Хочется имя назвать
«Охота за тенью»
Совместный проект «Тюменского курьера» с городскими и районными газетами области
Год четвертый, выпуск 80-й (казанский)
РАЗРЕШИТЕ ДОЛОЖИТЬ…
Сначала — небольшой отчет. В списках призывников, отправленных Казанским райвоенкоматом в конце 1941 -го — начале 1942-го в Ишим на формирование 229-й стрелковой дивизии (эти списки, скорее всего, — не полностью, удалось разыскать в Центральном архиве министерства обороны), -160 фамилий. Четыре разобрать не удалось.
Боевой путь остальных мы попытались проследить по электронным архивам — ОБД «Мемориал» (Россия) и «Саксонские мемориалы» (Германия), по материалам подворных обходов, которые офицеры местного райвоенкомата провели в 1946-1949 гг., по изданным в конце XX — начале XXI веков книгам «Память» и «Солдаты Победы» (учитывались только документальные данные и официальные сведения).
Что в результате прояснилось?
Что на фронтах и в лагерях пленных погибли — 36 человек (23%). Что вернулись домой, с фронта и из немецкого плена, -36 человек (23%). Что пропал без вести (и это зафиксировали сводки безвозвратных потерь воинских соединений и частей, заключения Центрального бюро по учету персональных потерь действующей армии) — 31 человек (20%).
Судьбу нескольких человек, которые освободились из плена в ходе войны и снова направлены на фронт, выяснить пока не удалось. Так, например, ездовой 647-го артполка 229-й СД Дмитрий Павлович Карасев, 1922 года рождения, 15 сентября 1942 года попал в плен, 20 сентября бежал, 3 февраля 1943 года вышел к своим и направлен в часть. Больше информации нет. Ни среди вернувшихся — в книге « Солдаты Победы». Ни среди погибших и пропавших без вести — в книге «Память». Ни в списках, составленных при подворном обходе. Никто не вспомнил про парня 22-х лет, который ушел на войну и не пришел обратно.
Как и в прежних наших «районных» отчетах по 229-й дивизии, самый большой список — тех, о ком нет никакой информации. Никакой, кроме фамилии, сохранившейся в общем «Именном списке», подписанном заместителем Казанского райвоенкома техником-интендантом Галаниным. 47 человек (30%), как было написано в одном из наших отчетов, «потерялись на большой войне». Так потерялись, что даже в безвозвратных потерях не учтены.
Хотелось бы назвать их поименно. Надеюсь, что это удастся сделать в книге, которую надеемся выпустить к 70-летию Сталинградской битвы.
СНОВА О ПИСЬМАХ
Я уже рассказывал, что списки личного состава дивизии по приказу начштаба 229-й подполковника Мелешкевича частью были сожжены, а частью закопаны где-то под хутором Жарки, когда дивизия попала в окружение. Когда горстка бойцов и командиров вышла из вражеского кольца, новый состав дивизионного штаба стал готовить обязательный отчет о «безвозвратных потерях». Поскольку доверяться памяти сложно, за основу приняли то, что приходило в действующий адрес полевой почты N 1699. Таким образом, в восстановленных списках личного состава оказались те, кому писали письма — из дома, писали знакомые, писали родные с других фронтов и направлений.
Что касается красноармейцев 229-й дивизии, призванных из Казанского района, то печатая в поисковой строке на мониторе после фамилии каждого из них -«229 сд», я получил непривычно мало ответов. Всего десять из 156! Непонятно.
Пришлось просмотреть весь «почтовый» список, составленный еще в октябре 1942 года писарями вышедшей из окружения дивизии. Точнее, того, что от дивизии осталось. И снова — шок. Из почти 1293 писем, что пришли в адрес 811 стрелкового полка, только восемь были с обратным адресом — Казанский район. Из 383 писем в 783-й полк — три.
Они буквально терялись в письмах из деревень нынешнего Вагайского района, из Голышмановского, Абатского и Омутинского. Об Ишиме и Тюмени я уже не говорю.
Возможно, тому были какие-то объективные и субъективные причины. Может быть, казанская почта работала особенно плохо… Не хочется через столько лет обвинять кого-то задним числом. Но меня не покидает чувство сожаления.
