Хлебная карточка в рукавичке
Галина Степановна Легошина родилась 25 ноября 1939 года в деревне Малышевой Викуловского района. Когда девочке исполнился месяц, ее мама -Анна Прокопьевна Балаганина — решила переехать из родительского дома в Викулово. Там и работу легче найти, и ясли есть.
Жизнь переменилась, когда брат мамы, 18-летний тогда Андрей Балаганин, пришел в ясли, поставил девочку в раздевалке на скамейку и сказал: «Ну, Галинка, ухожу на войну!..»
— Я смысл этого слова, конечно, не поняла — мне всего годика два, наверное, было. Но сам момент запомнила на всю жизнь, потому что с дядей Андреем мама пришла. Она стояла рядом, когда он меня обнимал, и горько плакала. А маминых слез я не терпела, такую боль они мне доставляли…
ВЗРОСЛЫЕ…
Мой папа, Степан Никитич Загайнов, хотя и жил после моего рождения с другой семьей, всегда помогал нам. И до войны, и после. А приезжать — не приезжал, мама этого не хотела. Поэтому знаю я его только по фотографиям. Думаю, что в детстве мне не хватало отцовской заботы. Однажды я назвала отцом совсем чужого мне человека. В ту пору мне уже лет пять было: после садика я обязательно заходила в магазин, брала по талончику хлеб — мама сама не успевала, работала чуть ли не круглые сутки. Иду я в очередной раз из садика в магазин, хлебный талончик в рукавичке спрятан, чтобы не потерялся. Рукавичку-то снимать стала, бумажку ветром подхватило и унесло. Стою, плачу. Подходит мужчина и спрашивает: «Что случилось, девочка?» «Талончик потеряла…» «Мамка ругать будет?» «Ругать не будет, она в обморок упадет, если не поест». Как я пугалась, когда мама в обморок падала!
Взял меня мужчина за руку, и пошли мы к матери на работу -она уборщицей в районном суде работала. Удивилась. Может, даже и рассердилась немного — человек незнакомый, а я за руку его держу. Он стал свои карточки предлагать, она наотрез отказалась -в доме и без этого еда найдется. Не помню, как его звали, но в поселке потом часто встречала его по дороге в садик и обратно. Всегда остановится, спросит, как дела? Он, видимо, с фронта раньше остальных вернулся.
Как-то в садике нам пальто раздавали, а я возьми и скажи, что мне пальто не нужно, потому что у меня папа есть, и он сам мне его купит. Мне говорят: «Галя, нету же у тебя папы. Сейчас у всех папы на фронте». А я заупрямилась: есть и все тут! На следующий день того мужчину и привела в садик. А он мои эти детские выходки поощрял, наверное, потому что ему мама моя нравилась. Помню, даже по работе ей как-то помогал — пришел в суд, пол весь вымыл. Мама смотрела, а я, маленькая, на большом судебном столе плясала, радостно мне было. Но мать его так и не приняла. Всю жизнь одна была.
… И ДЕТИ
В садике все мы спали вповалку на полу — кроваток не было. Нас нянечки на матрасики уложат, одеялами накроют и выйдут из спальни, а мы сразу вскакиваем и — к окну. Рядом с садиком мужчин, которых готовили отправить на фронт, учили маршировать. Мы из окна выберемся на улицу и за ними топаем, как будто тоже маршируем — босиком, в трусиках и маечках, пока нянечки нас не хватятся. Мы вообще тогда самостоятельные и шустрые были — оно и понятно. Взрослые работают, мы сами и домой возвращались, и по дому еще умудрялись что-то делать.
… Дядя Андрей нам часто с фронта писал. Потом рассказывал, как Аннушкиным, то есть, моей мамы, письмам умилялся. Она же неграмотная была, ошибок много в письмах делала, но писала их брату от души. Ждала его очень. Я тоже ждала, потому что в сорок пятом -сорок шестом у многих моих одноклассниц стали отцы возвращаться. Столько счастья было! Представьте: сидим на уроке, а в дверь класса стучат. Учительница открывает, спрашивает: «Вы кто?» А там отвечают, я отец той-то и той-то. Не передать словами, как дети радовались.
