Прочерк в солдатском списке
К солдатам 1923 года рождения у меня особое отношение с того дня, когда я впервые взял в руки именные списки призывников 229-й стрелковой дивизии.
Страница за страницей — один и тот же год рождения, 1923-й. Викуловский район и Ишимский. Нижнетавдинский и Юргинский. Тюменский и Исетский… И хотя эти листки относились только к ишимскому призыву декабря 1941 года, но все равно, я не мог не ужаснуться: какой жестокий косарь прошелся по поколению, буквально скосив пулеметным огнем восемнадцатилетних мальчишек!
Сейчас я думаю, что это сравнение — о смертельном, кровавом покосе — вообще-то справедливо и в самом широком смысле. Чтобы компенсировать бесчисленные потери кадровой армии в боях 1941 года, военкоматы торопливо призывали очередные возрасты и, наскоро вооружив, бросали их в прожорливую топку войны — под Харьков и в Крым, подо Ржев и в большую излучину Дона.
Нечасто встречались мне солдаты этого рокового поколения. Да и они не очень любили вспоминать о своих первых боях весной и летом 1942 года. Но их скупые рассказы, их воспоминания о погибших сверстниках приводили к простой мысли: если бы их больше пришло с войны, может, и дела в нашей сильно обезлюдевшей за последние сто лет стране, были бы другими.
Вот вырвался из «котла» в большой излучине Дона Петр Александров. Пришел с фронта домой, народил семерых детей, дождался внуков и правнуков. Значит, чуть меньше стала просека в человечестве, прорубленная войной.
В Армизонский район вернулся после ранения Трофим Попов. И сейчас еще здравствует. На мой звонок редактор местной газеты Владимир Мелешко доложил: «
Их было мало. И становится все меньше — один-два на район. Они уходят. Уходят и уносят с собой часть нашего мира, как уносят что- то важное из моего представления о прошедшей войне, неотъемлемой частью которого стали их воспоминания.
Нынешний февраль сделал еще один прочерк в коротеньком списке 1923 года. Пусть ветеран, о котором хочу напомнить, воевал не на тех фронтах, что я упомянул. И не в той стрелковой дивизии, которой посвятил свою новую книгу «Возвращенные имена». Но он был того же поколения и той же судьбы. Просто, в отличие от многих и многих, ему повезло. И, уточним, повезло не единожды.
Память сохранила простой рассказ Якова Юффы. О том, как окончил школу в Киеве в 1940 году, с похвальной грамотой, поступил без экзаменов в строительный институт. На 22 июня был назначен зачет по геодезии, последний в сессии. Как 22 июня следующего года уехал за город — сдавать последний зачет по геодезии. Солнце, голубое небо, на небе красивые белые облака, распускаются, как салют — бух-бух-бух!
«Кто-то из ребят сказал, что это, наверное, опять учения Киевского особого военного округа. Мы уже к ним привыкли», — рассказывал мне потом, уже в Тюмени, ветеран войны Яков Фроимович Юффа.
Оказалось, война. Как положено, речь Молотова о вероломном нападении. Он, как и другие мальчики-комсомольцы Киева обивает пороги военкомата, а их отправляют домой: ждите, вызовут.
«Вызвали только 8 июля повесткой, написано: «при себе иметь сменное белье, верхнюю одежду, еды на сутки. У военкомата толпы парней, наверное, тысячи. Нам направление на Сталино, теперь это Донецк, — продолжал рассказ Яков Фроимович. — Сначала шли пешком, потом сели в поезд. В Сталино нас задержали. Где-то бои, а нас — кого в шахту, кого окопы рыть, а меня — в колхоз на уборку урожая. Два месяца ручку веялки крутил. Снова повестка в военкомат, снова поезд — на восток, потом на юг — и вот мы в Тбилиси, пополнение 25-го запасного пехотного полка».
Все познается в сравнении. Там, в Киеве, откуда он ушел на войну, остался Бабий Яр. Есть такое место, где у высокого обрыва стоит бронзовый семисвечник — менора в память расстрелянных здесь евреев.
