевич, и время как будто сжалось. А потом в коротенькой арии Алены Крутько (Аретея) ты словно улавливаешь интонации, которые через несколько десятков лет зазвучат в «Женитьбе Фигаро» Россини, в арии Керубино, мечтающего о воинской славе. Разве это возможно? А как удалось 27-летнему русскому музыканту, творящему в таком историческом отдалении от нас, задеть какие-то струны в сердце и вызвать образы недавней нашей истории?
И подумалось: а если бы Дмитрий Бортнянский продолжил писать оперы на мировые сюжеты? Сколько шедевров хранила бы сейчас музыкальная сокровищница России? А скольких шедевров она бы лишилась?
Коварное сослагательное наклонение — оно заставляет нас думать о том, что могло бы быть. Зачем? Если уже сейчас с пожелтевших нотных страниц звучит великая музыка, которой еще предстоит, как я думаю, продолжить свое триумфальное шествие.
***
фото: «Алкид» в большом зале филармонии;Будущий Геракл — Артем Крутько;Антон Шароев;Мария Блажевич, человек-оркестр