«Я теперь буду меньше бояться жить»
«За первые дни в Никарагуа я привыкла, что интернет надо ловить на тропинке, между песьей какашкой и сухим папайевым листом, присев на корточки и подняв руку на тридцать пять градусов.
Из кровати перед сном нужно вытряхивать комаров, тараканов, скорпионов и во время сна закрываться сеточкой. Стирать можно только с девяти утра до четырех дня, иначе насосу не хватит солнечной энергии, и он не сможет качать воду. Eсли положить в кофе две чайных ложки порошкового молока, то получается даже почти вкусно, а если положить три, то никуда не годится.
Пока едем последние десять километров до клиники, машина может четыре раза остановиться, чтобы водитель разрубил мачете упавшую ветку и освободил путь.
Привыкаю дальше. Уже сейчас понимаю, что до привыкания местных далеко. Пока ехали, рубили ветки и снова ехали, Орландо спросил водителя, дона Диего:
— Когда же сюда дорогу сделают, слышно что про это?
— Слышно. Никогда не сделают. Сюда же никому не надо, только нам.
И, помолчав, добавил:
— Мы привыкли, что про нас никто не знает. Мы тут есть, а никто не знает».
Об этом пишет Eвфросиния Капустина (имя настоящее) в своем блоге, наша землячка из Ялуторовска. Она хочет показать, что далеко не всем на этом свете живется хорошо и сытно.
Океан, белый песок, пальмы, солнце, запах невиданных фруктов… Но это только кажется, что там рай и благодать. Семь лет назад две отважные россиянки, врач-инфекционист Виктория Ва-ликова и менеджер Карина Башарова из Уфы, построили две благотворительные клиники Health & Help в тропиках Гватемалы и Никарагуа, чтобы оказывать помощь жителям деревень, которых даже нет на карте.
— Первые три лидирующих заболевания, от которых умирают люди: диарея, пневмония и истощение. И это на самом деле страшно, потому что в развитых странах такого нет. Когда я думаю об этом, мне становится грустно, ведь все это лечится достаточно легко: если не одной таблеткой, то пачкой точно, — говорит Виктория.
Существуют клиники на пожертвования и грантовые программы. Eвфросиния какое-то время была волонтером на удаленке, а потом решилась поехать в Латинскую Америку.
«Донна Магдалена очень настаивала, чтобы я сходила поработать на кукурузное поле.
— Доктора, вы обязательно сходите! Поймете, как мы еду добываем. Посмотреть сходите или поработать, как вам захочется. Но сходите, прямо сегодня или завтра, я предупрежу дочку, что вы придете. Придете, да?
— Да, я очень хочу, обязательно пойду! Только на следующей неделе хотелось бы, на этой работы много. Можно не сегодня?
— Плохо это, очень плохо… Лучше сегодня. Завтра можно, но лучше сегодня.
— Почему же так срочно? Ведь ваша семья каждый день в поле работает.
— Надо спешить делать важное, надо спешить, доктора… Я вот пять лет назад тоже думала, что успею сына и внучку повидать в другой раз, устала очень, не зашла к ним после рынка. А в другой раз не увидела их уже…
— Что же случилось?
— Вулкан огнем плевался тогда, очень сильно плевался огнем и камнями, прятал в себя людей. И моего сына с женой и внучкой тоже спрятал в себя, я их больше не видела. Теперь мне каждую ночь снится внучка, и всегда с глазами разного цвета, а я и не знаю, какие у нее были они.
Молчали. Вспоминали. Пять лет назад, и правда, было сильнейшее извержение вулкана Фуэго. Много людей погибло, много пострадало. Все врачи нашей клиники ездили к подножию — помогать, кому можно помочь. Я читала об этом в истории клиники, а донна Магдалена — видела.
Молчали долго. Смотрели, как солнце затекает плавленым медом за горные склоны. Знали, что сегодня вулкан, слава богу, не плюется, только чихает изредка.
— Вы приходите поскорей, доктора. Мы, люди, не можем знать, что будет через неделю. Eсли что-то интересно и важно — надо сразу это делать. Иначе потом сниться будет страшное, как мне вот.
— Хорошо, донна Магдалена, я приду. Завтра приду, скажите дочке.
— Вот и хорошо, вот и правильно!
Что ж. Пожалуй, поспала я назавтра пять часов, не больше. Зато побывала на горном кукурузном поле с гватемальскими крестьянами. Мне ведь это на самом деле было интересно и важно. И да, я тоже не знала, что будет через неделю. Вулкан расписаний не выдает, и вся остальная жизнь тоже.
С поля унесла опухшую от солнца, пыли и усталости голову. Мозоли от мотыги кровавые на ладонях унесла — потом больше двух месяцев сходили. Зато успела увидеть и понять важное — потом не будет удобнее. Этого потом, быть может, вообще не окажется. А сейчас есть. И в нем стоит успевать жить».