Году в сорок седьмом или сорок восьмом и мой черед пришел. Я гуляла с подружкой Санечкой Гилевой и увидела маму, которая шла навстречу об руку с каким-то мужчиной красивым. Поравнялись мы, а мама и спрашивает у мужчины: «Узнаешь, кто из девочек Галинка?» Это дядя Андрей был и узнал он меня, конечно же, сразу. Подхватил на руки, закружил. И мама, как в тот раз — в садике, опять плакала, но только теперь уже от счастья.
КОГДА КОНЧИЛАСЬ ВОЙНА
— И война вроде бы кончилась, а заботы у нас остались прежние — как бы сохранить хозяйство и запастись на зиму едой. Мама после суда ушла в ясли работать. Когда она на сенокос уезжала, я, школьница, ее подменяла. Горшки мыла, приглядывала за малышами на улице. В какой-то год маме отказались выделить машину, чтобы накошенное сено для нашей скотины привезти. А это означало, что и корову нашу, и телят, и коз придется зарезать — не пережили бы они зиму! Ничего не сказав матери, я собралась и пошла к тогдашнему секретарю райкома партии Григорову. Меня сначала к нему не пустили: по какому вопросу? Я уперлась: по личному! И решить его может только он! А он и сам выходит, руками разводит: «Впервые в жизни у меня такой юный посетитель! Чем я обязан такому визиту?» «Нам сено привезти надо, а машину на автобазе не дают, скотина вся помрет!» -выпалила я. «Будет вам машина», — ответил он. «Точно?» «Точнее не бывает!» Над мамой еще потом на автобазе подшучивали, что пацанка-пигалица за нее заступилась, надо же!
А я всегда такая бойкая и настойчивая была. После школы в аптеку пошла работать — на место женщины, которая ушла в декрет, а как она вернулась, меня в чайную официанткой позвали. И там состоялась, можно сказать, судьбоносная встреча с заместителем областного военкома Борисовым. Услышав мою фамилию, он сразу понял, чья я дочь. От него я и получила отцовский адрес — мама-то мне его не давала. Мы стали переписываться. Потом, от сводной сестры Клавдии, с которой мы позже познакомились, я узнала, что моя фотография в рамочке всегда стояла у отца на рабочем столе.
Потом Галина с подружками поехала в Свердловск — поступать в фармацевтический техникум, но не поступила из-за большого конкурса. Уехала в Тюмень, училась в лесотехническом техникуме. Позже, в дорожно-изыскательской экспедиции на Севере, познакомилась со своим будущем мужем Владимиром Ильичом.
— Когда он ушел с этой работы, то и я за ним. Так пришла я в ГАИ дорожным инспектором, дежурила со школьниками на дороге. Помню, я и там воевала: добивалась, чтобы им пошили форму, повязки, выдали значки.
Боевой характер Галины Степановны заметили в. органах уголовно-исполнительной системы и пригласили инспектором по воспитательной работе с осужденными. Она и по сей день, несмотря на возраст, заведует музеем в СИЗО N 1.
Обо всем, что было раньше и что стало теперь, мы говорим за чаем в ветеранской организации УФ-СИН. Разглядывая обертки конфет в вазочке, Галина Степановна вспоминает круглые сахарные леденцы, которые им раздали в садике, когда объявили День Победы.
— Как же их тогда называли? Ах да, лампасейки!
Конечно-конечно, монпансье.
***
фото: Маленькая Галя в детском саду — вторая справа в первом ряду;Галина Легошина сейчас;С мамой Анной Прокопьевной;Работницы чайной — Галина во втором ряду, в центре.