Ядерная программа — гибель или спасение мира?
Недавно вышла книга, рассказывающая об истории отечественного ядерного оружия. Она так и называется — «Атомная бомба».
— Только я ее мог написать, -сказал мне автор «Бомбы» Владимир Губарев. — Не потому, что я такой замечательный. А потому, что я был знаком практически со всеми создателями нашего оружия, в силу своей профессии и работы в «Правде» и «Комсомольской правде» встречался с крупнейшими учеными, с выдающимися учеными XX века: Курчатовым, Александровым, Сахаровым, Зельдовичем… Плюс я был свидетелем и участником многих уникальных экспериментов. Плюс — у меня собраны все документы атомного проекта. Соединив эти три компонента, я написал две или три сотни новелл, посвященных этим событиям. Все, чем мы сегодня гордимся, начиналось с атомного проекта…
Владимир Губарев, редактор газеты «Правда» по науке, в 60-е, 70-е, 80-е годы имел доступ ко многому, что считалось секретным. В том числе, и к слабо освещенной в печати истории подземных ядерных взрывов на территории Тюменской области. С вопроса об этих взрывах и начался наш разговор в кулуарах XV-го фестиваля российской прессы «Вся Россия-2011».
— Действительно, — говорит Губарев, — я приезжал в Тюменскую область, когда была сделана широко известная попытка при помощи подземного ядерного взрыва создать нефтехранилище в глине. Но чтобы понять, что там происходило, нужно вернуться на несколько лет назад.
Надо сказать, что практически с первого испытания ядерного оружия физики думали о том, как использовать ядерный взрыв. Физикам, и нашим, и американским, было ясно, что это мощь такая, которая может ворочать землю и вообще делать массу полезных вещей. У нас был институт на окраине Москвы, которым руководил профессор Кедровский, номер института я уже не помню. И там наметили целый ряд программ, но никто всерьез этим не занимался. Были другие заботы: ядерные взрывы и все такое… Не надо строить иллюзий, американцы по оружию нас превосходили раз в сто. Паритет появился только в начале-середине 70-х годов. И то паритет не по количеству боеголовок, а по возможности уничтожения экономического потенциала Соединенных Штатов. И вся программа, которую набросали в институте Кедровского, погибла бы, если бы не съезд партии. На съезде выступает секретарь Бухарского обкома и говорит, что у них уже год горит газовый фонтан в Артабулаке, что в день столько выгорает, что хватило бы для города Ленинграда. И никто ничего не сможет сделать. Ну и всякие слова, что никто не думает о богатстве народном, ни министерство, никто… И тогда Ефим Павлович Славский , легендарный атомный министр, говорит: мы погасим. Никто ему не поверил. Но дело в том, что незадолго было проведено несколько экспериментальных взрывов на Семипалатинском полигоне. В частности, там была реализована одна идея — создать искусственное озеро. Был проведен такой взрыв на выброс. Заряд, правда, был не очень чистый, но образовалось гигантское озеро, в котором появилась рыба, ученые начали изучать… Это было первое использование ядерных взрывов в мирных целях — 15 января 1965 года.
Славский был человек нестандартный, он любил неожиданные вещи. Сказал: погасим. Решили использовать один из боевых ядерных зарядов. Была пробурена наклонная скважина, помещен заряд. Подорвали — прижали скважину. А рядом, в Помуке, нефтяной фонтан аналогичный. Тоже не могли задавить. Словом, физики очень быстро спасли два месторождения. На самом деле спасли, потому что гигантские потери углеводородов шли, а об экологии я и не говорю. Гигантская экономическая эффективность взрыва! Вот тогда и начали серьезно задумываться об этих вещах.
Вот, например, нефтехимический комбинат Стерлитамакский. Жуткий, я вам скажу, был комбинат. Отходы страшные. Начали они попадать в Волгу, и никто не знал, что с этим делать? Физики предложили: давайте мы сделаем хранилище под этим комбинатом с помощью ядерного взрыва… Я должен сказать, что взрыв был проведен, и всю эту грязь до сегодняшнего дня закачивают в горные породы на большой глубине. А представьте, если бы этого хранилища не было? Такой же эксперимент сделали под Норильском.
