Свет из картинной рамы
По определению дара он пейзажист. Человек, который умеет видеть окружающее, выбирать момент, по-особенному чувствовать хрупкость травы, деревьев, текучесть воды…
Сухие справочные материалы выдают о заслуженном художнике России Александре Павлове свою обрывочную информацию. Родился в селе Дмитриевское Ивановской области. С отличием окончил Ивановское художественное училище. В 1970 году стал дипломантом Всероссийской художественной выставки студенческих работ в Казани. Два года служил в армии. С 1974 по 1977 годы — вольнослушатель Академии художеств Ленинграда, занимается у ведущих мастеров живописи. В 1977-м принят в Молодежное объединение Союза художников СССР. С 1977-го живет в Тюмени. Окончил художественно-графический факультет Нижне-Тагильского пединститута.
Обязательно пишут о широко известных выставках Павлова в Санкт-Петербурге: первая состоялась в 2003 году, вторая — в 2006-м.
Всего-то несколько строк. Но за каждой из них, мы это понимаем, своя история.
… В мастерской Александра Николаевича множество коробок. На некоторых — надписи: «Васильевский остров», « Русский музей». Это упаковка, в которой путешествуют его картины. Шумит чайник, на низком столе появляются чашки и вазочка с печеньем и конфетами. Гостей здесь усаживают на диван, хозяин устраивается на стуле напротив, тихонько занимает свое законное месте в уголке дивана его жена София Николаевна. Беседа длится почти пять часов. И если бы не предательски подкравшаяся ночь, длилась бы, наверное, еще дольше. Потому что было о чем поговорить.
РОДОМ ИЗ ДЕТСТВА
— Трудно вспомнить, с чего началось. С обычных детских рисунков, — после долгой паузы, отвечая на мой вопрос, говорит Александр Николаевич. — Мы в то время не были избалованы красками, кистями, бумагой. Представьте: сельский дом, мама приносила с фабрики какие-то бланки, я делал на обратной стороне рисунки химическим карандашом. Мама учила рисовать виноград, домики. Это то, что помню.
Позже за участие в вечере сказок маленькому Саше подарили коробку карандашей «Спартак» — настоящее богатство. С карандашей все и началось. Он даже боялся ими рисовать, ведь они постепенно стачивались и должны были однажды закончиться.
Потом школа и уроки рисования, и учительница, похвалившая будущего художника. Память не сохранила, что было на том отмеченном учителем рисунке. Но, конечно, это были личные впечатления мальчика, которые он попробовал перенести на бумагу. Очевидно, получилось.
— Изобразительной грамоте на уроках нас не учили, — рассказывает Павлов. — Поэтому начальные знания я получил из книг о художниках, которые удавалось достать. А о технологии я не знал ничего. Но мир искусства меня заинтересовал, и я очень захотел поступить в художественное училище.
Поступил. После окончания восьмого класса поехал в Иваново, и, несмотря на огромный конкурс, рискнул. Заранее знал, что нужны работы и свой материал.
— Из материала у меня была акварель: цветов восемь или десять — такие кирпичики. И кисть типа клеевой. Грубая, но другой в моем селе не достать.
Соперники у Павлова были серьезные. Люди приезжали поступать в Ивановское училище, уже поучившись в художественных школах или студиях. Но он прошел по конкурсу. Хотя специальность сдал слабовато, «на энтузиазме», но зато в других — школьных — дисциплинах обогнал многих. Позже с ним занимался его одногруппник Валентин Шишлов, который оказался старше Павлова на десять лет. Александр Николаевич помогал ему с физикой и химией, взамен получал советы по искусству рисунка.
Иваново — пожалуй, лучшее место для учебы в то время (может, и теперь?). Сильные строгие преподаватели (Павлов учился живописи у Ивана Калашникова), сильная группа учащихся.
— Это было время поэзии и литературы. Шлейф самого времени был поэтичным, — вспоминает Александр Николаевич.