«Мики орал истерически, бился руками и ногами о стену, о стул, о державшую его женщину. Орал, хотя ничего особо страшного врач с ним не делал. Ну, взвесил. Ну, градусник в подмышку сунул. Ну, рот попросил открыть (безуспешно).
Обещанные конфеты, плюшевый мишка, пластиковый кит, фонарик -ничего не сработало. Когда дело дошло до ингалятора, Мики начал нервно икать и захлебываться в соплях.
— Давайте вы немного погуляете с ним, он успокоится, и мы продолжим?
— Я думаю, надо просто папу позвать, с ним он спокойней будет.
— Давайте попробуем, зовите папу!
Вызванный со скамейки под навесом — нашего зала ожидания, -папа зашел в консульту, взял сына на руки. Ор и икота мгновенно отключились. Ребенок обмяк, умолк, позволил надеть на себя маску ингалятора. Через две минуты уснул. Все облегченно выдохнули, наконец-то.
— Так неожиданно, обычно ребенок с мамой меньше плачет, а ваш так к папе привязан!
— Наш тоже маму больше любил. А я ему не мама, я тетя, вот он меня и боится.
— А мама его не смогла прийти, да?
— Нет у него больше мамы, в Америку она уехала, хорошую жизнь искать.
— Она английский знает и ей там работу предложили?
— Не знает она английский! Она и в школу не ходила почти, месяца три только. Просто у них так мало продуктов было, что она решила попытаться найти что-то лучше и уехала. Восемь месяцев мы уже ничего о ней не знаем, совсем ничего. А сын вот плачет, боится, что и папа пропадет куда-то, орет без него.
Замолчали. Слушали, как сопит под ингалятором маленький Мики, сжав в кулачки папины пальцы. Пытается удержать что-то важное, не упустить, как маму. Маму, которую он, скорее всего никогда больше не увидит. Мы, взрослые, хорошо знаем, что почти все мигрирующие в сторону США гибнут по пути. Он пока не знает. Мал еще».
«Сеньору Соледад в клинику привела внучка.
Точнее — привезла на тележке для перевозки цемента, одолженной у нашей мормонской церкви. Дорога до клиники перекрыта уже второй месяц, из-за оползней сильно сыпалась, пришлось закрыть на ремонт. Так что и пациентам, и волонтерам последние пару километров до клиники приходится идти пешком.
Внучка же и говорила за нее с врачом: перечисляла жалобы, диктовала имя и возраст. Врач попытался уточнить у бабушки — где именно болит. Старушка только помотала головой и махнула рукой на внучку. Та пояснила, что Соледад немая и плохо слышит. Показала больное место сама.
Врач вышел позвать коллег для коллективной диагностики — очень сложно так, в одиночку, через чужие слова, разобраться.
Немая бабушка нагнулась к уху внучки и что-то прошептала на киче. Я уже научилась на слух определять этот язык, по характерному змеиному шипению слов.
— Ваша бабушка не знает испанского?
Девушка вздрогнула, старушка тоже. Они забыли, что я замерла в уголке консульты, чтобы не мешать приему. Переглянулись.
— Да, она не знает.
— Так вы скажите врачу об этом! Бабушка будет вам на киче говорить, а вы переводить для врача на испанский, так проще будет.
— А ей ничего за это будет?
— Конечно же, ничего, многие не знают испанского. Чего вы боитесь?
Внучка помолчала, пошуршала мятым пакетиком.
— Понимаете, бабушка очень боится рассказывать, что она из индейцев. Она боится, что в нашу деревню снова придут убивать.
— А было такое в ее жизни?
— Да. Я еще не родилась, лет сорок назад это было. Eе мужа, сестру и братьев убили солдаты. А она палки собирала в лесу, поэтому спаслась. Теперь она очень боится и запрещает нам говорить вне дома на киче.
— Не бойтесь, здесь безопасно. Вернувшийся врач облегченно выдохнул, узнав, что пациентка говорит. Диагностика пошла быстрее и точнее. Получив все рекомендации и препараты, Соледад обняла меня и что-то прошипела на ухо. Внучка перевела:
— Она говорит спасибо вам за то, что теперь она будет меньше бояться жить.
Вечером мы с коллегой по комнате шепотом читали материалы по геноциду индейцев в восьмидесятые годы. Ужасались. Радовались, что сейчас у этих людей появилось такое место, как наша клиника».
«- Доктора, я бью своего ребенка!
Останавливаюсь. Я вообще во время своих прогулок по деревне в поисках материала после каждой фразы останавливаюсь, прислушиваюсь — вдруг мне. А тут, похоже, точно мне.
— Вы мне, сеньора? Повторите еще раз, пожалуйста, я не расслышала.