Знаю точно, что лучше всего сохранились имена тех, кому из тыла на фронт протягивали руку поддержки, посылали теплое любящее слово. Чьи ответные письма берегли, номера полевой почты помнили.
ОТЦЫ И ДЕТИ
До сих пор складывалось устойчивое мнение, что вся 229-я дивизия формировалась, главным образом, из юношей 1923 года рождения. Кому к декабрю 1941 года исполнилось 18 лет. Были, конечно, варианты и даже маленькие военкоматовские хитрости. «Забривали» вместе с двадцать третьим, как велено областным командованием, и оставшихся от прежних призывов ребят с двадцатого-двадцать первого-двадцать второго года рождения. Иногда прямо в списках переправляли возраст семнадцатилетнего воина с 1924-го на 1923-й. Всякое случалось в то суровое время.
Но чтобы почти половина списка вообще не содержала даты рождения мобилизованного — с этим я встретился только в казанских материалах. Думал поначалу: упустили в спешке. Но запросы в архив показали, что в один строй с юнцами поставили и их отцов. В переносном, конечно, смысле.
Особенно это стало заметно, когда мы работали со списком команды, отправленной уже вдогонку, 15 января 1942 года. Самому старшему, в мирной жизни — учителю русского языка и литературы Степану Яковлевичу Малышкину, к моменту мобилизации было 44 года. В армию он пошел вместе со своим учениками. Как особо грамотного штаб фронта забрал его из строевой части в армейский СПАМ-109 (сборный пункт аварийных машин). Там он и пропал без вести в августе 1942 года.
В архивных документах другого солдата помечено: трое детей. Директор Казанского молокозавода Александр Анатольевич Кадников, 1899, успел стать младшим лейтенантом, командиром взвода, 10 августа попал в плен, но был освобожден, когда немецкая группировка в Сталинграде капитулировала. Установить по открытым источникам его судьбу не удалось. Может быть, кто-то из земляков еще помнит о нем?..
Из этой команды в 23 человека вернулись — шестеро, двое из них — после плена. Погибли на фронте и в плену, умерли от ран в госпиталях — семеро. Пропали без вести — трое. Судьба еще семерых — неизвестна.
ПРОПАВШИЙ МОСТ
Ясной и внятной картины того, что происходило в первую декаду августа в большой излучине Дона, не знает никто. Тексты радиограмм, которыми лихорадочно обменивались штабы, послевоенные воспоминания маршалов и генералов, рассказы непосредственных участников событий добавляют немного. У тех, кто отступал в сутолоке боев и вышел, или выжил, оказавшись в плену, дни перепутались, определиться же «на местности» им было невозможно — степь без видимых ориентиров да бесконечная путаница глубоких оврагов, по-местному — балок. Разглядывание современных карт этого района Волгоградской области вряд ли поможет. Строительство Цимлянского водохранилища изменило ландшафт, проложены новые дороги и исчезли старые. Сменили дислокацию мосты, к которым в августе сорок второго рвались разрозненные, потерявшие управление части и отдельные бойцы.
Одна такая загадка давно не дает покоя.
29 мая 1943 года Нижне-Чирский райвоенком капитан Конин отправил в Центральное бюро по учету акт, в котором сообщал, что «на территории, освобожденной от противника, у незахороненных трупов военнослужащих Красной армии произведено изъятие документов, из которых у 16 человек личность не установлена. По изъятым документам так же установить не представилось возможным. Местное население погибших не знает. Все схороненные — военнослужащие рядового состава.»
Насколько сейчас можно судить, наши солдаты, погибшие в большой излучине Дона в ходе оборонительных боев, так и остались на месте сражения. Потом пришла зима, армия Паулюса завязла в Сталинграде, где и оставалась до 2 февраля 1943 года, до капитуляции. Потом фронт ушел, а местная власть стала приводить места бывших боев в порядок. А заодно и заниматься идентификацией, разбирать красноармейские книжки, пролежавшие полгода под дождем, снегом и весенним солнцем.
К письму в Центральное бюро капитан Конин приложил «Список N 1 военнослужащих, похороненных на территории, освобожденной от противника.» В этом списке мы, кстати, нашли девять бойцов из 229-й СД, которые отстали от своих рот и взводов и оказались здесь, в Нижне-Чирской.
