Пусть будет что-нибудь постоянное
В наступающем году моей елке исполняется 11 лет. Но только сейчас я поняла, что люблю ее. После того, как в моей семье высказали опасения, что искусственное дерево, наверное, нужно уже выбросить.
А до этого.
Каждый год с затаенной тоской и чувством неизбежности я ждала конца декабря — того дня, когда уже просто неприлично откладывать процесс украшения пластиковой елки. Я завидовала тем, у кого она была настоящая — пахла хвоей, кололась. А дома мне на это говорили: не надо нам такой, от нее мусора много. И торжественно вносили в комнату с балкона и подобием бездыханного тела возлагали на полу ту самую — не любимую мной.
Почему-то считалось, что я в семье — самый незанятой человек, поэтому весь процесс установки и украшения без зазрения совести перекладывался на меня.
Приходилось спешно (дела у меня, вопреки представлениям родственников, находились и поважнее) разматывать веревки, перетягивающие зеленый пластиковый торс искусственной ели, чтобы придать ей хоть какую-нибудь приличную форму.
Когда елка, состоящая из трех неравных частей, была собрана и зафиксирована в углу комнаты, наставал черед большого чемодана цвета грязного песка. Неисчислимое количество лет он хранит в своем бархатном нутре елочные игрушки. Мама говорит, что такие уже не делают.
С этим не поспоришь. Кукуруза и правда, не в моде. Нету сегодня на прилавках и невообразимого цвета кузнечиков, божьих коровок, бабочек, репы, огурцов (ну зачем они на елке?) и других нелепостей, родом из прошлого века.
Узнавание старых игрушек почему-то не вызывало во мне радостного трепета, хотя я не раз слышала, что многим это доставляет массу положительных эмоций. Автоматически, в порядке, за несколько лет установившемся, подвешивала за ниточки угрюмых ангелочков, безумно довольных гномов, индифферентных насекомых…
И! Наконец-то: вот то единственное, о чем я каждый год забывала и чему каждый раз безумно радовалась. На дне чемодана, под пузатыми шарами и блестящими домиками, я всегда находила картонного барашка, точнее, розового ягненка. Он совсем плоский с маленькой петелькой на спине для ниточки. Однако петелька эта давно порвалась (я к этому отношения не имею) и кто-то, недолго думая, привязал ниточку к его шее.
Не знаю почему, но при виде этой игрушки улыбка появляется на моем лице. Я с радостью вешаю барашка на передний план композиции. Кто-то цыкает при виде этого жертвенного барана, племянница смущенно тыкает в него пальчиком, мама советует перевесить «куда-нибудь подальше».
Но в результате он остается висеть на той же ветке. И словно хитро подмигивает оттуда: «Прорвемся!» Его жизнерадостность, какую он умудряется сохранять в столь неудобном для барана положении, вызывает во мне жуткий восторг. А постоянство, с которым он появляется на дне старого чемодана в конце каждого года, заставляет поверить во что-то вечное. И если когда-нибудь, развесив на колючих ветках все шары, сосульки, стеклянные домики, я не найду на дне чемодана этого барашка, наверное, что-то изменится в этом мире, надломится что ли.
Не дам выбросить елку!