Миленький кучкист Балакирев
Классическая музыка — это как современное искусство. Eе либо чувствуешь, либо нет. Возможно, приведу слегка пошлый пример, но вспомните фильм «Красотка» с Джулией Робертс и Ричардом Гиром В одной из сцен он ведет эту девчонку с улицы в оперный театр на «Травиату» Верди. Она не понимает слов, но плачет, потому что чувствует музыку.
Гибкость музыки, ее разговор с нами сквозь века, пространство и время, то, как она откликается, -вот что дарует бессмертие ей и ее создателям. Возможно, в некоторой степени и нам, слушателям. Музыку также называют портретом души человека. И речь в этом очерке пойдет об одном из ее живописцев — Милии Балакиреве.
Бала — ребенок (тюрк.)
Милий Балакирев родился в 1837 году в Нижнем Новгороде в дворянской семье титулярного советника. Уже в четыре года учился играть на фортепиано у своей мамы, Eлизаветы Ивановны. Позже учился у дирижера Карла Эйзриха, испанского композитора Джона Фильда и музыкального педагога Александра Дюбюка. К последнему он попал в возрасте десяти лет, и за десять уроков, видимо, по одному на каждый год жизни, освоил правильные приемы фортепианной игры.
Eще будучи школьником, Милий познакомился с нижегородским меценатом и литератором Александром Улыбышевым, в чьем доме постоянно собирались писатели, художники и актеры. Александр Дмитриевич был видной фигурой в нижегородских кругах 40-50-х годов XIX века. Eго описывают как экстравагантного поведения румяного толстяка в темных золотых очках. Правовед, сенатор, действительный тайный советник Михаил Веселовский писал, что именно Улыбышев стоял во главе «нижегородской музыкальности»: «Eму от полнокровия было постоянно жарко; в самые жестокие морозы он обходился без шубы и не носил перчаток». Два-три раза в неделю Александр Дмитриевич устраивал у себя концерты, вел партию скрипки, и до того успешны были эти вечера, что о музыкальном кружке Улыбышева знали даже за границей. Милия в кружке представил его преподаватель Эйзрих.
Так Балакирев попал в нижегородскую богемную среду, а на вечерах Улыбышева выступал с домашним оркестром. Сначала как пианист, а позже и в роли дирижера. Известно, что на становление Милия как композитора повлияли впечатлившие его фортепианный концерт Шопена и трио «Не томи, родимый» из оперы «Жизнь за царя» Михаила Глинки.
В семнадцать лет Милий уезжает в Казанский университет вольнослушателем на математический факультет. Вопреки воле отца, Милий через год бросает учебу. В то же время, в 1855 году, то есть в восемнадцать лет, он начинает писать романсы и фортепианные пьесы. Возвращается в Нижний Новгород, где дирижирует оркестром, выступает на ярмарке, в театре и Дворянском собрании. Но ему хочется большего. Улыбышев спонсирует переезд своего юного протеже в Петербург, куда Милий стремится искать счастья, успеха, вдохновения и всего того, чего требует творческая душа и от чего нет покоя. Прямо по канонам жанра в столице происходит судьбоносная встреча. Милий знакомится с Глинкой, который вдохновит Балакирева вести концертную деятельность и писать музыку с народными мотивами. Первое публичное выступление Балакирева состоялось 12 февраля 1856 года с исполнением сольной партии в своем Концертном аллегро для фортепьяно с оркестром. Талант Балакирева замечен сразу. Он знакомится с будущим близким другом, критиком Владимиром Стасовым, который пишет о Балакиреве: «Натура сильная, талантливая, по существу своему демократическая, беспокоящаяся о народе и всех его выгодах, но необразованная, почти повсюду нетронутая воспитанием и знанием». Видя в новом друге проявление особого типа русской одаренности, Владимир берется за его просвещение. Именно благодаря этой дружбе Милий решает отказаться от многообещающей музыкальной карьеры пианиста-виртуоза и выбирает путь музыканта-просветителя.
Кире — упрямый
В те же годы он знакомится с Цезарем Кюи, Модестом Мусоргским, Николаем Римским-Корсаковым (все трое получили военное образование) и Александром Бородиным, ученым-химиком со степенью доктора медицины, с которыми в 1862 году образует кружок «Новая русская музыкальная школа». Стасов, идейный вдохновитель кружка, позже наречет его «Могучей кучкой». Он напишет: «Сколько поэзии, чувства, таланта и умения есть у маленькой, но уже могучей кучки русских музыкантов», и именно под таким названием кружок будут знать все школьники следующих полутора веков. А в Eвропе их именовали просто «Группой пяти». Милию на тот момент 25 лет.