Но в списке, который удалось составить капитану Конину, перечислены буквально десятки частей, бойцы которых остались на поле боя у станицы. Вот с одной только страницы: 315-я стрелковая дивизия, 713-й БАО, 147-й запасной кавполк, 59-я мотострелковая бригада, 710-й полк 214-й стрелковой дивизии, 1-й запасной кавполк, 3-й артполк, 39-я минная рота, 50-я мотомехбригада, 11-й инженерный полк, 207-я стрелковая дивизия, 11 2-я стрелковая дивизия, 3-я отдельная желдор-бригада, 17-й гвардейский кавполк.
Что за котел кипел у станицы Нижне-Чирской в августе 1942 года? Что загнало сюда, в узкий и наверняка простреливаемый с многих точек мешок, самые разные подразделения?
Ответ, нам кажется, может быть только один. На картах 1942 года здесь, у Нижне-Чирской, где сейчас — голубая гладь Цимлянского водохранилища, была одна из переправ через Дон. Та самая переправа, которую приказами велено было защищать до последней капли крови, которую так старательно бомбили немецкие юнкерсы, к которой так отчаянно стремились уже практически окруженные части в попытках форсировать Дон и выйти к своим.
По одним сведениям, именно здесь был железнодорожный мост, у которого был убит осколком бомбы командир 112-й СД полковник Сологубов. Другие склоняются к тому, что здесь находилась понтонная переправа, которую в пешем строю преодолела прибывшая из Сибири колонна бойцов 229-й дивизии.
Так или иначе, останки бойцов, которых хоронил капитан Конин, принадлежали тем, кто пытался уйти от гибели. Но не смог.
А ВОЙНЕ ЕЩЕ НЕ ВИДНО КОНЦА
Как обычно, очередной очерк, посвященный одной из команд призывников, составивших затем 229-ю стрелковую дивизию, мы заканчиваем беглым рассказом о тех, кто сумел выйти из окружения, кто вырвался даже из плена и продолжал воевать. Вот несколько имен из 36, кому это удалось. Кто наступал уже на запад и погиб с оружием в руках.
Начнем с Василия Филипповича Рудакова, уроженца деревни Смирновой. Один из немногих, кто вышел из окружения и продолжал воевать в родном 783-м стрелковом полку все той же 229-й СД. Он стал старшим сержантом, командиром орудия. И умер от ран, полученных в бою, уже в Прибалтике, 4 августа 1944 года.
В списке безвозвратных потерь, подписанном новым начальником штаба дивизии полковником Дзюбой, мы искали хоть кого-нибудь из «ишимского набора». Нашли только одну фамилию из прежнего состава — это Ярилов, уроженец Знаменского района Омской области. Что и говорить, длинная и кровавая была война, не по разу обновлялся рядовой и офицерский состав. Мало кто смог в одной и той же части пройти от звонка до звонка.
Это смог Петр Николаевич Клейменов, разведчик первой батареи 647-го артполка. Он еще почти два года воевал. Убит в бою 23 июня 1944 года под городом Остров Ленинградской области.
Яков Миронович Михайлюк из села Ченчерь. Тоже начинал войну в 647-м артполку 229-й. Попал в плен, освобожден в Сталинграде в знаменательный день 2 февраля 1943 года. Зачислен в 389-й полк 84-й дивизии, вместе с нею участвует в боях, за которые дивизия становится Краснознаменной и Харьковской. Погиб 18 сентября. В деревне Скотарево Черкасской области есть братское кладбище. На стеле под номером 24 написано: «Михайлюк Я.М.» Мы должны еще назвать гвардии сержанта Хмельницкого Ивана Константиновича из деревни Синицино, погибшего в Смоленской области. И Кривцова Александра Семеновича, из Ново-Покровки, телефониста 240-го гвардейского полка 74-й гвардейской дивизии. Он был убит 25 августа 1944 года уже в Польше. И
Семенова Калистрата Ивановича, гвардии ефрейтора 1 00-го гвардейского отдельного саперного батальона, погибшего 6 ноября 1944 года в Литве.
Хотелось бы, чтоб слова — Вечная им память» — были не только словами.