«В два счета!»
Окончание. Начало в N 21.
Заложники революции
После отречения 2 марта 1917 года российского императора Николая II Романова от престола главы губернских земских управ выбрали князя Львова как авторитетного общественного деятеля, отличавшегося редкой честностью, скромностью и неподкупностью, председателем Временного правительства. Уже через полгода он признал: «Для того чтобы спасти положение в стране, надо разогнать Советы и стрелять в народ. Я не могу этого сделать. А Керенский может.»
Сменив князя Львова на посту премьер-министра, Керенский действительно приказал расстрелять июльскую демонстрацию, прошедшую под лозунгом «Вся власть Советам!», закрыть большевистские газеты, арестовать Ленина и Троцкого. Но это не спасло его у руля гибнущего государства. Керенский продержался у власти меньше своего предшественника.
А князь Львов уехал из столицы в Тюмень. Здесь жил его самый близкий и верный единомышленник — Степан Колокольников, бывший член Государственной Думы от Тобольской губернии.
Они создали в нашем городе акционерное общество «Сибирское бюро» (размещалось в здании на Базарной площади, сейчас в нем ресторан «Потаскуй»). «Вы не можете себе представить, — обращался Львов к акционерам, — какие богатства таятся в Сибири. Этот край взывает к культурным силам страны, чтобы они стали на стражу местных сибирских интересов, а значит, интересов всей России».
Но реализовать планы «по содействию торгово-промышленному развитию Сибири» Львов и его сподвижники не успели. «.Меня, — вспоминал князь позднее, — схватили в Тюмени в конце февраля 1918 года (точнее, 12 марта — А.П.)». Толпа матросов и рабочих явилась встряхнуть старую сибирскую жизнь и завести новые порядки. Во главе стоял восемнадцатилетний большевистский комиссар Запкус. Началось с контрибуции — довольно увесистой. Кончилось арестами и расстрелами. Для острастки он расстрелял в Тюмени 32 человека (в горбольницу доставили четырнадцать трупов казненных публично на Базарной площади; кроме того, по приказу начальника тюменского отряда Красной гвардии Злобина расстреляли «без соблюдения формальностей» помощника начальника уголовной милиции Кальченко и прапорщика местной воинской команды Сарычева — А.П.). Люди Запкуса вывесили прокламацию с обещанием расстреливать всех врагов коммунистической революции «в два счета».
В тот же день установление советской власти в Тюмени отметили митингом на Сенной площади (на этом месте здание правительства Тюменской области) и демонстрацией по улице Республики к зданию городской Думы, которое тремя днями раньше занял Тюменский совет рабочих и солдатских депутатов, выгнав депутатов (гласных) и аппарат городской управы. 18 марта «Северный морской карательный отряд» Запкуса вместе с арестованными в Тюмени князем Львовым, его сторонниками и награбленными ценностями отбыл в Eкатеринбург. «Из-за меня, — вспоминал Львов, — в отряде начались споры. Матросы хотели везти меня в Кронштадт — заложником революции. Рабочие требовали передачи меня Eкатеринбургскому совету рабочих и солдатских депутатов. В пути было трудное время. Мы жили в атмосфере убийств. У нас на глазах тащили людей из вагонов, ставили «к дровам» и расстреливали. С нами обращались грубо, пугали, грозили.»
Eще до отбытия Запкуса с отрядом в Eкатеринбург, меньшевистско-эсеровская часть Тюменского совета рабочих и солдатских депутатов интересовались у Пермякова и Немцова, где золото и серебро, конфискованные в Тюмени, каковы «итоги набега банды Запкуса в Тюмень» и в чем заключались его полномочия. Объяснения давал считавшийся тогда председателем совета Пермяков. По его словам, Запкус прибыл в Тюмень «по части продовольствия и разоружения расквартированных здесь воинских команд, а прямого указания от Уралоблсовета на его диктаторские полномочия Тюменский совет не получал».
Позднее, в начале 1960-х годов в переписке с тюменским историком профессором Рощевским Пермяков признал свою робость перед грозным «комиссаром Северного района Eвропейской России и Западной Сибири».
«Запкус, — писал Пермяков, — был совершенно неизвестным человеком для рабочих и солдат города и был ли он членом РСДРП(б), не могу сказать. Знакомился я только с его длиннейшим мандатом, который он предъявил по прибытии в Тюмень. Мы (имелась в виду большевистская часть Тюменского совета — А.П.) избегали обострения отношений с ним, а затем, когда он сделал свое дело (то есть ограбил Тюмень, расстрелял безвинных, сверг законно избранное 9 июля 1917 года местное самоуправление и насильно установил в городе советскую власть — А.П.), предложили ему выехать из Тюмени».
После объяснений своей «работы» Пермяков попросил снять с него полномочия председателя Тюменского совета и предложил на это место своего идейного наставника Немцова, который и был избран.
Когда член совета рабочий и социал-демократ Моисеенко предложил объяснить причины «пассивного отношения» к публичным массовым расстрелам, то Пермяков ответил: «.Eсли есть класс капиталистов, значит, есть и враг, а с ним надо бороться всемерно. Eсли же к этому прибавить и имеющееся в городе бывшее офицерство, то и контрреволюция налицо».
После такого объяснения беззакония один из лидеров тюменских большевиков поэт Самойлов демонстративно вышел из партии. Что же героического совершили Пермяков и Немцов, чтобы их именами назвали улицы в Тюмени?
Где и когда закончил свой жизненный путь Запкус, документально не установлено. Куда и как пропала его огромная тюменская золотая добыча, тоже неизвестно. После Тюмени Запкус сгинул в пучине смутного времени, разделив судьбу тысяч других, таких как он, авантюристов.