Мой отец, переживший войну
Так трудно это мысленно увидеть, представить себя возле той лыжни, что прокладывал недавний фронтовик в направлении уральской деревушки Постниково. Он шел на свидание!
И это был мой отец, Афанасий Петрович. Оставшийся живым и под Сталинградом, и на Днепре. Вернувшийся домой на костылях -но молодой и веселый. Победа! И впереди еще почти вся жизнь -уже без взрывов и смертей. И все плохое осталось позади.
Как жаль, что во мне не проснулся талант сценариста или кинорежиссера!
Кажется, с предельной тщательностью, с истинно сыновней любовью, я выстроил бы эту сцену. Завтрашние новобранцы маршируют на крохотном плацу в маленьком тыловом городе (война еще не кончилась, и кому-то из них не суждено возвратиться); командует бравый, бывалый сержант-пехотинец, он же пулеметчик и снайпер, носящий, на зависть многим, россыпь орденских колодок; мимо проезжает полуторка, везущая на какие-то работы симпатичных деревенских девушек, которые, конечно же, глазеют на славных ребят — а на фронтовика в особенности.
Среди них моя будущая мама… И вот тут камера оператора должна обязательно выхватить ее лицо и сфокусироваться на нем. И показать рождение чувства (актриса должна справиться).
Героиня еще не знает, что ее избранник хромает, ходит с палочкой. Но чудо возвращения к нормальной человеческой жизни однажды (уже скоро!) заставит его встать на лыжи и пойти к ее дому за тридцать километров. И это будет то свидание, которого она ждала всю войну.
… Иллюзия кино, увы, тает. Но все равно свой внутренний фильм я продолжаю смотреть, взволнованный и растроганный.
Моя мама, Елена Владимировна, была своеобразным биографом мужа. Учитель русского языка и литературы, она записывала его военные рассказы своим каллиграфическим почерком, где красивой и аккуратной была каждая буковка. Не все ее записи сохранились, о чем сейчас очень сожалею. Из дневников матери:
«После окончания десяти классов Верхотурской средней школы Афанасий, мечтая стать летчиком, хотел поступать в Качинское военное училище. Упорно занимался спортом, играл в хоккей, футбол, хорошо ходил на лыжах. Успешно прошел медицинскую комиссию, где было отмечено отличное состояние здоровья.
Но в сентябре 1942-го военкомат определил его на учебу в Камышловское пехотное училище. Он вспоминал, как принимал участие в «Сталинской лыжной эстафете» Свердловск — Новосибирск. Голодные, усталые, в оборванных масхалатах (шли по лесу), но с красными лентами через плечо, они вернулись из похода. Встречали их с оркестром. Но участникам эстафеты было не до торжеств. Незаметно пробрались в казарму и крепко уснули… Было ему тогда 18 лет. Не закончив училища, он добровольцем ушел на фронт».
Однажды я, еще дошколенок, разревелся так, что не смог уснуть. Это когда отец впервые рассказал, что едва не остался слепым после жестокой контузии на Днепре, где он участвовал в «расширении плацдарма». Вот сухое определение из наградного листа, за которым мне сейчас представляется картина масштабная и суровая. Поле битвы — окопы, воронки от бомб и снарядов; убитые с обеих сторон, которых просто не успевали выносить и хоронить; смрад и гарь, видимое торжество смерти. И все равно — жизнь, неистребимая и заставляющая обороняться до последнего патрона или идти в атаку.
Вот здесь отца контузило, да так, что потерял зрение на две недели. Очнулся в полевом госпитале, и темнота вокруг повергла в шок. Слепой навсегда? Он тогда считал часы и минуты и донимал докторов, которым было не до него, ибо подвозили все новых и новых раненых.
Но зрение вернулось. Он, годный в летчики-испытатели, обладал поразительной силой и генами уральского мастерового. Да и, наверное, судьба над ним смилостивилась, не оставила калекой. Что ж, спасибо судьбе. Но прежде всего тем военврачам и сестрам милосердия, что выхаживали его.
… А тогда, в далеком детстве, я, хорошенько поплакав, вытер слезы и тихо порадовался, что все обошлось.
