Покинув родные места
Начало в N 188.
В прошлую субботу мы познакомили вас с тюменкой Людмилой Филипповной Башкиной. Она ведет летопись своей семьи и предков, чтобы оставить память детям, внукам и правнукам.
Наша интересная собеседница рассказала историю создания своей семьи. А сегодня речь пойдет о родителях летописицы — Филиппе Ивановиче и Евдокии Ивановне Зыковых, которые родились и жили в селе Елизавет-Польское, неподалеку от границы с Казахстаном.
Людмила Филипповна вспоминает:
«Отец мой родился в семье купца. Иван Иванович Зыков был человек предприимчивый и богатый, но частые разъезды по ярмаркам и конезаводам пристрастили его к водочке. Скоро умерла его жена, а за ней и он сам. Остались в доме четыре дочери и сын. Завещание было составлено на сына Филиппа как на единственного мужчину в семье. Но было одно условие — в права хозяина он мог войти, когда женится.
А был Филипп еще несовершеннолетним, и имел опекуна — дядю Личагина. Видя, что дядя тащит из дома все, что можно, Филипп решил жениться в 17 лет. Это были предреволюционные годы — 1915-1916-й. Надо было ему и сестер замуж выдать, а они — бесприданницы. И Филиппу осталось только одно — жениться на богатой невесте. Заслал он сватов к Гребенщиковым.
Еще подростком со своим отцом ездил Филипп на ярмарки, сходы, деловые встречи. Поэтому многое в хозяйстве знал. Это и приметил в нем мой дедушка — Иван Кузьмич Гребенщиков. И Филипп знал, что нравится богатому человеку. Хоть и понимал, что Дуняша, мама моя, любит другого.
Еще и друзья его высмеяли: «Куда метишь? Не равняться тебе с Сергеем!» А он все равно заслал сватов».
Дуняша плакала, наотрез отказывалась выходить за Филиппа. Но отец настоял, что выдаст замуж только за него, человека делового и хозяйственного. Вскоре девушку и ее приданое на шести подводах перевезли в дом Зыковых.
Почувствовала молодая жена, что тяжело ей придется со взрослыми золовками. Разделила она между ними свое приданое, и за год сыграли три свадьбы. А молодые принялись вести хозяйство.
Людмила Филипповна с большой любовью вспоминает отцовский дом. Большой, на восемь окон, светлый и красивый:
«Помню, красивой желтой краской покрашен пол, солнышко в нем зайчиком отражалось. В углу — иконы, угол с лампадой перед образами. Вдоль стены за столом — темно-желтая скамейка, а по другим стенам — венские стулья. В горнице, наверху, — полати, а с них — переход на печь, отделанный перильцами.
Как хорошо было на печи! Придешь зимой с улицы — и на печь, греться. А мама нам туда — кружку топленого молока и кусок пирога. Чудесно!»
Со временем появились у Зыковых сыновья и дочка — Людмила. В то время как раз стали образовываться колхозы.
«Мать с отцом работали в овощной бригаде. Позже папу перевели в колхозную конюшню, так как он был знатоком коней. Пора то была неспокойная, многие были не согласны с колхозами… Однажды кто-то побывал на конюшне ночью, а утром обнаружили семь отравленных лошадей. Обвинили папу — он был ответственным, да к тому же женат на кулацкой дочери. Его арестовали и увезли в Троицк, в тюрьму.
Как-то просыпаемся мы, дети, и видим: мужик, обросший и небритый, спит на полатях. Испугались! А это папа вернулся».
Но неприятности для семьи на этом не закончились. В бригаде теперь относились к Филиппу подозрительно. А однажды вечером пришел старый друг Петька (в 1917 году вместе служили в армии). Петька был из бедноты. Как пришел с фронта, вступил в партию, стал большевиком. А Зыкова не приняли — он из зажиточных. Но Петька остался верным другом.
Людмила Филипповна пишет: «Петька прибежал к нам вечером после партсобрания:
— Филипп, сейчас же собирайся, и чтобы к утру вас не было! Утром решили тебя забирать на выселение!
Начали укладывать необходимые вещи в дорогу. Папа запряг двух быков в телегу, собрали нас шестерых, мал мала меньше, — и в путь. К утру, когда только забрезжил рассвет, и все еще спали, мы выехали из родного двора. Так покидали свою родину навсегда — ни в чем не виноватые, беспросветные труженики. Бежали, как воры, боясь оглянуться.
Место, куда мы переехали, называлось Роднички. Это был рабочий поселок. Стояли одноэтажные дома, бараки. В одном из них нам дали жилье. Длинное помещение, много коек и много людей. Семьи отделены друг от друга кроватями.
Родители работали, старшие братья Вася и Панька ходили полоть и за семечками.
А концу лета кто-то приехал из родного села Елизавет-Польского и сказал папе, что в селе узнали, где мы живем. Хотят сюда ехать, чтобы арестовать кулака Зыкова».
Семья снова сорвалась с места — искать другое пристанище, искать работу.
Оказались в Магнитогорске. У маленькой Люды сохранились воспоминания о небольшой комнате в заезжем доме с русской печкой, на которой дети грелись. На улице было уже холодно — начиналась осень 1930 года.