Ему довелось слышать здесь Булата Окуджаву и Андрея Вознесенского, встретиться с узниками Бухенвальда, посмотреть лучшие кинокартины — «Братья Карамазовы», «Война и мир» -прочесть романы, стихи и повести современных авторов. Всего и не перечесть.
Работая над дипломной работой, Александр Николаевич попросил позировать мальчика с улицы. Сделал несколько портретных зарисовок, а в итоге получилось полотно: сидит мальчишка у костра, вечернее освещение, темное небо и силуэт тачанки.
А через 35 лет после окончания училища Павлов приехал в Иваново и решил побывать в родном учебном заведении. Встретил там незнакомого мужчину.
— Вы меня узнаете? — спросил тот.
— Нет, — подумав, ответил художник.
— Вы меня рисовали!
Оказалось, что мальчик с дипломной работы Павлова вырос, занялся рисованием, поступил в художественное училище, потом — в московское Строгановское училище, и в итоге вернулся в Иваново в качестве преподавателя. Заведует методфондом, где хранятся лучшие работы, созданные учащимися.
— А хотите, я вам вашу дипломную работу покажу? Она хорошо сохранилась, я только раму переделал.
Принес картину, встал рядом с ней, давайте сфотографируемся, говорит. Сцена, как в кино.
— Если бы картина была только идеологической, то ее давно бы выкинули, — размышляет сейчас Павлов. — Но, видимо, глаза, лицо на портрете по-настоящему живут. А во что человек одет, что там фоном — неважно.
Потом армия, Ленинградская академия художеств… «Вольноприходящими» брали только тех, кто работал лучше, чем сами студенты. Чтобы создать конкуренцию. В Ленинграде Александр Николаевич познакомился с Софией Николаевной, которая стала его подругой и музой на всю жизнь. Он писал ее портрет.
— Смотрел, писал, — улыбается он. — И смотрю до сих пор.
ДОРОГА В РУССКИЙ МУЗЕЙ
Но вернемся к коробкам для путешествий картин, хранящимся в мастерской.
Павлов все-таки живописец тюменский. Приехав сюда в 1977 году, он, что называется, «засибирился», искренне полюби в здешнюю природу, подмечая своим цепким взглядом ее особенности, встретив настоящих друзей.
В 2003 году история сделала круг, свернулась спиралью. Картины Павлова поехали в Ленинград, теперь уже Санкт-Петербург, — важный в его судьбе город.
В рамках празднования 300-летнего юбилея города в одном из исторических залов Васильевского острова была организована выставка работ художника. 40 тех самых коробок с упакованными в них 56-ю работами поехали в Питер.
Впервые Александр Николаевич и его супруга видели, как работают с экспозицией настоящие профессионалы. В зал с потрясающей акустикой и старинным паркетом (необходимо было разуться и ходить по нему в носках, чтобы не испортить) приехали мастера. И за несколько часов грамотно и без суеты оформили выставку. В полумраке, подсвеченные специальными лампами, полотна — все его полевые цветы, ручьи, леса -словно повисли в воздухе, заиграли красками!
Параллельно с выставкой в том же зале проходил концерт музыкантов из оркестра Юрия Темирканова. Гостей пришло очень много, несмотря на то, что в Петербурге в этот день проходила масса мероприятий.
И когда музыка смолкла, повисла тишина. Молчала публика, молчали музыканты, молчал Александр Павлов. Потому что тишина была непростой, все в этот момент слышали звук павловских полотен, которые, словно отразив только что утихнувшую музыку, заговорили на своем, красочном языке.
— А потом поднялась женщина и заговорила, — рассказывает художник. — Ее речь — словно стихи в прозе. Не пересказать! И после нее говорить уже было невозможно, настолько это было хорошо.
Утром телефон Александра Николаевича раскалился почти в прямом смысле. Звонили знакомые и незнакомые люди: поздравляли, спрашивали, когда можно посетить выставку. Свой номер он оставил в книге отзывов.
Изначально планировалось, что экспозиция проработает десять дней, но ее пришлось продлить, публика все шла и шла.
