Жизнь без каникул
Русудана Георгиевна Киреева (в девичестве Минашвили) родилась в Шадринске 6 сентября 1930 года, однако о том, что началась война, узнала уже в селе Нахрачи — нынешнем поселке Кондинское Ханты-Мансийского автономного округа, — куда в то время переехала ее семья.
— В это село радио провели только в 1938 году, — рассказывает Русудана Георгиевна. — Первый радиоприемник установили на почте. Уборщица об этом не знала: пришла с утра мыть полы, а в это время как раз вещание начиналось — приемник-то и заговорил. Она подумала, что на почту кто-то забрался — сильно испугалась! Ну, а потом и у нас радио появилось, и у других. Но когда Молотов о войне объявлял, все равно все в школу сбежались, там слушали…
Сейчас вспоминаю и думаю — случайно это было или нет? Но накануне мы — дети — в войну часто играли. Сражались с ребятишками из соседнего села: мальчишки с деревянными мечами, а девочки медсестрами были. Мне даже один раз пришлось кому-то из мальчиков перевязывать руку — сильно ударили его…
О ДЕТЯХ
А я ведь тоже, можно сказать, боец, раненый во время войны, только уже настоящей. В один день бабушка поставила вариться картошку на примус (он у нас стоял на табуретке — такой, с отверстием в сиденье, чтобы ее было удобнее брать). А тут забегает мама, говорит, что бабушку срочно попросили на призывной пункт — там ждут отправки на фронт мобилизованные, их кормить надо. Взрослые ушли и оставили меня у примуса, чтобы подкачала его, если потребуется. Когда подкачивать стала, у него ножка в отверстие провалилась, и кастрюля с кипятком опрокинулась на меня. Вот так я и пострадала за интересы фронта. Мама меня потом долго выхаживала: мазала, перевязывала… Я старалась перенести это стойко.
Мы вообще были смелыми детьми: ходили собирать бруснику — в лес, где полно змей. Одна девочка их прямо каблуками сапог давила. А еще мы придумали специальную ловушку: пускали ее по реке Конде и вытаскивали оттуда змей, чтобы… кинуть их в костер. Есть же присказка «у змеи ног не найдешь», а нам однажды кто-то сказал, что если змею бросить в костер, то у нее сразу появятся ноги. Но ни разу мы никаких ног так и не увидели.
О КАНИКУЛАХ, КОТОРЫХ НЕ БЫЛО
С наступлением войны у нас кончились каникулы. Отдыхать было некогда. Под осень нас из Нахрачей вывезли в колхоз за 30 километров — копать картошку. Разместили в школе, мы спали в каком-то классе вповалку. Каждое утро — на поле. Поначалу боялись: там было много кротов. Копнешь лопатой, они и выскакивают из земли. А местные мальчишки нас научили, чтобы мы кротов лопатой глушили и в кучку складывали. Они потом приходили их забирать. Говорили, из шкурок в поселке шили шубы для фронтовиков.
… С шестого по десятый класс я училась уже в березовской школе — маму в Березово перевели по работе. При той школе лошадка была, так что летом мы с конюхом ездили заготавливать для нее сено — надо было через Сосьву переплывать на лодке. И один раз, когда мы плыли, ветер сильный поднялся, погнал на нас огромную волну — натуральный девятый вал. Конюх схватил весла, скинул сапоги, чтобы ногами упираться удобнее было, и направил лодку так, что мы через эту волну перескочили. А когда на самом ее гребне были, одна из девочек — Пиля, подружка моя, -как завизжит и к сапогам кинулась, подумала в суматохе, что это ноги конюха. Схватилась за них, так с ними и плюхнулась на дно лодки. Вот мы хохотали. Наверное, только конюх и понимал, какое несчастье мимо нас прошло, а мы веселились.
. Потом и на лесозаготовки зимой ездили, и баржи разгружали, на которых продукты в Березово привозили. Тащим четыре девчонки огромный мешок с солью, у самих слезы из глаз ручьем -тяжело. И никаких трудовых книжек, никаких справок о том, как и где мы работали.