«Моя одноклассница, которая из Киева не успела уехать, лежит там. И многие другие, кого я хорошо знал», — коротко напомнил Юффа.
Но об этом он узнал уже после войны. Он пока в пехотном полку. Получил обмундирование, шинель и. громадные, не по ноге, ботинки с обмотками. Учится стрелять, ползать. Через два месяца полк построили: «Студенты и у кого десять классов образования — два шага вперед!». Вышедших направили в артиллерийские училища, остальных — в пехоту.
Как узнать, о чем думали те, кто вышел, и те, кто остался? Кому рыть орудийные дворики, корпеть над таблицами стрельбы — недолет-перелет, выводить свои сорокапятки на прямую наводку — «Орудие, беглым — огонь!». Кому месить то грязь, то снег в пеших переходах, лежать в окопах в ожидании танковой атаки, замирать от лязга гусениц над головой, по свистку взводного подниматься в атаку. Кому тут больше повезло, нам не дано предугадать.
Сейчас, в другом уже веке, можно говорить повезло-не повезло. Сейчас мы знаем, пехота из Тбилиси почти вся попала в Крым. И почти вся там и осталась. В те дни Константин Симонов написал печальную песню о своих товарищах — «… стал могилой Киев им и Крым». Но песня эта — не только о военных корреспондентах. Я не уверен, что Яков Фроимович знал эту песню и догадывался, что судьба провела его между теми ее строчками, где и Киев, и Крым.
Артиллерийское училище было в Баку. Как положено, ускоренный курс — шесть месяцев и на фронт. Вмешательство судьбы, роль которой в то время играло верховное командование, уже понявшее, что война будет долгой и учить командиров надо хорошо. Добавили еще шесть месяцев учебы. Потом вручили погоны с двумя лейтенантскими звездочками и назначение — на бронепоезд, командиром взвода управления. 205-й отдельный зенитно-артиллерийский бронепоезд ПВО — это, конечно, броня. Конечно, собственные огневые установки. Да ведь стоит на рельсах и если даже видит летящую бомбу, отвернуть некуда.
Под Ельней и Смоленском 295-й бронепоезд играл роль огневого прикрытия мостов и других коммуникаций.
«… Ельня. Там бомбежка была страшная, — рассказывал Юффа. — Днем-то самолеты не бомбили. В 10 утра, как по расписанию, прилетал самолет-разведчик «фокке-вульф», высматривал, что нужно, и улетал. А в 10 вечера раздавался гул самолетов, мы знали, сейчас будет бомбить. Как он бомбил? Спускал светящийся красный фонарь, указание для бомбардировщиков, откуда начинать пикирование. А чтобы лучше было видно, еще и светящиеся бомбы на парашютах, они горели минут по двадцать и было светло, как днем. Все приходило в движение — земля, люди. Все от взрывов летело вверх. Мы открывали огонь, чтобы сбить юнкерсы с курса. Нам везло, нас даже не зацепило прямым попаданием. Только мелкие осколки звякали о броню. А вот наземные батареи были уничтожены. Ничего не осталось.»
В такой же переплет 205-й бронепоезд попадал в Польше на станции Минск-Мазовецкий. Много техники, цистерн с горючим, а немцы обстреливают станцию из дальнобойных орудий большого калибра за 30 километров. Бронепоезду с его зенитками и прочим вооружением было нечем даже ответить. Но и тут обошлось.
9 мая Юффа встретил уже в Познани. Кстати, говорит, что видел, как прошел мимо них литерный поезд в Берлин на Потсдамскую конференцию.
Что было потом? Учеба, работа в строительстве в Житомир- ыской области. Вышел на пенсию, приехал в Тюмень, к детям и внукам. 2 января 2013 года Якову Фроимовичу Юффе исполнилось 90 лет. Он скончался 12 февраля. Еще одна брешь в коротком строю поколения.
***
фото: Лейтенант Яков Юффа.