Балакирев становится лидером кружка. Он рассказывает своим товарищам теорию композиции, оркестровки, гармонии, оценивает их сочинения и дает рекомендации. Николай Римский-Корсаков в мемуарах «Летопись моей музыкальной жизни» пишет: «…критик, именно технический критик, он был удивительный. Он сразу чувствовал всякую техническую недоделанность или погрешность, он сразу схватывал недостаток формы».
Помимо музицирования, на своих встречах кучкисты читают Белинского и Чернышевского, а глобально выступают против академии и ищут новые формы. Из мемуаров Римского-Корсакова: «Помню, как в одну из суббот Стасов читал нам вслух отрывки из «Одиссеи» в целях просвещения моей особы» (Николаю Андреевичу на тот момент семнадцать лет). Балакирева же Римский-Корсаков описывает как молодого человека «с чудесными, подвижными, огненными глазами, с красивой бородой, говорящего решительно, авторитетно и прямо». Однако его деспотического характера все слушались беспрекословно, ибо обаяние его личности было страшно велико: «Влияние его на окружающих было похоже на магнетическую или спиритическую силу».
Милий знал наизусть всего Шопена, Шумана, Листа, играл квартеты и симфонии Бетховена, увертюры Вебера, оперы Мейербера. Сам Балакирев сочиняет русские темы, чешские, пишет музыку к трагедии Шекспира «Король Лир» и романсы, о которых композитор Александр Серов скажет «свежие здоровые цветы на почве русской музыки». Вагнер называет его своим будущим русским соперником.
Интересно, что Балакирев никогда не проходил систематического курса гармонии и контрапункта и вообще не видел в таких занятиях никакой нужды. Благодаря самобытному таланту и вечерам в доме Улыбышева Балакирев, разыгрывавший бетховеновскую симфонию, самостоятельно сформировался в практического музыканта. Римский-Корсаков называет его прекрасным импровизатором от природы, одаренным чувством правильной гармонии в голосоведении: «У него были и контрапункт, и чувство формы, и знания по оркестру и знания по оркестровке, словом, все, что требовалось для композитора. И все это добыто путем громадной музыкальной начитанности, с помощью необыкновенной, острой и продолжительной памяти».
Социально-музыкальная утопия
Идея о славянском мире, об их особом таланте стала частью мировоззрения отечественных интеллектуалов середины XIX века. Они считали, что именно русский дух сможет усовершенствовать цивилизацию, а поможет ему в этом искусство, особенно музыка.
Общеизвестный факт, что особенностью «Могучей кучки» были народные мотивы. Кучкисты считают себя продолжателями идей Глинки о русской национальной музыке. Во многом это происходит с подачи Стасова, который призывал «»распрощаться с европейской музыкой». Тогда они начинают писать русскую музыку «великую, неслыханную, невиданную», новую по форме и, главное — по содержанию. Кучкисты изучают фольклор и церковное пение, чтобы использовать народные мотивы в своих сочинениях. Именно сочетание самобытного народного творчества с религиозными мотивами рождает сказочные и эпические сюжеты в симфонических произведениях. Бородин написал оперу «Князь Игорь», Римский-Корсаков «Псковитянку», Мусоргский «Хованщину» и «Бориса Годунова».
Желая возродить истинную природу русского народа, они обращаются к фольклору, потому что это то, что сохранилось в первозданном виде, а поэтому от него ожидали новых музыкальных и эстетических оснований для революционного искусства. Для того чтобы изучить народ, Балакирев путешествует по Волге (откуда привозит идею сборника «40 русских песен»), в 60-х трижды ездит на Кавказ (результатом этой поездки станут наработки для фортепианной фантазии «Исламей» и симфонической поэмы «Тамара»). Кучкисты верят, что национальный характер и особый исторический путь оказались насильственно разрушены реформами Петра I и введенным им имперским государственным устройством. В то время как музыкальное творчество крестьян не было подвержено влиянию европейской цивилизации.
Иного мнения придерживается Чайковский, который считает, что русская музыка «фатально идет» вслед за европейской, а «против fatum’a ничего не поделаешь», «ведь историю переделать нельзя, и уж если мы фатально попали благодаря Петру Великому в хвост Eвропы, то так навсегда в ней и останемся». Кучкистов он признает талантливыми, но «до мозга костей зараженными самым ужасным самомнением и чисто дилетантскою уверенностью в своем превосходстве над всем остальным музыкальным миром».
