Безусловная условность
В пятницу в театре «Ангажемент» бушевали страсти. Решалась судьба выпускаемого спектакля «Волшебник Изумрудного города». Мнения присутствующих откровенно разделились. От «ни в коем случае!» до «мне было очень интересно и потому имеет право…»
Режиссер Алексей Размахов и сценограф Филипп Виноградов решили показать всем известную историю о приключениях девочки Элли среди Жевунов и Мигунов в условной абстрактной манере. Когда герои пьесы (об авторе пьесы скромно умалчивают, говоря: «версия театра») — не изображают сказочных персонажей (соломенного Страшилу, Железного Дровосека, трусливого Льва), а играют их, сохраняя человеческий облик. Когда река, которую предстоит пересечь соискателям счастья в Волшебной стране, — всего лишь расстеленное на сцене белое полотно. Когда страшные Саблезубые Тигры — фигуры в комбинезонах с «рычащими» магнитофонами в руках. И тому подобное.
Кажется, что именно это обилие условностей стало барьером для взрослых критиков спектакля. Кое-кто даже договорился до «необходимости совпадения образов».
В связи с этим хотелось бы предложить и мне некоторые соображения в защиту сказки, как таковой, и данной работы «Ангажемента», в частности.
Простите меня, но что такое театр, в сущности? Гипертрофированная условность. Белый человек мажется краской и уверяет, что он — мавр по имени Отелло. Принц Гамлет умирает, заколотый «отравленной сталью», а потом встает на аплодисменты. И, в конце концов, разве мы ищем в театре похожести, подобия жизни, совпадения деталей? Мы ищем чего-то совсем другого, а условность — ключ к тому, чтобы каждый зритель увидел и пережил в театральном зале свою собственную пьесу, где он сам и автор, и постановщик, и главный герой.
Недавно в Тюмени побывал театр Пикколо из Милана, который показывал историю Карло Гоцци про Труффальдино такой, какой ее представляли на сцене несколько сот лет назад. Когда не было просторных площадок, когда рисованный задник заменял едва ли не весь реквизит, а суфлер сидел прямо на сцене и успевал между подсказками еще и комментировать зрителям происходящее. Условность? Безусловно. Но это — театр.
В критических выступлениях, которые я успел услышать, звучала убежденность, что «дети этого не поймут, не примут.» Я бы не стал на месте этих взрослых, даже работающих с детскими коллективами, так настаивать на этом: примут-не примут. Мне представляется, что дети более склонны к абстракциям, к условностям, чем взрослые. Разве вы не замечали, как умеют дети обыгрывать самый неожиданный предмет? Берут какую-то деревяшку и вот это уже человечек, собеседник, Мальчик-с-пальчик. А вспомним уже забытых и затерявшихся во времени деревенских кукол, сделанных из свернутых крест-накрест тряпичных жгутов. Детская фантазия, если она не слишком замутнена компьютерными игрушками, способна на многое. Ей надо только дать знак, и она с легкостью расшифрует знаки, предлагаемые театром. Подумаешь, бином Ньютона!
Да разве вы не помните очаровательный фильм «Варежка»? Девочка так мечтала о собственном щенке, что восприняла как живое существо оброненную на снег красную варежку.
А вот с этой точки зрения мне в спектакле «Волшебник Изумрудного города» скорее не хватило условностей, замаскированных в сценическом действии загадок, секретов, шарад. Вот легко жонглирующий ножами парень в поварском колпаке, лучезарно улыбаясь, расписывает: какие блюда он приготовит из заблудившихся в волшебном лесу путников. Или восставшие против Дровосека деревья, азартно поколачивающие его, — в отместку за срубленных им собратьев. Да мало ли чего можно придумать в сказке?
Так чем же закончилась бурная история в «Ангажементе» в пятницу? Она, как и положено в сказке, закончилась счастливо. Художественный руководитель театра Леонид Окунев, выслушав всех, принял решение, что назначенная на 13 ноября премьера состоится. И она состоялась. Говорят, что зрители приняли «Волшебника» хорошо.
А что касается ценных советов и предложений, сказал Леонид Григорьевич, то известно, что работа над спектаклем продолжается, пока он не сходит со сцены.