А в 2005 году поступило предложение организовать в Государственном Русском музее плановую экспозицию Павлова. Она открылась в 2006-м, он готовился к ней целый год.
— Мне сразу сказали: вы только довезите картины до Питера, а там все проблемы отпадут, — вспоминает художник. — И еще посоветовали ничего в картинах не менять, ни в коем случае не подправлять их. С некоторыми художниками такое случается, от волнения стараются что-то в своих работах улучшить. Но ведь как бывает: здесь поправишь, там чуть тронешь… и в итоге дотрогаешь полотно до неузнаваемости.
С перевозкой, конечно, возникли трудности, но удачно разрешились. Полотна увезли в Петербург фурой, под вооруженной охраной.
22 июня выставка открылась. Но сам Александр Николаевич многое происходящее на ней пропустил. Три часа, почти не поднимая головы, он подписывал желающим свои альбомы. А очередь была длинной. И эту выставку пришлось продлить, она оказалась очень востребованной. Кроме того, ученый совет Русского музея принял решение приобрести ряд полотен Павлова для своих фондов. Ситуация немыслимая!
— Я не надеялся, даже не думал, что это произойдет, — взволнованно говорит Александр Николаевич. — Русский музей давно уже не только не покупает картин, даже в дар не принимает. Его фонды переполнены шедеврами классиков и современников.
Не удивительно, что у Павлова подскочило давление в конце 2006 года, когда его пригласили в Русский музей на престижную выставку «Времена года» — своеобразную историю русского пейзажа за последние 200 лет. Войдя в зал, он среди полотен классиков обнаружил два своих — «Золотая осень. Вечер» и «Январь. Зимний сон». А рядом — полотна Шишкина, Левитана, Куинджи…
Русский музей не просто приобрел картины художника Павлова, они не просто лежат в запасниках, они работают, востребованы. Востребованы, и еще как! Картина «Родное окно» в 2007-м участвовала в выездной выставке Русского музея «Времена года». В июле нынешнего года выставка «Русская зима из Русского музея. Большое путешествие шедевров: Санкт-Петербург — Дели — Москва, Царицыно» тоже включает в себя полотно Александра Павлова «Дом деда».
… Каждая выставка для него — как экзамен. Особенно, если зрители — петербуржцы. Им невозможно навязать музыку, кино, книги или живопись. Они искушены. Почти каждый, кто приходит на выставку — искусствовед.
ДОМ ДЕДА. ЛАНДЫШИ
Павлов не ожидал, что одной из работ, «ушедших», как он говорит, в Русский музей, оказался диптих «Дом деда», «Ландыши». Эта работа нестандартна, особенна. И особенное к ней отношение у самого автора.
— Это память о прошлом. Село Дмитриевское, где я родился, в прежние времена было богатым. Большая пятикупольная церковь за кованой оградой, каменная школа, кожевенный заводик, часовенка. И несколько каменных домов — роскошь для села, где обычно все дома деревянные. Какой-то из них принадлежал Павловым. Который именно — не знаю, так что я выбрал сам. Фамилия Павловых в селе звучала часто. Она встречается на старых могильных плитах. Были, например, фабриканты Павловы. Есть ли между нами прямая родственная связь, я не знаю. В советское время об этом не говорили, ведь Павловых раскулачили. А теперь спросить некого.
Но я чувствую сопричастность. Во-первых, Дмитриевское — моя родина. А, во-вторых, этот дом, который на протяжении многих лет принимал и оберегал от холода людей, невозможно не любить. Оберегал и постепенно, без заботы, угасал. Он — как старый человек, который хорош со всеми своими сединами и морщинами.
У людей, которые смотрят на это полотно, рождаются разные ощущения. Некоторые, как сам художник, испытывают светлую грусть. Другие.
— Одна женщина, врач, взглянув на картину, была шокирована, -рассказывает Павлов. — У нее родились ассоциации с человеческим телом: на полотне из-под светлой осыпающейся штукатурки проступают красные кирпичи.