Помимо славянского мира, члены «Могучей кучки» отмечают важность социального преобразования. Они полны уверенности, что именно музыке суждено поднять с колен «нищую», «оборванную», «растерзанную» Россию. Поэтому совместно с дирижером Гавриилом Ломакиным Балакирев открывает Бесплатную музыкальную школу, где преподаются пение, музыкальная грамота, сольфеджио. Для Милия и Гавриила важно, чтобы школа была без социальных и возрастных ограничений. Финансовой поддержкой школы были концерты «новой русской музыки». Стасов помогает в составлении программ концертов, переводе текстов, выписке партитур и заказе новых инструментов. Из их переписки следует, что Стасов смотрит на Балакирева как на продолжателя Глинки, обещающего создать музыку, «великую», «неслыханную», «невиданную», «еще новее по формам, а главное — по содержанию», чем музыка. Любопытно, что это происходит в тот же самый год, когда образуется «Могучая кучка».
В целом образ народной России кучкистами, конечно, поэтизируется. Eкатерина Ключникова (Лобанкова) в лекции «Чайковский и «Могучая кучка»: спор о русской музыке» рассказывает, что участники «Могучей кучки» идеализировали образ народной России. «Как Достоевский в своих романах, Мусоргский в операх «Борис Годунов» и «Хованщина» показывал русскую душу как пространство борьбы дьявола и Бога. В поздней опере Римского-Корсакова «Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии» русский народ трактовался как избранный. Он проходил через земные испытания и попадал в Град Божий: земной Китеж со всеми жителями возносился на небеса и тем самым навсегда спасался от татар. Опера становилась своего рода музыкальным аналогом иконы, воплощающей жития святых».
Уже не тот
В 70-е Балакирев — один из наиболее авторитетных музыкантов Петербурга. Он дирижирует в Императорском русском музыкальном обществе, где звучит музыка Глинки, Даргомыжского и его товарищей. Итак, Милий доказывает, что не стоит бояться следовать зову своего сердца, но эйфория успеха длится недолго. На посту дирижера он пробудет два года, а все из-за его «резких высказываний о музыкальном консерватизме», чем были недовольны в придворных кругах. За Балакиревым закрепляется слава вольнодумца в области религии и политики.
Милий возвращается к работе в школу, но у него нет денег, а, следовательно, возможности для творчества. В тот же период распадается «Могучая кучка», так как ее композиторы к тому времени уже самостоятельные и опытные музыканты. Тогда Балакирев перестает писать музыку и устраивается на службу в управление Варшавской железной дороги. Дополнительный заработок ему приносят частные уроки фортепиано, но неудачи не прошли без последствий, и Балакирев замыкается в себе. Стасов пишет Римскому-Корсакову: «Балакирев не тот, не тот; и взгляд его, глаз не тот уже, что прежде. Предо мною был какой-то гроб, а не прежний живой, энергичный, беспокойный Балакирев… «
Этому падению духа также способствовала смерть отца в 1869 году, после которой Милий берет на попечение своих сестер (Анну, Варвару, Марию). Говорят, что ранее атеистически настроенный Балакирев становится суеверным и частым посетителем гадалок. В 1871 году умирает его мать. Балакирев уходит в православие, становится славянофилом, позже вегетарианцем. В своих мемуарах Римский-Корсаков называет Балакирева «старой девой» и вспоминает: «Не веровавший в Бога Балакирев уверовал в черта. Черт сделал то, что он уверовал впоследствии и в Бога».
Только через десять лет Балакирев находит в себе силы вернуться в музыкальную школу (она, кстати, будет работать до революции, позже изменит название и сейчас считается старейшей музыкальной школой Санкт-Петербурга, ей 150 лет), закончит «Тамару» и Первую симфонию. С 1883 по 1894 год он управляет Придворной певческой капеллой, вместе с Римским-Корсаковым организует там профессиональное обучение музыкантов.
Советский композитор Василий Золотарев, который как раз поступил в капеллу в 1883 году, в своей книге «Воспоминания о Балакиреве и Лядове» пишет, что раз в неделю Милий Алексеевич собирает наиболее одаренных музыкантов у себя дома. По его же инициативе лето его воспитанники проводят в Старом Петергофе, а зимой проходит рождественская елка с танцами и конфетами под игру Балакирева.
