Герой, которого мы любили
В начале 60-х годов основная часть города заканчивалась улицей Холодильной. А центральная улица города, от железнодорожного переезда завода «Механик» густо застроенная частными домами с буйно цветущими в мае яблонями, уже напоминала собой главную улицу райцентра.
Мы жили в трех кварталах от центральной улицы Республики и считали своей главной улицей Холодильную. На ней для нас построили шикарную трехэтажную школу. Наш двор примыкал одной стороной к школьному забору, другой — к глухой стене 15-й автобазы. «С тыла» его перегораживало двухэтажное здание Росбакалеи, а с четвертой стороны находился сквер, заложенный рабочими завода «Строймаш». В сквере были две карусели, на которых мы ежедневно крутились, и много хилых деревьев и кустиков.
В нашем дворе стояло шесть бараков, где вместе с родителями проживало великое множество детворы. В каждой семье было по двое-трое, а иногда и больше детей. И поэтому нам не хватало места для игр. Вместо детских площадок вокруг бараков были маленькие огороды жильцов, а остальное пространство занято сушившимся в любую погоду бельем. Казалось, бельевые веревки связывают бараки друг с другом. Нашим ареалом обитания были сквер и школьный двор.
В 1963 году, наконец, открыли 37-ю школу. Счастью нашему не было предела. Не надо ходить за тридевять земель в скрипучую деревянную 12-ю школу, где постоянно случались стычки между «строймашевцами» и «котельщиками».
В следующем году возле школы появился бюст Николая Ивановича Кузнецова, знаменитого разведчика, и пионерская дружина школы стала носить его имя.
В нашем дворе уже жил один разведчик, переводивший Зою Космодемьянскую через линию фронта. Но дядя Ваня Поспелков был тихим, седым человеком с вдавленной в плечи головой, к которому постоянно приезжала «скорая помощь» и частенько увозила его с собой. Короче, не похож он был на героя, а вот Кузнецов — орел. Зорко смотрел он на нас с пьедестала. Плечи у него были прямые, грудь колесом и гордо вскинутая голова. Вот он-то настоящий разведчик! Показывая на бюст, мы пытались сказать дяде Ване, что не похож он на разведчика. Но наши отцы жестко пресекали все попытки скомпрометировать героя, говоря, что с его боевыми ранениями он и так держится молодцом.
Почти все они прошли через жерло войны, многие были ранены. Но и о них мы не думали, как о героях. Дядя Коля Горчаков, танкист, проехавший на танке пол Европы, частенько в праздники кричал кому-то из соседей: «Я в Прохоровке не сгорел, на Днепре не утонул, а ты мне 100 граммов жалеешь!» Но это было в праздники, а остальное время мы его видели в синей робе — тихого и аккуратного.
Дядя Толя Древаль, маленький, белый человечек, постоянно жил производственными заботами. Он работал техником на аэродроме, чинил самолеты. Все заботы по хозяйству и воспитанию троих детей взяла на себя его жена Валентина. Огромная, громкоголосая женщина, которую побаивался не только дядя Толя, но и остальные мужчины нашего двора. В порыве гнева она иногда выговаривала мужу: «За что меня Господь тобой наказал. Был бы Иван жив, жила бы за ним, как за каменной стеной».
Все в округе знали, что дядя Толя был механиком у Ивана. Когда Иван сгорел в своем самолете, тетя Валя написала дяде Толе письмо, в котором просила рассказать про последний вылет Ивана. С этого началась их переписка.
Тетя Валя всю войну, как она говорила, «оттрубила» в одном из тюменских госпиталей. А когда война закончилась, то появился здесь «этот сумасшедший», и тетя Валя вышла за него замуж. Бросила медицину, родила троих детей и работала техничкой в магазине. Дядя Толя был неприхотлив ни в быту, ни в еде, всю получку отдавал жене. Вроде и не маленькая была у него зарплата, но все равно не хватало на эту ораву. Поэтому тетя Валя обвиняла его во всех грехах: и что войны не нюхал, крови не видел, а всю войну просидел за самолетом. Мужики изредка заступались за дядю Толю, но и им попадало. Поэтому, заслышав крики тети Вали, все старались не попадаться ей на глаза и зазывали ребятишек, толкавшихся во дворе или коридорах, домой.
Одного мы считали смелым и отважным человеком — это дядю Сережу Марычева. Он служил на Балтийском флоте. Попал на фронт зимой 1942 года из блокадного Ленинграда. Сначала был юнгой, а потом — матросом торпедного катера. Мы любили вечерами слушать его истории о погонях, штормах и бомбежках. Рассказывал дядя Сережа в основном о своих боевых друзьях. Мы понимали, что в боях все проявляли чудеса отваги, чтобы потопить врага и живыми вернуться на берег. Одного мы простить не могли дяде Сереже — того, что его жена работала в морге. Даже их дочь из-за этого не принимали в свою компанию.
Мои родители оба были фронтовиками, но и в них я не видела героев. Отец участвовал в одном бою под Старой Русой, где полег их дивизион. И он единственный, кто остался в живых. Его участие в войне с Японией и на Халхин-Голе я не признавала за геройство. Подумаешь — месяц боев. А мама была заправщицей самолетов, правда, на боевом аэродроме, но профессия-то мирная. Они были для меня обычными людьми. Даже мещанами. Однажды, когда по телевизору передавали торжественный концерт, посвященный Дню Победы, при звуках гимна СССР я предложила им встать. Но родители продолжали сидеть за столом и потягивать горячий чаек. На мой протест они ответили просто: это наш концерт и для нас, а в домашних тапочках на парад не ходят.