О СЕМЬЕ
Маму, Нину Александровну Седунову, в Березово назначили заведующей карточным бюро в райисполкоме. Если честно, никто на эту должность идти не хотел — хлопотная она. Сколько фронтовиков раненых приходило, требовали карточки на спирт. Кто-то просто злоупотреблял, а кто-то и боль от контузий, наверное, запивал. Они могли разъяриться до такой степени, что схватят что-нибудь со стола и швырнут. Поэтому мама старалась со стола убрать все. Я не раз слышала, как терпеливо она им объясняла: «Поймите, если я даже выдам вам лишнюю карточку, в магазине спирта все равно не будет — ведь все расписано…» И они успокаивались, остывали.
Жили мы с мамой, бабушкой — Анной Алексеевной, дедушкой Александром Ивановичем, и моим младшим братом Борисом. Отца, Георгия Иосифовича Минашвили, выслали еще из Шадринска, репрессировали. Много позже, когда я уже начала работать в судебной системе, получила из Тбилиси справку о его реабилитации, в которой было написано, что «он ничего не сообщал о семье, потому что не хотел, чтобы его родных преследовали». А в 60-х годах, с помощью папиного хорошего друга, который сумел выбраться из лагерей, нашла свою бабушку по отцовской линии — Александру. Золотой человек! Я ездила к ней в Боржоми. Знаете, до самой своей смерти — а умерла она в возрасте 97 лет — верила, что сын жив. Говорила: «Я думаю, его взяли в плен, но он скоро вернется. Как вернется, я обязательно пришлю тебе телеграмму!» Наверное, этими мыслями она и жила.
От отца мне остался национальный грузинский головной убор, портсигар и ножнички, которые мне отдала бабушка Александра. Да еще в памяти пара писем, которые он успел маме написать еще из ссылки. Такие письма! Я их своему будущему мужу Семену Мироновичу — мы с ним одноклассники — показывала: смотри, какая любовь…
О ХЛЕБЕ
Не помню, чтобы нам сильно голодать приходилось — мама всегда работала. И дед тоже. Землеустроителем. И свое хозяйство у нас было — огород, корова. Правда, хлеба всегда не хватало. Что интересно -сейчас бы мы столько и не съели: деду и маме выдавали по 500 граммов, нам с младшим братом Борисом — по 300, бабушке — 200. А тогда этого мало было! Брат съест свой паек за завтраком, а в обед мама ему уже свой отдавала.
О ВОЙНЕ И ПОБЕДЕ
Когда мужчин на фронт провожали, плакали всем селом. У одной подруги 18-летнего брата призвали, у другой — отца, а у соседки -молодого мужа, они только-только вместе жить начали. Ей все говорили, что нельзя вслед за ушедшим полы мести или мыть, как будто выметаешь его окончательно из дома. Она месяца два или три вообще не убиралась дома — боялась. А через полгода похоронка пришла… У той девочки брат тоже не вернулся. У многих отцы не вернулись. Это было наше общее горе, плакали все вместе.
Плакали, но уже от счастья, и когда о победе сообщили. Весь поселок, не сговариваясь и не запирая дома, пришел к березовскому райкому партии, секретарь которого и рассказал о завершении войны. Все радовались, обнимались. Я тогда со своим Киреевым в ссоре была, но и то его обняла — помирились. Кажется, с тех пор и не ссорились больше никогда в жизни.
Мы с Русуданой Георгиевной пересматриваем старые черно-белые фото. Фотограф впервые приехал в березовскую школу только в 1946 году, но сфотографировал ребят почему-то не вместе, а каждого портретно. Так что решено было фотографиями обменяться. На маленьких — как на паспорт -карточках с оборотной стороны мелким почерком, разной пастой написаны напутствия и пожелания, чаще среди которых: «Русе! На долгую память. Прошу не забывать!»
И она не забывает — до сих пор поддерживает связь, с теми, кто здравствует: Фалей Субботиной, Анной Булашовой, Екатериной Царевой. Несмотря на то, что от школы Русудану Георгиевну отделяет Свердловский юридический институт, поездка за мужем, окончившим пехотное училище, в ГДР, переезд в Тюмень, 47 лет профессионального стажа в судебной системе и органах юстиции.
Она и сейчас остается верной профессии — хотя несколько лет назад и ушла с должности председателя совета ветеранов, но теперь занялась обустройством музея в областном суде, бывает здесь регулярно. Привыкла жить без каникул.
***
фото: Семен и Русудана Киреевы, их сын Валерий и дочка Нина;Юная Русудана;Нина Александровна и Георгий Иосифович в 1929-м году.