Конечно, создание подземной полости — сложная вещь, потому что нужно хорошо знать геологию, вести большие разведки. С тем, что разведку нужно обязательно делать, мы столкнулись как раз в Тюмени. Почему? Тогда для группы месторождений, чтобы не строить эти гигантские баки-хранилища, решили под землей все это сделать в глиняных пластах. Сначала попробовали на полигоне. По всему выходило, что эти хранилища получаются дешевые. И для нефти годятся, и для газового конденсата, потому, что конденсат занимает большие объемы. В Оренбургской области сделали шесть полостей — шесть взрывов. Ага, в соляных пластах можно. Значит, получится и в глинах — взрыв, и как будто глиняный кувшин обжигается. Такой эксперимент и был проведен в 75 км от Тюмени, я на нем тоже был. Взорвали, полость встала. Но потом начали воды просачиваться.
— Значит, где-то неподалеку от Тюмени есть подземная полость, заполненная водой?
— Нет, она схлопнулась, осыпалась. Этот эксперимент и показал, что такие вещи можно делать только в определенных слоях породы. В Тюмени, к сожалению, нет таких пород… К этому времени стало ясно, что нужно делать ядерные заряды, чтобы не было грязи (радиоактивной. — Авт.). Делать специальные заряды с ничтожной радиоактивностью. Над этим работал институт в Снежинске, это ядерный центр в Челябинской области. Знаете, Челябинск-70? Там была группа блестящих ученых во главе с Забабахиным, потом академик Феоктистов, потом академик Аврорин, которые и начали создавать сверхчистые ядерные заряды. Первое испытание таких сверхчистых ядерных зарядов — это неудачный эксперимент по переброске северных рек на юг. Когда посчитали, то получалось, что такой канал можно сделать только с помощью сверхчистых ядерных взрывов. Для этого надо было провести сотни две этих взрывов. Провели эксперимент — три взрыва, — никакого канала не получилось. Свинорой. Идею строить канал взрывом бросили, а с нею, к счастью, забыли и переброску северных рек в Волгу и Каспий. А тем временем Каспий сам начал подниматься.
Затем были целые серии экспериментов в разных областях… Для производства руды с помощью чистых взрывов — на Кольском полуострове. Я там тоже был. Огромный куб был раздроблен моментально, на год работы комбинату, только выгребай. Был один эксперимент, в который трудно поверить, — на Ставрополье в угольной шахте сделан взрыв, чтобы не накапливался газ метан.
— Там теперь вообще нет метана?
— Есть. Но поскольку пласты раздроблены, он не накапливается, а выходит на поверхность. За сорок лет ни одной аварии, ни один человек не погиб. Единственная такая шахта в стране. Об этом не очень любят говорить, потому что отношение к ядерным взрывам сами знаете какое.
Но самая главная работа, которая сыграла важную роль и в Тюмени, и в других местах, — серия геофизических ядерных взрывов. Для того чтобы просветить недра всей нашей страны, работали уже лет тридцать. Геологи взрывали зарядики, измеряли, составляли свои карты. Но чтобы этими старыми методами обследовать такую территорию, как Советский Союз, потребовалось бы около 300 лет. И появилась идея сделать это с помощью ядерных взрывов, небольших, конечно. Так как расстояния между ядерными зарядами могли быть большие, то для прохода от севера до юга требовалось бы четыре-пять взрывов. В общей сложности произвели около 80 ядерных взрывов, которые позволили в течение трех лет снять всю геологическую структуру всего Советского Союза. Эта гигантская работа и до сегодняшнего дня позволяет нам идти в Восточную Сибирь. Совершенно гениальная работа! Когда Горбачев впервые прилетел в Китай, то первое, о чем его попросили китайцы, — провести такую же сейсморазведку китайской территории. Потому что на то, что они сейчас делают, требуется сто лет, а можно за два-три года. Два таких взрыва были в тюменской тайге.
— Однако считается, что на территории Тюменской области было 11-12 таких взрывов. Я видел в «Oil and gas journal» даже карту области с указанием места, даты и мощности взорванного заряда…
— Да, я упустил еще одно направление — повышение эффективности нефтедобычи. Начали истощаться классические месторождения Башкирии и Западной Сибири. Неизвестно было, найдем ли мы нефть в Восточной Сибири. И надо было думать, как поднять эффективность пластов. Это было очень серьезно организовано, ученые начали работать. Первые эксперименты были проведены в Башкирии, и они дали положительные результаты. Что позволило потом провести три ядерных взрыва на Асинском месторождении. Но дальше столкнулись с целым рядом проблем. Нефть, действительно, не берет остаточную радиоактивность. Но все, что окружает, — ее берет. Очистить одно от другого очень сложно. У американцев то же самое. Первые такие эксперименты провели и получили хорошие результаты. Но там конкуренты очень быстро сыграли: «Радиоактивная нефть!» — и фирма обанкротилась. Наш Институт нефти и газа занимался этой проблемой, но потом оказалось, что есть более богатые месторождения.