Глава семьи так и не смог устроиться на работу. Так прошел месяц, и по условиям проживания пришлось освободить комнату…
«А куда выезжать? И денег нет. Народ метался по стране в поисках работы и приюта. Оказались мы в Бугульме, на границе Татарии с Башкирией, — продолжает свое повествование Людмила Филипповна. — В это неопределенное время отец написал письмо в Улу-Теляк, там жили какие-то наши родственники, близкие деда Гребенщикова. Они уехали до раскулачивания и устроились, а адрес тайно сообщили деду с бабушкой. На папино письмо родственники ответили, сообщили адрес свой и деда. Старший брат Вася, когда прочитал о деде и бабке, загорелся поехать к ним, погостить. Родители как-то решились отпустить его, 14-летнего. С этого и начались его долгие скитания».
Василий гостил у деда целый месяц. А когда вернулся в Бугульму, семьи там уже не было.
А что семья? Узнал Филипп Иванович, что в Иглино берут работать на железную дорогу. Надо было скорее ехать! Собрал всех — и на станцию. Сыну планировали сообщить новый адрес письмом. И отправили его, как только смогли. Но пришло оно на день позже, чем Василий снова уехал из Бугульмы — то ли к дядьке, то ли к деду.
«Приехали мы в Иглино, проводник помог быстро сгрузиться. Перебрались в здание вокзала и уснули на скамейках. Папа три дня бегал куда-то по работе, однажды пришел и сказал:
— Сейчас нас на дрезине отвезут на разъезд, взяли меня на работу путевым обходчиком. Будем жить на разъезде, в железнодорожной будке.
Будка стояла почти у самой линии. От насыпи ее отделяли только высокие деревья. Рассчитана она была на две семьи. Русская печь, за ней — кровать для родителей. Сбоку, против печи — столик и две табуретки со скамейкой. Вот и вся наша комната.
Жили очень бедно, но имели крышу над головой и работу, за которую папа получал зарплату, паек и ссуду».
А Василий тем временем мотался между Бугульмой и Улу-Теляком, не знал, где найти родных. Каждую ночь проезжал мимо полустанка, где жила теперь его семья. С поездов его гоняли, ловили. Измученный и больной он решился отправиться на родину, в село Елизавет-Польское.
Добрался туда, подошел в темноте, чтобы никто его не видел. Постучался к дяде Павлу. Дядька не прогнал, но предупредил, что может Василий навлечь беду и на него, и на свою семью, которую опять примутся искать по сыновним следам. Отправили Василия на кордон, где работала его сестра. Так назывался дальний участок выселки, где косили сено. Паренек проработал на кордоне два месяца, лето уже подходило к концу. Однажды видит — бежит к нему по полю девушка: «Вася, письмо!»
Оказывается, отец тайно все это время переписывался с Бугульмой и Улу-Теляком, искал сына. А потом решился написать и брату жены, в Елизавет-Польское. Так родные отыскали Василия. С этим письмом он приехал в конце 1930 года на станцию Иглино.
«Жизнь потихоньку стала налаживаться. Давали паек, у нас появилась корова. А земли было вдоль железной дороги — сколько сумеешь обработать — работай!
Школа наша была в деревне Максимовка. Одежды и обуви особо не было. Ходили мы в «котах» (такие высокие калоши из лыка). Папа купил нам с братом Иваном одни ботинки на двоих. Я училась в первую смену, а он — во вторую. Мы встречались по пути из школы и переобувались, — пишет в своей семейной летописи Людмила Башкина. — Отец тем временем стал на хорошем счету на железной дороге. Участок его всегда был в образцовом порядке, ни одной аварии не происходило.
Прожили мы в железнодорожной будке шесть лет, а потом папу перевели на станцию и дали квартиру в больших домах, рядом с вокзалом…»
Казалось бы, на этом скитания семьи закончились. Год Филипп Зыков проработал на станции, и, как на грех, случилась там большая авария. Приехала комиссия из Москвы — стали искать виноватого.
«А у папы были при себе документы, где написано, что служил он в белой армии. Ревизор вызвал его к себе и посоветовал уйти с железной дороги. «Тебе, — говорит, — опасно здесь работать. В этот раз все обошлось, я тебя отстоял. А случись еще что — обвинят и глазом не моргнут — посадят. У тебя «волчий билет».
С дороги Филипп Иванович уволился. Но узнал о строительстве нефтезавода в Черниковске (Башкирия). Туда как раз уехал учиться старший сын, Василий. За ним и отправился, чтобы узнать, что да как. А потом перебралась туда и вся семья. Это было лето 1936-го года.
«Поселились мы в бараках. Вскоре сдружились с такой же многодетной семьей Тюриных. Не чувствовали, что жили в страшной нищете и нужде. Не волновало, что у нас была плохая одежда — тогда так одевались все вокруг. Не волновало, что с утра пораньше ходили занимать очередь за хлебом и ситцем. Нам казалось, мы хорошо живем», — пишет Людмила Филипповна.
Потому что в семье, несмотря на все трудности, царили любовь и согласие. И потому что больше не надо было никуда бежать, ни от кого прятаться.
Окончание следует.
***
фото: Людмила Филипповна;Ее родители Филипп Иванович (вверху слева) и Евдокия Ивановна (внизу справа) с родственниками.