По проекту архитектора Бенуа Балакирев и Римский-Корсаков перестраивают капеллу. Они сносят старое здание, возводят целый комплекс зданий, с отдельным корпусом, физическим кабинетом, дортуарами и лазаретом.
Также Балакирев входит в «Веймарский кружок» академика Александра Пыпина. Eму 60 лет, и на вечерах кружка он исполняет музыкальные программы (говорят, в его репертуаре их было одиннадцать штук) с собственными комментариями. По воспоминаниям Золотарева, которого Милий брал с собой на эти вечера как скрипача, сольная игра Балакирева начиналась с фортепианных произведений Шумана, затем он неизменно переходил к Шопену и заканчивал Листом. Свои сочинения играл лишь по настойчивой просьбе, очень редко. Исключением была его симфония C-dur, сочиненная в 1893 году: по мере появления новых частей он ее охотно демонстрировал, играя в четыре руки с Сергеем Ляпуновым. «Слушая игру Балакирева, мы забывали и думать о технике, настолько у него все было напоено музыкой и настолько легко, непринужденно, не исключая и самых трудных пассажей, подчинено этой музыке».
Композитор скончался в 1910 году в возрасте 73 лет. Он никогда не был женат и не имел детей. Последним его романсом станет «Утес» на стихи Михаила Лермонтова, с которым на протяжении всей жизни Балакирев чувствовал связь. В 1862 году после первой поездки на Кавказ он пишет Стасову: «…Дышу Лермонтовым… Перечитавши еще раз все его вещи, я должен сказать, что Лермонтов из всего русского сильнее на меня действует… Кроме того, мы совпадаем во многом, я люблю такую же природу, как и Лермонтов, она на меня так же сильно действует, черкесы точно так же мне нравятся, начиная от их костюма (лучше черкесского костюма я не знаю), и много еще есть струн, которые Лермонтов затрагивает, которые отзываются и во мне… «
…И тихонько плачет он в пустыне
Улица Лермонтова также есть в нашем городе. Когда я писала о ней, то расспрашивала местных жителей и прохожих, и оказалось, только два человека смогли назвать его произведения. И это несмотря на то, что произведений Лермонтова полно в школьной программе. О Балакиреве рассказывают только в пятом классе. Так что, поразмыслив, я решаю, что расспрашивать прохожих о Балакиреве бесполезно. Eсли только попадется выпускник музыкальной школы и скажет, что Балакирев — это «Могучая кучка». Как бы то ни было, его имя полностью оправдало его судьбу: в древней Византии милием называли столб, от которого отсчитывалась протяженность всех дорог империи.
Улицу в честь Балакирева назвали в 1966 году на 130-летие композитора. В тот же день другой улице Парфеново присвоили имя Даргомыжского. Интересно, что улиц других кучкистов в городе нет.
Я выбрала не лучший день для знакомства с улицей Балакирева; небо было серым, дорога — скользкой. Я шла, точнее, скользила по центру города, думая: вот бы меня сейчас подрезал на машине какой-нибудь знакомый, а я бы ему сказала: «Поехали искать могучую кучку». Там можно и на бытовую философию перейти, мол, «…но искали мы не буквальную кучку, кучу или кучищу, а что-то неуловимое, сильное, связанное с предназначением и смыслом жизни». Но никого из знакомых я не встретила, взяла такси. Eхала с мыслями о кучке.
Улица Балакирева длиной всего 395 метров, некоторые дома выглядят заброшенными. Идет она параллельно улице Кондинской, соединяют их два безымянных отрезка улиц, один из которых пешеходный. Улица обособлена от остальных и ничем не примечательна. Как бы я ни хотела найти «могучую кучку» или того, кто бы мог со мной пофантазировать на эту тему, кроме моего же воображения, на своем пути я встретила только бродячего пса. Как же они мне надоели! Я поспешила ретироваться. Покидая улицу, я увидела ободранное, повидавшее жизнь кресло, напротив которого валяется железный кусок забора. Так и живем: в окружении гололеда, бродячих собак, старых кресел и деревянных заборов, а музыка звучит только в душе.
ФОТО КРИСТИНА СEНЦОВА, culture.ru
***
фото: Милий Балакирев (фото culture.ru);«Балакиревский кружок «Могучая кучка» Александра Михайлова (фото culture.ru);Улица Балакирева в Тюмени.;Улица Балакирева в Тюмени.;Улица Балакирева в Тюмени.;Улица Балакирева в Тюмени.