Из наградных листов, найденных моей дочерью Анной на сайте «Подвиг народа»:
«Танков Афанасий Петрович. Звание: гвардии сержант, в РККА с 08.1942 года. Место призыва: Верхотурский РВК, Свердловская область.
В боях с немецкими захватчиками показал мужество и смелость, находясь с 2-9.10.43 года на правом берегу р. Днепр по расширению плацдарма. Вместе со своим расчетом выдвинулся вперед и, как только немцы пошли в атаку на наши боевые порядки, открыл губительный огонь из своего пулемета. В этом бою уничтожил до взвода немецких солдат, тем самым помог нашей пехоте приостановить наступление противника». (Тогда отец получил свой первый орден — Красной Звезды).
«В бою с немецкими захватчиками проявил мужество и отвагу: 15.03.1944 года в районе села Ново-Алексеевка первым ворвался на курган и огнем из своего автомата уничтожил расчет станкового пулемета. Будучи раненым, продолжал вести бой — до полного захвата кургана». Орденом Славы третьей степени отец особенно гордился — «истинно солдатская награда», говорил он мне. И позволял иногда надевать, но только дома, его ордена — «посмотрись в зеркало, покажись маме, а потом сними и положи на место, в коробочку».
Помню, была у него и медаль «За отвагу».
Когда мы ходили в нашу городскую баню (ее отстроили в бывшей церкви близ Туры; уже в иные времена храм вернули епархии, и там теперь размещен женский монастырь), вокруг отца всегда собирался народ. Любопытствующие, видя, как тщательно пеленает он резиновым бинтом изувеченную голень, начинали расспрашивать, а он терпеливо и подробно отвечал. Даже шутил: «Я «тигру» подбил гусеницу, а он мне — ногу, за отсутствием гусеницы».
Я, хоть и привык, никак не мог смотреть на огромную вмятину-дыру в кости — она пугала. Но, главное, отец не хромал, разве что прятал от воды эту старую рану.
«В марте 1944-го продолжались бои за освобождение Украины. Пытаясь задержать продвижение нашей дивизии на этом направлении, гитлеровцы предприняли контратаку. Более 20 танков приближались к нашей позиции. С гранатой в руке я бросился навстречу танку, швырнул. Раздался взрыв. Танк закружился на месте, была перебита гусеница. Из танка стали стрелять. Я был ранен. Тяжелое сквозное ранение левой голени с повреждением кости. Хорошо, что на поле боя мне оказали своевременную медицинскую помощь».
В госпитале (это тоже есть в маминых записях) ему едва не отняли ногу. Врач перед операцией спросил: «Сколько детей у твоих родителей?» Узнав, что Афанасий — единственный сын, просто сказал: «Ладно, попытаемся тебе ее сохранить.» Операций было несколько, лечение — мучительным: ногу пришлось ломать и сращивать снова.
Девять месяцев на госпитальной койке. Комиссия, признавшая отца негодным к строевой. Война для него закончилась.
Сейчас, с высоты прожитых лет, мне представляется, что любовь -к жизни, женщине, детям, Родине, малой и большой, — только и могла вернуть силы всем, кто залечивал раны войны.
Что бы я делал без тебя, мое воображение! Ты снова уводишь меня на белую колею, пробитую по обочине плохонькой грунтовой дороги -из городка Верхотурье в сторону села Прокопьевская Салда и далее в Постниково. Долгая лыжная прогулка темной вечерней порой.
Вот когда ему нечего было бояться. Разве что оголодавший волчишка мог выйти навстречу, но вряд ли справился бы с заместителем командира роты автоматчиков.
Мне кажется, эта сцена в фильме могла бы получиться красивой и трогательной. Холодный зимний лес и одинокий лыжник, на которого могли удивленно смотреть из редкого в таком захолустье грузовичка. Кто такой? Куда бредет, на ночь глядя? И почему такой веселый? Не пьяный ли?
Нет, влюбленный. Солдат, переживший самую страшную из войн и имеющий на земную любовь законное право.
***
фото: Советские солдаты на берегу Днепра;Афанасий Танков (фото сделано после возвращения домой из госпиталя);Советские солдаты на берегу Днепра.