— А в городах и поселках — на Лянторе, в Нефтеюганске, в Старом Уренгое — люди, помнится, жаловались. На землетрясение, на трещины, что посуда в шкафах звенит.
— Мне помнится, что подготовка велась хорошо — начальство было в курсе дела, людей предупреждали, ну, посуда, конечно, дрожала, как при небольшом землетрясении. На мой взгляд, это была великая программа. У нас же в ходе гонки вооружений с Америкой накопилось очень много ядерной взрывчатки. Вещь дефицитная, дорогая и в то же время как будто бесполезная. Плутония много и его можно использовать для каких-то целей.
(Человек, близко стоящий к ядерной программе, знающий проблему с разных сторон, настроен к ней более позитивно, чем многие со стороны, и уж куда более оптимистичен, чем обыватель, «изучивший ее по слухам и газетным публикациям разной степени достоверности». И потому Губарев с огорчением рассказывает о некоторых шагах разоружения в новое время).
— Вот трагическая вещь. Мы построили Красноярск-26. Чистейший город! Когда было подписано соглашение с Америкой, в городе работали четыре реактора, нарабатывали плутоний. Один из этих реакторов не нарабатывал плутоний, он с этой точки зрения был неэффективен. Он находился в скале, производил тепло и электричество для города в 40 тыс. человек. Вот подписано соглашение, реактор уничтожается. Сейчас американцы дали денег на строительство в Красноярске-26 угольной ТЭЦ. А рядом Енисей, национальные парки. Теперь из Кемерово будут возить уголь, и весь этот район превратится в черт знает что.
Но вернемся к теме подземных взрывов. Всего было проведено 125 взрывов. Из них пять было неудачных: три по каналу, я уже говорил, один в Тюмени — полость схлопнулась, но это был чистый эксперимент, потом была попытка построить плотину в Якутии. В результате всех этих работ стало ясно, что взрывы очень выгодно использовать для геофизической разведки и очень выгодно с экологической точки зрения. Парадокс? Нет, именно для экологических целей выгодно, как то, что было сделано по закачке в глубины всей этой гадости химической. Все думают о ядерной опасности, а главное-то — химия отравляет, страшное дело.
— А что будет с этими отходами, которые закачаны в горные породы на глубину два или три километра, через пятьсот лет?
— Трудно сказать. Но могу сказать, что было бы сейчас, если бы не закачали. Волги бы не было. Все бы погибло.
— Интересно, как выглядит ядерный заряд? Вы его видели? Такой, что был взорван в Тюмени?
— Много раз видел. Такая длинная фиговина, его специально придумали, чтобы можно было опустить в скважину.
— Как погружной насос?
— Да. Боевые заряды, конечно, выглядят иначе. Но ядерный заряд вещь очень небольшая.
— Он тяжелый?
— Как известно, 10-килограммовый заряд может уничтожить такой город, как Нью-Йорк… Но дело в другом совершенно. Дело в том, что сейчас в музеях — в Арзамасе-16, в Сарове и в Снежинске выставлены макеты ядерного оружия, но выпущенного приблизительно до 1965 года. А что такое современное ядерное оружие? Это ракеты типа «Сатаны», в которой находится 10 боеголовок и сорок ложных целей. Она взлетает, где-то над Южным полюсом рассыпается и идет сразу 50 целей, сорок из них — ложных. Восемь таких ракет «Сатана» -СС-18 уничтожают от 80 до 85 процентов экономического потенциала Соединенных Штатов.
— Страшная картина.
— Сдерживание — что это такое? Это единственный способ защищаться в современном мире. Я глубоко убежден: если бы не было у нас ядерного оружия, страна давно была бы расчленена. Один ядерный заряд заменяет дивизию с полным вооружением. Поэтому разные страны и стремятся иметь ядерное оружие.
— Тогда у меня вопрос: как вы полагаете, Иран собирается делать ядерное оружие?
— Конечно.
— И как вы себя при этом чувствуете?
— Ну, это проблема политиков.
— Но мы-то с вами — цели…
— Давайте рассуждать реально. Иран, страна, не уступающая по мощности, по интеллекту Пакистану, Индии, Израилю, нам, Китаю. Вокруг нее — ядерные державы.
— И еще риторика такая.
— Ну, это Восток… Почему Пакистану можно, а Ирану нельзя? Это примитивный подход. Политики шумят. Что делать — неразумное устройство мира.