Так вот, бюст Николая Кузнецова перевернул нашу жизнь. Наконец-то появился герой, котором у можно подражать. Когда пионервожатая объявила, что нам надо создать комнату боевой славы в школе, мы были полны решимости сделать все в кратчайшие сроки. Нашему классу поручили собрать материал, но и все дети двора, которые учились в других классах, присоединились к поискам. То принесут вырезку из «Пионерской правды», то из «Комсомолки» или же выпросят у библиотекаря книгу Медведева «Сильные духом» и устроят громкие читки. Но материалов явно не хватало на комнату боевой славы. Тогда кто-то предложил съездить в музей Кузнецова в Талицу. Рассказали об этой идее вожатой, та поговорила с шефами, и нам бесплатно выделили автобус. Но автобус выделили нашему 9-му «а» классу, а ехать хотели все дворовые. Снова пошли к вожатой. Та возмутилась, но мы просили ее вместе с нами сходить к шефам еще раз. Сходили и вернулись окрыленными — автобусы будут для всех, но с условием, чтобы каждый, кто поедет, написал об этой поездке.
В следующую субботу во дворе царил переполох. Мамы наперебой наказывали тете Вале, которая вызвалась сопровождать детей в поездке, быть начеку именно с ее чадом и заставить его или ее как следует поесть в столовой. Когда подошли автобусы, настоящие туристические, со шторками на окнах и белыми чехлами на подголовниках высоких кресел, все вдруг оробели и без обычной суеты вошли в автобус.
В теплом автобусе под рассказ экскурсовода о Сибирском тракте все вскоре задремали. Нам хотелось слышать о Кузнецове, его подвигах, а нам рассказывали об истории края.
Зато экскурсия по музею в Талице распалила наше воображение. Все вокруг было геройским. Вон какие ели растут у входа! Даже раздевалка, и та не похожа на наши городские раздевалки.
Еще больший восторг вызвала весть, что на обратном пути мы заедем в Зырянку, где прошли детские годы героя. Само ее посещение вызвало некоторое замешательство. Дом как дом, многие из нас бывали в таких деревенских домах, да и какая-то убогость скользила в убранстве. Не мог герой жить в таком доме. Да еще и имя ему здесь придумали — Никифор. Короче, школьники, не сговариваясь, вычеркнули эту деревеньку из геройских мест.
Наш штатный фотограф Юра Косухин нащелкал две пленки кадров в этой поездке. Их хватало с лихвой, чтобы оформить уголок славы. Теперь дело за нами — надо написать о поездке. К пятнице ребята сдали свои листочки с сочинениями «Что мне понравилось в музее Н.И. Кузнецова». Александра Васильевна, учитель русского языка, схватилась за голову при виде такого количества сочинений. Но за выходной привела их в божеский вид. В понедельник листки с сочинениями висели в актовом зале вперемежку с тремя ватманскими листами с фотографиями героя.
Вся школа ходила смотреть на этот, как мы громко его именовали, музей славы. Всем нравилось. Даже наши отцы сходили посмотреть, что за материалы собрали мы во славу Героя.
Летом случился конфуз. К нам приехал брат отца. Надо сказать, что наша семья не была рада его приездам, и каждый раз старались поскорее отправить его восвояси. Он отличался от всех окружающих явным аскетизмом в одежде, своей не всегда даже взрослым понятной речью. С собой возил потрепанный рюкзак, набитый церковной литературой, бумажными иконами и прочей церковной атрибутикой.
Дядя Ваня, так звали брата отца, приехал днем. Нас не было дома, и он уселся во дворе. Поинтересовался у сидящих там мальчишек, чей бюст стоит у школы. Мальчишки в подробностях рассказали ему о герое. Дядя Ваня внимательно выслушал их, задал несколько вопросов и сказал примерно следующее:
— На все воля Божья. Мы вместе с этим человеком готовились выполнить задание, на котором он погиб. Я шел первым, он — дублером. При выброске меня ранило, и он пошел на задание.
Мальчишки были возмущены. Как мог такой непонятный человек быть разведчиком, да еще первым номером? Они усомнились в правдивости рассказа дяди и надерзили ему. Реакция незнакомца также поразила их. Он не стал читать мальчишкам нравоучения, а призвал к смирению. Поэтому, как только я появилась на горизонте, ко мне подлетела ватага мальчишек и потребовала объяснений. Я была не в курсе происходящего и попросила дать время во всем разобраться.
Дядя ничего мне толком не рассказал. Только на следующий день удалось выяснить некоторые детали этой истории. Оказывается, дядя во время войны учился в нашем пединституте, а потом его забрали в армию. Но не на фронт, а в какую-то спецшколу. Затем состоялся неудачный полет, ранение и излечение в Зеленогорске, где он и стал верующим.
… Дядя Ваня еще несколько раз проездом бывал у нас. Но его взгляды на жизнь не совпадали с отцовскими, и ездить он перестал. О дальнейшей его судьбе мы не знаем.
… Вот такая история в 60-х годах произошла в нашем дворе. Она еще долго жила в рассказах подростков, пока двор не снесли, а жильцов не раскидали по разным районам и домам.
Наш двор считал бюст Кузнецова своим, и мы ухаживали за ним. Каждое лето наводили лоск. Звезда героя блестела, заботливо начищенная мальчишками. Пусть не жил герой Кузнецов в нашем дворе, но мы все гордились, что именно у нас стоит этот бюст, и считали, что герой — наш сосед. Мы искренне его любили и уважали. Память о нем греет наши сердца уже почти полвека.
Сейчас в школу заходят не с парадного входа, и забытый пыльный бюст стоит одиноко. Даже глаза Кузнецова не так задорно и бесстрашно смотрят на состарившиеся тополя. Придет время, и в нашем дворе, где стоят современные многоэтажки, вырастет новое поколение мальчишек и девчонок, которые с трепетом будут относиться к подвигам предков.
***
фото: