Страшные сказки на ночь
Окончание. Начало в NN 14-17.
23 августа. Мы такие полиглоты, аж жуть. За завтраком встретили хозяйку и приветливо сказали ей «Бон суар».
Наши хозяева — типичный пример «деморализующего влияния среды», согласно определению Джозефа Конрада. Хозяин ходит с голым пузом (лишь когда подавал нам омлет, слегка запахнул рубашку), хозяйка встречает гостей в рваной желтой футболке с пятнами на груди и животе.
Полотенца сильно застиранные, постельное белье тоже. А вчера за ужином мы обнаружили, что наши хозяева мухлюют с питьевой водой. Мы заказали воду, хозяин достал заиндевевшую бутылку из холодильника и сделал вид, что с усилием открывает ее. Но характерного потрескивания я не слышала, хотя стояла совсем рядом. Я заглянула в горлышко и увидела, что сверху плавают муравьи. Андрей говорит, что читал о таком распространенном способе мелкого мошенничества в жарких странах. Надеюсь, наш француз все-таки не из-под крана наливал воду, а из системы очистки. Но все равно неприятно. Мы же покупаем у них эту воду, она не бесплатна…
В общем, хостелерия «Ла Прованс» при ближайшем рассмотрении оказалась довольно позорной, хотя и позиционирующей себя на четыре звезды. Но мы все равно довольны: последние три дня ударно загораем, а дети еще и плещутся в бассейне. И никого вокруг. Такое впечатление, что мы тут вообще одни, а бассейн наш собственный. Это стоит того, чтобы потерпеть застиранные полотенца и хитрую рожу француза.
Пляж через дорогу, но туда не тянет: там волны, а песок не очень чистый (все-таки город вокруг), негде присесть и купаются местные пацаны без трусов.
Вчера у нас была замечательная поездка на запад острова. Дорога очень хорошая, новая, большая ее часть идет прямо вдоль кромки моря, прижимаясь к скале. Прямо Лазурный берег. Пляжей песчаных тут нет, берег завален серыми гладкими камнями, это тоже красиво. И людей мало. Я спросила Лау — почему люди не живут здесь? Но с Лау многого не возьмешь. «Некоторые живут», — сказал он. Я сказала, что хотела бы жить здесь. Тогда Лау сказал -пожалуйста, ты можешь купить здесь землю или даже дом. Он все переводит в практическое русло. «В другой жизни», — уточнила я. Он понял, засмеялся.
На этом побережье даже пейзаж другой, чем-то напоминающий саванну. Сухая трава и баобабы без листьев (в южном полушарии -зима!). Проехали два города — Невеш (здесь расположено единственное в стране промышленное предприятие — пивоваренный завод) и Санта-Катарина. Санта-Катарина типично рыбацкая деревня, но такого количества лодок, как здесь, я еще не видела на Сан-Томе. Причем многие снабжены парусом.
Я читала в путеводителе, что Санта-Катарина — последний пункт дороги, однако дорога не закончилась, и я предложила двигаться дальше. Вскоре, однако, хороший асфальт сменился хорошей щебенкой, а потом и вовсе пропал. Дальше в лес шла заросшая травой и заваленная сучьями грунтовка. Лау сказал — все, дальше нельзя. Вообще-то на Роте (это Марианские острова) мы по таким дорогам нормально ездили, но тут не Рота — в Африке логики искать не надо, поэтому обычная формула «если дорога есть, значит, она куда-то ведет» — тут может и не сработать. Остановились, сделали снимок «The end of the road», понюхали лес (пахнет, как и на Роте -гниющими плодами хлебного дерева, тут его называют фрута пао).
На обратном пути завернули в какую-то деревню, расположенную на развалинах бывшего плантаторского дома. Обстановка гетто. Делать нечего — выходим из машины и с бодряческим видом начинаем фотографироваться с детьми. Дети побаиваются нас. Женщины кучкуются поодаль, а рядом с ними стоит молодой крепкий парень с ребенком на руках и смотрит в упор и неодобрительно. Машем ручкой, кричим «Чао!» (чувствую, меня сейчас стошнит от самой себя) и садимся в машину уезжать. И тут я вижу прямо перед нами, в облаках, треугольную горную вершину. Что это, спрашиваю у Лау. Олух Лау тут же переадресовывает мой вопрос подбежавшим ребятишкам. «Пику де Сан Томе», — говорят они. Я поражена и очень рада: я думала, мы уедем и так и не увидим главной вершины (2024 метра). Я фотографирую, а тем временем подходит этот парень в красных штанах и начинает наезжать на Лау. Минут пять они разговаривают на повышенных тонах, затем Лау возвращается в машину. «Он хотел денег», — объясняет он. И ворчит что-то в том духе, что некоторые работать не хотят, а только чтобы им деньги платили. Неприятный осадок, мы молчим. Мы-то тоже ведем себя отвратительно. Приезжаем, как в зоопарк, — поглазеть на экзотических ребятишек в обносках, копошащихся в грязи. У нас нет с собой даже подарков.
Говорят, было бы уместным раздавать детям тетрадки, ручки, фломастеры. А вот конфеты не приветствуются. Считается, что раздача конфет стимулирует в детях попрошайничество. Они и так, завидя джип с белыми туристами, выскакивают на дорогу и начинают истошно вопить: «Дос, дос!» (дос — по-португальски сладости). Конечно, когда клянчат — потворствовать не надо. Но не думаю, что тетрадки лучше конфет. Тетрадки тетрадками, а конфеты вкусные.
Мы вообще-то брали с собой карамельки, но для наших собственных нужд. Однако в первый же день, гуляя по деревне Анголареш, познакомились с четырьмя симпатичными девчонками. Я спросила, как их зовут, назвала своих детей, а дальше повисла пауза. И тут мне показалось крайне уместным достать из сумки пакетик с конфетами. Девчонки оживились. Я дала каждой по две конфетки, правда, самая младшая из девчонок, Вадимира, разворачивая карамельку, уронила ее прямо в грязь, но очень проворно подняла и сунула в рот. Дети у меня так и ахнули. Вдруг откуда-то у меня из-за спины протянулась черная рука и попыталась забрать у меня пакетик. Я оглянулась и увидела темнокожую женщину. Глядя на меня неприязненно, она обозвала меня «бранкой» (т.е. белой) и разразилась гневной тирадой. Я убрала конфеты в сумку. Не потому, что я усовестилась (я ведь ничего не поняла из ее речи), а просто от греха подальше. Мне показалось, что сантомейские женщины довольно воинственный народ.
Лау, видимо, считает, что нам интересно общаться с местным населением. Мы заезжаем в одну деревню за другой. Где-то народ собирается на фиесту, все украшено гирляндами, люди нарядные, играет оркестр. «Хотите посмотреть?» — спрашивает Лау. Честно говоря, уже не хочется. В Боа Морте тоже не поедем. Ну ладно, завтра. Там проходит музыкальный фестиваль, мы рекламу видели по телевизору.
Но самое гнетущее впечатление у нас осталось от посещения поместья Агостиньо Нето. Шикарное было поместье у португальского маркиза де Валле Флор, просто Версальский дворец, и называлось оно тогда Рио де Оро — Золотая река. Плантация была крупнейшей в стране -6000 гектаров, здесь производили какао, пальмовое масло и копру. Здесь была железная дорога и огромная больница с современным хирургическим блоком и отделением для лечения тропических болезней, в частности, малярии. После обретения независимости в 1975 году роса была национализирована и переименована в честь бывшего президента Анголы. Производство какао продолжалось до 1986 года, больница проработала чуть дольше. Здесь, в родильном отделении, появился на свет и Лау. Сейчас здание больницы полностью руинировано — вернее, остались только стены. «Что ты чувствуешь?» -спрашиваю у Лау. «Я чувствую сожаление, что люди все разрушили». — «И время». — «Нет. Это люди». -«Но, может быть, когда-нибудь люди все и восстановят». — «Навряд ли».
В плантаторском доме внутри все более-менее целое: комнаты там сдаются туристам. Туристические сайты, рекламирующие достопримечательность, твердят что-то про революционный дух, которым здесь можно проникнуться (намекают на Агостиньо Нето). Это полная чушь. На территории обитают бомжи. Говорят, что это бывшие работники плантации и их потомки, которым в какой-то момент оказалось нечем заняться. Они клянчили с нас деньги за вход. Вернее, так: сказали, что на территорию поместья входить вообще-то нельзя, но если мы заплатим — то можно. Лау заплатил. Оказалось, внутри смотреть абсолютно нечего, все сломано и изгажено. На выходе нас буквально хватали за руки; какая-то молодая женщина, тыча пальцем в Сонины фенечки, требовала, чтобы Соня поделилась: мол, у тебя много, отдай одну мне. По моим ощущениям, в деревнях люди живут гораздо лучше. Хотя бы сами строят себе дома, а не живут чужой жизнью под чужой прохудившейся крышей.
В сувенирном магазине Андрея укусила пчела. Она села ему на щеку, а когда он попытался ее смахнуть (он же не видел, просто почувствовал что-то лишнее на лице), ужалила. Пока я вытаскивала жало, появился страшного вида дедок (откуда он взялся?) и попытался выдавить из ранки немного крови. Кровь не выдавливалась, тогда девушка-продавец подсказала (жестами), что надо выковырять серу из уха и смазать ею укушенное место. Дети стали срочно ковыряться в ушах. Место укуса немного припухло и болело. На всякий случай, учитывая еще и манипуляции деда, я залила ранку антисептиком.
Дошли до исторического музея, который находится в крепости Сан-Себастьян, пытались выяснить его расписание. А то сколько раз ни проезжали мимо — он был закрыт. Вот и сейчас он оказался закрыт, причем никаких табличек или объявлений мы не заметили. Дети только обрадовались. В темноте сфотографировались у португальских завоевателей (их безносые статуи торчат возле музея) и пошли обратно вдоль набережной Аны Чавес. Это внучка Уго Чавеса. На самом деле нет, конечно.
Вообще-то я могу сочинить про Сан-Томе что угодно. Вероятнее всего, мои слова никто никогда не проверит.
***
фото: Плантация Агостиньо Нето;На городском пляже;Все дети любят сладости;Дети с плантации Нето;Пик Сан-Томе;Вадимира;Дорога вдоль западного побережья.