Уроки троянской любви
Бессонница. Гомер.
Тугие паруса.
Я список кораблей
прочел до середины:
Сей длинный выводок,
сей поезд журавлиный
Что над Элладою
когда-то поднялся…
Осип Мандельштам, 1915.
… Я стою на каменный плитах на том месте, где когда-то были Скейские ворота, ведущие в Трою. Камни гладкие, отшлифованные. Может быть, их отполировали отряды воинов, выходивших из крепости на битву с ахейцами или царские колесницы? А может быть, это сделали соленые ветры, что вот уже три с лишним тысячи лет облизывают холм Гиссарлык?
Январские каникулы привели меня в Трою. Точнее, на то место, где пролив Дарданеллы впадает (или выпадает) в Эгейское море и где когда-то стояли каменные башни и дворцы Трои. Я вижу каменную кладку укреплений, обломки мраморных колонн с завитушками — все, что осталось от города, который сотни лет был лишь воспоминанием о далеких веках. Пока на Гиссарлыкский холм не пришел петербужский негоциант, археолог-самоучка Генрих Шлиман и не раскопал похороненные Временем в глине крепостные стены и башни. Как известно, в своих поисках Шлиман руководствовался лишь текстом легенды, которую приписывают древнегреческому поэту Гомеру.
Из курса античной литературы, экзамен по которой я сдал 51 год назад, от «Илиады» у меня в памяти сохранилась только одна строка. Первая — «Гнев, о богиня, воспой Ахиллеса Пелеева сына…» Поэтому я, собираясь в поездку, положил в рюкзак увесистый том Гомера. И стал читать дальше уже в самолете.
Многие, если не все героические хроники, повествуют об одном и том же — о грабежах и разбоях. О драках между героями изза добычи — золота и пленниц. «Илиада», в действительности, — рассказ о набеге греческих царей на восточное побережье Эгейского моря — о том же. Да и с греками-соотечественниками, по дороге, обращались герои Эллады не лучше. Поскольку я, в отличие от Мандельштама, «список кораблей прочел» до конца и знаю теперь, что было их в ахейской эскадре полным счетом 1186, смею думать, что страху они навели тогда на весь обитаемый мир. На всю Ойкумену, как тогда было принято говорить.
Тем не менее, романтический флер истории о красавце Парисе, троянском царевиче, и Елене Прекрасной, которую Парис украл у мужа, спартанского царя Менелая, тянулся параллельно гомеровской поэме из века в век. Пересказывался и по пути украшался реминисценциями о споре трех могущественных богинь из-за золотого яблока, о дарах, которые обещали они «за содействие» избранному судьей в споре троянскому царевичу… Читать Гомера — труд не малый. Не то, что красивые любовно-героические интерпретации его поэм.
Нет, сам-то Гомер был суровый реалист и называл вещи своими именами. Чего стоят одни только описания кровавых поединков, после которых герой-победитель сдирал золотые доспехи с героя павшего. Сдирал и тащил в свой обоз либо тут же напяливал на себя. Жестокий век, жестокие сердца!
Но мы увлеклись. В основе поэмы «Илиада» — совсем другое. И потому из века в век поэтические сердца обращались к этой красивой легенде. Так, уже в моем двадцатом веке, которому я по-прежнему принадлежу, по меньшей мере, три российских поэта в разные годы перелагали эту историю греко-троянской любви. Но в каждом поэтическом зеркале отражался не столько сам поэт, сколько время, когда его стихи были написаны.
Первый из них уже назван. Это Осип Мандельштам. Вот всего одна строка из его знаменитой «Бессонницы», но — ключевая: «И море, и Гомер — все движется любовью…»
И море, и Гомер… Сначала любовь, а уж потом побег, набег, война и даже «троянский конь».
«Куда плывете вы? — Через века из своего 1915 года вопрошает поэт греческих варягов, ушкуйников, корсаров — как бы их ни называли во все времена и народы. И отвечает: — Когда бы не Елена, что Троя вам одна, ахейские мужи?»
Но, говорили древние латиняне, tempora mutantur et nos mutamur in illis — времена меняются, и мы меняемся вместе с ними. Через какие-то четверть века московский студент Павел Коган изложил троянский любовный сюжет совершенно иначе. Древняя Ойкумена, через моря которой мчались за Еленой и ее похитителем Парисом разъяренные ахейские мужи, одновременно и бесконечна, и ограничена несколькими шагами. Поэт — как умирающий от любви юноша Парис:
… Треть пути за кормой.
И борта поседели от пены.
Осень бродит по скверам,
по надеждам моим,
по пескам…
На четыре простора,
на четыре размаха
Вселенная!
За четыре шага от меня
Неотступная бродит тоска…
Будущая война, не Троянская, с мечами и копьями, а война моторов и машин, еще далеким громом бродит где-то в Пиренеях. Рыцарь печального образа еще не стал отважным дивизионным разведчиком. Он еще не убивал, и его еще не убили. Его лирический герой — это Парис. Но так же, как Мандельштама, молодого поэта не волнует Троя и ее печальная судьба. Да и забулдыги-ахейцы, искатели приключений, не волнуют его.
… Ухожу за своею Еленой.
Как Парис в старину,
За своею бедой ухожу.
… И еще четверть века прошла. Четверть кошмарного, рокового двадцатого века, перерезанного надвое Мировой войной. Войной, которой человечество принесло невиданную прежде гекатомбу. Что по сравнению с танками троянские колесницы? Разве сравнятся с женским полком легких ночных бомбардировщиков амазонки, союзницы троянцев? А удар первой атомной бомбы над Хиросимой разве затмит пучок молний в руке Зевса-громовержца?
Новый российский поэт обращается к теме Троянской войны, к любовной истории, разыгранной олимпийскими богинями, Еленой Прекрасной и Парисом, которого, кстати, греки звали Александром… Это Олег Тарутин, по профессии — геолог, по призванию — поэт и историк, автор ироничных стихов о прошедших временах. Где «завершилась третья Пуническая». Где «у старушки Медичи были гады-родичи»…
И у него троянские события излагаются, на первый взгляд, традиционно:
… По лазурному морю
плывет Парис.
Ах, и внешность же у повесы…
На борту корабля, спешащего из Спарты в Трою, этот трепач и дамский угодник любуется собой. Хвастается, что он у царя Менелая «Елену увел, шутя, а казны так сколько угодно»…
Но Тарутин уже знает, что бывает потом: и мясорубка большой войны, которая начинается с небольшого похода-прогулки, и даже ядерный смерч, который, собственно, поставил точку во Второй мировой. И поэт печально завершает:
… И какую, дурак,
ты везешь беду
Под троянские крепкие стены…
… Как часто горячие вожди в разные концах света напрягают мускулы, не задумываясь о том, к чему могут привести их дерзкие порывы. И я думаю по простоте душевной: может, им в Трою съездить? Посидеть на холодных развалинах, остыть, взвесить свои слова и поступки. Троянские уроки не — только о любви.
***
фото: Скейские ворота;Конь, оставшийся после съемок фильма «Троя»;Античный театр;Древний автограф;Вездесущие японские туристы.