Дом не отпускал художника. Ему хотелось еще рассказать о нем. Так появился диптих. Родилась необычная правая часть: за основу Павлов взял старинную раму для зеркала, вместо самого стекла — полотно с букетом ландышей. Символом чистой светлой памяти. А в верхней части рамы вырезано окошко. В нем старая черно-белая фотография: молодая мама, две девочки и маленький мальчик — мама Александра Павлова, его тети и он сам.
— Диптих ушел в Русский музей, я даже не успел переснять фото, — говорит художник.
БАБА ЗОЯ
Сегодня застать Александра Павлова в городе трудно. Он в основном живет в деревне, приезжая в Тюмень один-два раза в неделю. И то для того, чтобы пополнить запасы материалов для работы.
Еще несколько лет назад он жил в доме в поселке на станции Бахметской. Он его не запирал. Все равно воры снимали замок и уносили то, что им приглянулось, стоило уехать на несколько дней. Когда стали пропадать крупные вещи и даже мебель, Александр Николаевич пошел к соседке «бабе Зое». Попросил приютить на время его вещи: постельное белье, чайник, холсты и краски. Она не отказала.
— Какая была старушка! — вспоминает художник. — Фронтовичка. Маленькая — божий одуванчик, но шустрая. Всю войну прошла. Говорила, что ни капли спиртного в рот не брала, но курила всегда. Однажды пришла ко мне в гости, увидела на стене множество этюдов. Молча, рассматривала. Потом выдохнула: красота! А что, говорит, вы потом их в картины соединяете?
Словом, с бабой Зоей они были добрыми друзьями. Дружба оборвалась неожиданно: 22 июня 2006 года, как раз в день открытия выставки Павлова в Русском музее, ее домик вспыхнул и сгорел вместе со всеми вещами, холстами и инструментами Павлова и, самое ужасное, самой старушкой.
— Что могло произойти? — размышляет сегодня художник. — Сам по себе дом не загорится. Летом печей не топят. Она, как фронтовик, получала хорошую пенсию. Может, бомжи, которых в округе останавливалось немало, решили деньги у нее отобрать? Неизвестно.
… Позже сгорело еще несколько соседских домов. Павлов переехал в другую деревню, жить на прежнем месте не было сил. Вернулся на Бахметскую только через три года, хотя наверняка знал, что его дом разграблен и в запустении. А место, где стоял дом бабы Зои, поросло травой, даже печи, что обычно остается на пожарище, не осталось.
— Наверное, мне надо было испить эту горькую чашу до дна, — грустно пожимает плечами Александр Николаевич.
ХУДОЖНИК, КОТОРЫЙ ПИШЕТ СВЕТ
В мастерской Александр Николаевич показывает новые картины, написанные уже после питерских выставок. К слову, многие художники после успеха в столице долго не могут прийти в себя и снова начать писать. К счастью, с Павловым этого не случилось. Только подход к работе стал еще более ответственным, замечает он. Есть куда больше? — хотелось спросить. Но ответ заранее известен: всегда есть куда больше.
Вот полотно «Голубые тени».
— Сначала увидел луч. Как он прошелся по верхушкам деревьев, — вспоминает Павлов. — Мне это показалось интересным. Я устроился в засаде, стал ждать закат. Пока там сидел, простудился.
Мы смеемся. Потом на демонстрационном месте в мастерской появляется другая картина. Смотрим.
— Саша, выключи, пожалуйста, верхний свет, — просит Павлова жена. — Он безобразный.
София Николаевна знает, о чем говорит. Когда включенной остается только маленькая настольная лампа, и комната погружается в полумрак, становится отчетливо видно, что сама картина — тоже источник света. Прозрачным теплым потоком он льется из рамы.
***
фото: Заслуженный художник России Александр Павлов в мастерской;Репродукции картин, приобретенных Государственным Русским музеем — «Родное окно»;«Мартовские тени»;Диптих «Дом деда»;«Ландыши»