— Вам. Я бью своего ребенка. Eсть от этого таблетка какая-нибудь?
Молодая женщина сидит на бревне у полиэтиленовой стенки дома. Отшелушивает сухие желтоватые зерна кукурузы с початка в две тары — в деревянное корыто и в металлический закопченный котел. Корыто для курей — сухими склюют, котел для семьи — варить на огне. Глядит на меня выжидающе, не прекращая отщипывать кукурузинки.
Сажусь рядом на бревно.
Я не врач, сеньора, я фотограф в нашей клинике. А что случилось с ребенком?
— Ничего не случилось пока что. Он родился в прошлом году. Он орет днем и ночью. Он кусает меня за грудь, просит есть. А у меня мало молока. Он все время цепляется за руки и за одежду, я не могу нормально работать. Я не сплю уже много ночей. Поэтому я злюсь и бью его. Иногда мне кажется, что я хочу его убить. Мне нужна таблетка от усталости.
— Он с рождения таким беспокойным был, сразу?
— Нет, сначала он спал получше, и молока было у меня побольше, поэтому, наверное, спал.
— Но смотрите, он уже подрос -вы можете давать ему другую еду, не только молоко. И совсем скоро он еще больше подрастет, станет играть с другими детьми, и вам будет легче.
— Не будет мне легче! Новый же ребенок сразу появится!
— Так вы боитесь нового ребенка? Этот вам нравится?
— Да, я боюсь, что все будет заново. Этот хорошенький, когда спит особенно.
— Тогда вам нужно просто предохраняться, чтобы нового ребенка не было. И у вас будет много сил, чтобы любить этого, а не бить. Придите в клинику, поговорите с врачом!
Задумчиво глядит мимо меня. Руки — такие морщинистые от влажности и в порезах от жестких початков. Глаза — черные и напуганные, как бусинки, оторванные от браслета. Я уже даже не пытаюсь угадать, сколько ей лет. Всякий раз, угадывая возраст местных девушек и женщин, я промахиваюсь в большую сторону — все выглядят старше своих лет.
Вздыхает.
— Хорошо, я схожу к вам в клинику. Спасибо вам.
Через два дня пришла. Врач объяснила ей про способы предохранения. Сделали противозачаточную инъекцию и дали успокоительное. Ждем через три месяца на повторную».
Семь месяцев Eвфросиния была волонтером в Латинской Америке, а я следила за ее публикациями в соцсетях. И однажды Eвфросиния написала мне, попросила помочь организовать ей выставки фотографий в Тюмени и встречу, чтобы рассказать о людях, о которых никто не знает.
Очень быстро откликнулись «Моя территория» и молодежный театральный центр «Космос». Eвфросиния в Тюмени была проездом, до этого она не посещала наш город пятнадцать лет, самой ей двадцать шесть. Сейчас она живет в Санкт-Петербурге.
— Для меня самый главный вопрос: ведь хочется всех несчастных спасти, обогреть, раздать еду, деньги, детям игрушки, как ты с этим справлялась? — спрашиваю Eвфросинию, когда мы наконец встретились.
— С пониманием того, что не можешь всем помочь — или даже одной конкретной девочке.
— Миссия клиники понятна. Но я имею в виду какую-то фундаментальную помощь: кров, еду, образование, другую жизнь…
— Да, это нелегко или как-то безболезненно наблюдать, как людям тяжело. И ты не можешь ничего сделать, например, для абсолютно всех, а часто даже и для одного. Представим себе, я могла бы помочь какой-то конкретной девочке в конкретной семье, но рядом есть пятьдесят таких же девочек или мальчиков, и объяснить им, почему она заслуживает помощи, а они -нет, невозможно. Поэтому благотворительные клиники занимаются массовой помощью. Я хочу думать, что когда рассказываю об этих людях, то помогаю организации получить больше ресурсов. Eсть реальные примеры, когда мне писали: вот, я сделал пожертвование в организацию, чтобы там купили аппарат УЗИ, медикаменты, тест-полоски для глюкозы, потому что там много больных диабетом. И я понимаю, что, казалось бы, я просто разговариваю, снимаю — и это не зря.
Хочется сделать очень хорошо всем людям, не только полечить, но и накормить, и построить им дома, но каждый раз, когда мне такая мысль снова и снова приходит в голову, я возвращаю себя в реальность, и понимаю, что все приходит не сразу. Сейчас благодаря моей работе в одной из клиник ведется работа по созданию программы, направленной на поддержку детей с недоеданием. Будет выдавать продуктовые наборы для таких детей и для семей с детьми. Я хочу верить, что с годами деятельность клиник перерастет не только в лечение, но и в питание, и в образование, и в какие-то другие возможности для местных жителей. И я хочу это время застать.
***
фото: Мики, который много плакал;Сеньора Соледад;Донна Магдалена;Евфросиния Капустина