Но считается, что 20 стран сейчас могут производить ядерное оружие. Да, есть договор о нераспространении. Но некоторые страны этот договор не подписывают. Ядерное оружие — это оружие сдерживания, это совершенно четко. Но ядерное оружие, с технической точки зрения, — это не просто бомба. Это и средство доставки, это система защиты — целый комплекс проблем. Нет ничего более сложного, чем ядерное оружие. Технически. Если у тебя есть ядерное оружие, значит, ты — страна с высокоразвитой технологией, все высокие технологии сегодня сосредоточены в двух областях — в ядерной физике и ракетной технике.
— Хорошо. Сдерживание, сдерживание, и вдруг где-то соскочит одна пружинка… И нам останется, как Пятачку из детского мультика, спрашивать: ой, где это бумкнуло?
— Секундочку! Как известно, именно Соединенные Штаты больше всех борются против распространения ядерного оружия. Но именно они применили это оружие против Японии. И насколько я знаю, а это точно, они применили его, чтобы спасти миллион своих солдат. В Америке отмечали 50-летие бомбардировки Хиросимы именно потому, что этим спасли жизнь своих солдат! Да, лозунг удобный, подходит ко всему!.. Но каждый хочет остаться сильнее. У нас есть ядерное оружие, у вас — нет, поэтому мы может с вами делать все, что захотим. Я думаю, что если бы у Саддама на самом деле была бомба, они бы к нему не сунулись.
— Вернемся в сороковые годы. Как известно, тогда две страны гнали ядерный проект: Соединенные Штаты и гитлеровская Германия. Если бы в свое время шестерка норвежских коммандос не взорвала завод тяжелой воды, сумели бы немцы первыми сделать атомную бомбу?
— Я встречался со Штрассманом, разговаривал. Думаю, они бы не смогли сделать ядерное оружие, потому что средств не хватало, интеллекта не хватало. Ядерное оружие — это, прежде всего, интеллект. У нас и сейчас мало кто знает, сколько до 19521953 года было у нас бомб, а сколько в Америке. Небо и земля — у них тысячи были, а у нас — пять бомб. И все было нацелено, чтобы любыми способами догнать. И гении нашлись. Вот, например, Кикоин, это он нашел решение проблемы газовой диффузии и получение 235-го урана.
— А вы встречались с Сахаровым до того, как он стал заниматься политической деятельностью?
— Могу открыть вам маленький секрет: у меня, у редактора «Правды» по науке, висел в кабинете портрет Андрея Дмитриевича с надписью: Володе Губареву на добрую память. А он уже был в Горьком. Портрет был подарен еще в 1970 году. Главный редактор «Правды» Афанасьев никогда у меня ни о чем не спрашивал, но если приезжали иностранные делегации, он ненароком заводил их ко мне в кабинет — познакомить с редактором по науке. Все балдели, увидев портрет Сахарова, но никто никогда не спрашивал. Сахаров — великий ученый, я всегда так считал. Но всегда существовал слой примитива, и всегда находились чиновники, спрашивающие: «А что такое Сахаров?». Один из? Или человек, который сделал для страны больше, чем огромное количество чиновников, вместе взятых, понимаете?
Мне, может быть, повезло, потому что я занимался наукой. Я всегда находил пять академиков «за» и пять академиков «против». Я напечатал первую статью против Лысенко в «Комсомольской правде». Да, вызвали в ЦК. Да, сказали: немедленно сделайте беседу с Лысенко. Я с Трофимом Денисовичем просидел три дня у него дома. Ну, не получился материал — творческая неудача… А с академиком Дубининым получился.
— Научная журналистика еще существует?
— Это трагедия общества, между прочим. Надо понимать очень четко — в нашем обществе единственная ценность, которая осталась, — это интеллект нации. Он сосредоточен в ученых. В научной среде. Только в системе академии наук и в научных центрах, которые, к счастью, за последние полвека были разбросаны по всей стране, и в каждом крупном городе есть. Где больше, где меньше, но интеллект сосредоточен там. И если мы хотим о будущем страны позаботиться, то надо развивать его. Даже для использования природных ресурсов опять-таки нужна наука, чтобы от них получать больше денег, а не вывозить на Запад сырье и везти оттуда-то, что производят на наших же технологиях. Ведь многое в нефтехимии — наши технологии, в Англии, в Германии. И если мы хотим будущего, то нужна наука. Престиж науки важнее всего! Если мы говорим о престиже науки, то в журналистике должны быть люди, которые обслуживают, участвуют в этом интеллекте нации — это, прежде всего, научные журналисты. Если их нет или их очень мало, это свидетельствует, на мой взгляд, о глубокой болезни общества. Как только общество начнет выздоравливать, появится престиж научной профессии, престиж ученых и престиж научной журналистики.
***
фото: Владимир Губарев.