Старые фотографии

«Только лица остаются и знакомые глаза…» Б. Окуджава

Бабушек своих я помню плохо.

Папина мама, бабушка Васса, по воспоминаниям родителей, была доброй, тихой, работала в деревне… пастухом. В войну получила на мужа похоронку, а он оказался живым, вернулся, отсидев в лагере, потому что попал в плен. Умерла Васса до моего рождения. Мне остались только мамины воспоминания, как приехали они с отцом в деревню молодоженами, и еще одно — лютая зима, бабушкина болезнь и смерть. Все это было до меня.

С маминой бабушкой история побольше. Знаю, что рожала меня мама в городе своего детства, специально приехала вместе с моей старшей сестрой из Нефтеюганска к родителям. Первые годы своей жизни прожила я в Куйбышеве, ныне Самаре, ибо пристроить ребенка было некуда, родители оба работали, сестра ходила в школу. Вот пока добывали место в детском саду, бабушка помогала. И дед. Потому что они были всегда вместе. И потом, когда бабушки не стало, мне тогда было неполных шесть лет, дед писал письма своей Ане, а нам, внукам и детям, отправлял фотографии, чтобы помнили. Как прожила свои 73 года Анна Яковлевна Горнштейн (Плащик)? Революции, войны, эвакуация, бедность, неустроенность, страх, невозможность вернуться в родной город, тяжелая стройка. Вместе с тем большая любовь, прекрасный город у моря, потом сад в городе на большой реке, трое детей, шесть внуков.

У нас нет общей фотографии с бабушкой. Но другие есть. Семейные. Мои любимые три: одна сделана незадолго до начала войны, весной 1941 года, там молодые Аня и Саша с моей мамой и дядей. Другая из уже военного 1942 года: Анна с детьми. Третья — в саду, деревья еще не распустились, но, думаю, что весна, дед и бабушка вместе, веселые и уже немолодые. Не знаю, кто и как умудрился сделать это фото, предполагаю, что снимок сделан с дерева или крыши дома. Думаю, мой папа, он увлекался фотографией. И вот уж что хорошо помню — это наш куйбышевский сад и дом с волшебным чердаком. Вишни и яблони. Высокие. Чтобы собрать ягоды, забирались на дерево по лестнице. Вишня была крупная, темная, сладко-кисло-терпкая. Между двумя деревьями натянут старенький гамак, в котором так здорово лениться, читать книжки и смотреть на небо сквозь листву. Из яблок я любила белый налив. Позже, когда мама ездила в Самару, непременно привозила сумку яблок, можно было и не есть, а просто засунуть нос в ту сумку, и уже было вкусно. И огромный сладкий зелено-коричневый крыжовник. И помидоры в грунте, и всякий там укроп душистый. В Самаре земля, яблоки и травы пахнут иначе.

И еще была будка, в которой жила собака. И дом. Eго так долго и тяжело строили они все вместе, что решили не возвращаться уже в Одессу, тем более что квартира была занята… В 1944 году родилась еще одна девочка, всех надо было растить и кормить.

Мама любит вспоминать про неожиданные посылки, которые получала, когда по распределению уехала работать в Шую. Бабушка печалилась: Саша, Майка опять там на одной картошке сидит. Оказывается, в письмах, не задумываясь, мама заставляла родителей волноваться: пришла с работы, пока жарится картошка, пишу… И собиралась посылка с конфетами, колбасой, яблоками. Дед работал инженером-строителем на мясокомбинате, потом еще на многих объектах города.

Самарские конфеты и колбаса и мне памятны. Вкусные… «Родные просторы» — любимые. Мама всегда пыталась коробки с конфетами припрятать для гостей, но, когда в доме две девицы, предоставленные сами себе, разве от них что утаишь? К приходу каких-нибудь гостей хорошо если оставалась хотя бы одна конфетка. Иногда был торт. Наполеон. Такого я больше никогда и нигде не ела. От деда Саши.

И еще про бабушку я понимаю, что в ее жизни случилась настоящая любовь. Трудная, но вот такая, о которой мечтают. Надо сказать, что мой дед был инвалидом: детский полиомиелит, всю жизнь он хромал, ходил в специальном ботинке. Потому не воевал, когда сдавали Одессу, занимался эвакуацией патронного завода. Смог и семью спасти: плыли сначала на пароходе под бомбами, потом была долгая дорога на поезде до Сызрани. Потом уже случился Куйбышев. Мама всегда вспоминает красную бабушкину кофту, по которой ползали вши. И подушку, которую держала над головой, прикрывая себя и детей. В сорок пятом, с тремя маленькими детьми, невзирая на страх быть раскрытой, скрывала в своем доме сестру, жену расстрелянного «врага народа», которая вернулась из Алжира и нигде не могла найти пристанище. Не так давно я обнаружила информацию о Шуре и музейный экспонат из личных вещей — связанную крючком и вышитую крестиком тюбетейку. Eсли смотреть на нее сверху, то виден узор, похожий на морскую звезду. А Одессы больше не было, только дети ездили туда к родственникам на море. И самое больное воспоминание бабушки про бегство из родного города — запас воды, который пришлось оставить: в морских городах всегда дорожат пресной водой.

Моя мама очень похожа на бабушку Аню. А я все больше становлюсь похожей на маму. Мы неизменно любим море, яблоки и вишню. А еще иногда я люблю смотреть на старые фотографии, некоторым из них уже больше ста лет. «Льются с этих фотографий/ океаны биографий,/жизнь в которых вся, до дна, с нашей переплетена». В них живут мои родные люди. Многих из которых я почти не помню, кого-то не знаю. Но они были. А потому есть и я. И они во мне. Спасибо за жизнь, бабушка Аня! Дед, я помню!

ФОТО ИЗ СEМEЙНОГО АРХИВА

***
фото: Весна 1941 года;Дед Саша, бабушка Аня в саду.

Поделиться ссылкой: