Победа над безрассудным дикарем
Когда мы беседовали с профессором психологии Евгением Доценко о безрассудном риске, которому часто подвергают свою жизнь молодые люди, я еще не побывала на соревнованиях по сноубордингу…
Их проводили уже после нашей встречи — в субботу. На спуске к стадиону наскоро сколотили деревянный трамплин и посыпали его снегом. Ведущий соревнований, забравшись на вышку, кричал в микрофон, что там, наверху, очень страшно (по правде сказать, он употреблял более сильный эпитет). Однако молодых спортсменов эта заявка лишь подстегивала на подвиг. Никого не остановило и падение 19-летней сноубордистки. Она упала с трамплина на бетонные ступеньки спуска — это было ужасное зрелище. Но что бы вы думали? Через десять минут девушка с перевязанной головой, давая последние напутствия, уже провожала наверх своих товарищей…
— Евгений Леонидович, и ведь если это не трамплин для прыжков на сноуборде или горных лыжах, они найдут другую площадку. Например, ту же крышу высотки или дерево. Зачем?
— Они испытывают себя, — говорит профессор Доценко. — Да, это испытание на грани жизни и смерти. Но иначе не получается. В момент риска молодой человек формирует собственное «я», образ самого себя. Одна из важных переменных в этом испытании: могу — не могу? А слабо? И это «а слабо?» — не подначивание со стороны, это подначивание изнутри. Ценность такой провокации в том, что, дойдя до грани, подросток расширяет свои представления о самом себе и самоутверждается в жизни.
— А если неудача и гибель?
— Смерть — плата за то, что общество приобретает самоутвержденных граждан — из тех, кто все-таки устоял на грани. Гибель одного конкретного ребенка — это горе для его родителей, но для общества, по большому счету, — какая разница? Это очень трудно понять и принять. Но от этого не уйти. Ведь ценность испытания будет никакой, если никто не погибнет.
— Значит, частная трагедия меркнет перед огромным историческим опытом, который необходим, чтобы человечество жило дальше?
— Да. Это-то же, что и обряды инициации у древних. Сейчас очень модно прыгать с вышки на «тарзанке». И это тоже пришло оттуда, из древности. Тогда этот обряд был испытанием для настоящих мужчин. Порой он оканчивался для кого-то смертью. Не избежать этого и сегодня. Подростки отыгрывают архаические сценарии.
— Почему именно подростки? И в каком возрасте исчезает потребность испытывать себя?
— А когда еще начинать познавать жизнь? Конечно, в детстве. Это логично. Потребность в безрассудном риске сходит на «нет» примерно к 10-11-му классу. Но опять же — не для всех. Есть такие, кто к этому моменту получил недостаточный опыт. Или, напротив, почувствовал особенный вкус такого рода испытаний. В дальнейшем они всю свою жизнь связывают с риском. Становятся военными, ну, или преступниками. То есть продолжают ходить на грани. В какой-то степени они «зависают» в состоянии дикарей.
— Состояние дикаря — это плохо или это естественно?
— Дикарь есть в каждом из нас, он должен быть обязательно. И хорошо, если мы в это состояние имеем доступ, можем контролировать переход «туда» и «обратно». Хуже, если состояние дикаря захватывает нас. Ведь кто, например, выживает в горячих точках? Те, кто умеет перевоплощаться в дикарей. Когда они возвращаются в обычную жизнь, им обязательно нужно переключиться обратно в цивилизованного человека.
Подростки ведут себя точно так же. Особых условий для перевоплощения у них пока нет, поэтому они начинают играть в дикарей, создают рисковые ситуации искусственно. Они считают, что нужно испытать многое. Другой вопрос в том, почему бы не испытать лучшее, зачем обязательно худшее? На этот вопрос ответа у них нет. Могу ответить я: именно там они узнают пределы своей прочности.
— Если потребность в риске идет изнутри, получается, что в смерти ребенка никто не виноват, кроме него самого? Имеют ли право взрослые, получившие свой собственный опыт, лишать опасного опыта своего ребенка, захлопывая перед его носом дверь чердака, ведущего на крышу?
— Мы имеем на это право. Мы имеем право предусматривать эти вещи. И мы обязаны наказать того, в чьих силах было предотвратить трагедию, но он этого не сделал.
— Значит, можно найти равновесие между архаикой и цивилизацией? Попробовать свести последствия риска к минимуму. Чтобы ребенку и жизнь дать попробовать, и незаметно для него самого подстраховать, подставить вовремя руки?
— Есть два ответа: принципиальный и педагогический. Принципиальный: равновесие найти можно. И каждый должен искать его сам. Педагогический: нужно научить подростка находить этот баланс. В свое время, когда я был пионервожатым, втайне от начальства пошел с детьми на кладбище ночью. Полагаю, что это был бесценный опыт управления «испытанием на грани». Мне удалось проконтролировать крайности. Хорошо, если находится проводник из старших, который не будет безрассудно рисковать, а, отталкиваясь от своего опыта, точно обозначит грань, за которую заходить нельзя.
— А если все-таки попробовать отстранить ребенка от опасной границы, внушить ему, что к ней подходить нельзя ни при каких условиях, что будет?
— Мы получим безвольных граждан. Не рисковых. Не инновационных. Они будут ходить по проторенным дорожкам. А кто будет искать новое? Ведь когда у общества появляются трудности, на сцену выходит множество авантюристов, которые собственным примером подсказывают, как это время можно пережить.
— Так должны ли мы остановить подростка, который лезет на высокое дерево?
— Если он умело и не безрассудно это делает — то зачем? Он это все равно сделает. А если он карабкается неуверенно, может быть, только для того, чтобы чем-то похвастаться перед товарищами, которые остались внизу, нужно его остановить. Чем-нибудь отвлечь — вопросами, другой задачей. Сказать: «А можешь сделать так, чтобы тобой все восхищались, но никто не боялся?» Если удалось переформулировать задачу, и ребенок вас поддержал — это будет вашей с подростком общей победой над безрассудным дикарем.
***
фото: Иногда цена полученного опыта очень высока;Профессор Евгений Доценко.