Сибирский колорит «заговора военных»
«Заговор военных» — так назвала мировая печать судебный процесс над военачальниками Красной армии, проходивший в Москве летом 1937 года.
Осуществленные Сталиным и его ближайшим окружением массовые репрессии военнослужащих накануне Второй мировой войны нанесли огромный ущерб обороноспособности советского государства.
ШПИОНЫ ИЗ ПУОКРА
В Сибири «заговор военных» вскрыли в феврале 1937 года, когда НКВД обнаружил «шайку шпионов и троцкистов» в Доме Красной армии СибВО — ведомстве политуправления округа. «Шпионами» оказались музыканты из концертной бригады ДКА, которых приглашали для выступлений в японское консульство в Новосибирске. Вскрылась также «засоренность» армейских библиотек «контрреволюционной троцкистской литературой».
Сначала посадили в тюрьму трех начальников Домов Красной армии: в Томске — Супьяна, в Омске — Миронова, в Новосибирске — Нахановича(1).
Полученные от них «компрометирующие материалы» использовали для арестов всех руководителей политуправления СибВО: корпусного комиссара А.П. Прокофьева, дивизионных комиссаров Н.И. Подарина и Н.А. Юнга, батальонных комиссаров А.С. Коробченко и И.Д. Павлова, полковых комиссаров А.И. Ильина, Е.М. Косьмина-Ужвия и А.В. Шадрина.
15 мая 1937 года в Тобольске был арестован Н.Н. Кузьмин — служащий дистанции Севморпути, возглавлявший в 1930-1932 годах ПУОКРА (политуправление округа). При аресте «произведено снятие с его костюма 2-х орденов Красного Знамени за номерами 192 и 587 и изъяты копии писем в адрес В.И. Ленина»…
КРЕМЛЕВСКИЕ СТРАСТИ
Имя Николая Николаевича Кузьмина мало что говорит нашим современникам. Его просто вычеркнули из отечественной истории. Между тем, это была одна из ярких личностей в окружении Ленина. На изданном в 1920 году плакате «Творцы революции» -три десятка портретов организаторов штурма Зимнего дворца в Петрограде, свержения Временного правительства и установления власти Советов. Здесь Кузьмин в верхнем ряду рядом с Лениным.
Через двадцать лет от всей группы «творцов революции» остался один Сталин.
В своих мемуарах маршал Советского Союза С.М. Буденный напишет: «Николай Николаевич Кузьмин произвел на меня впечатление добродушного и жизнерадостного человека. Он был членом партии с 1903 года. До революции окончил математический факультет Петербургского университета и одновременно учился на медицинском факультете. Стал в 1916 году хирургом Гатчинского госпиталя, оперировал раненых фронтовиков. Активно участвовал в революционной работе, сидел в тюрьме, отбывал ссылку в Сибири. Редактировал газету «Солдатская правда», участвовал в захвате Зимнего дворца, а во время Гражданской войны последовательно занимал должности комиссара — члена реввоенсовета Юго-Западного и Балтийского фронтов, 6-й и 12-й армий. После ранения командарма-12 Восканова исполнял его обязанности. У него имелся большой опыт партийной деятельности и, что было редко в то время, высшее образование. Я слышал, что Николай Николаевич проявил незаурядные способности как литератор и журналист, писал стихи.»
Комиссарская судьба свела Кузьмина на польском фронте и в Кронштадте с М.Н. Тухачевским, будущим маршалом, расстрелянным 12 июня 1937 года по вымышленному обвинению в «заговоре военных» и реабилитированным через двадцать лет.
После подавления Кронштадтского мятежа в 1921 году Кузьмин стал Главным военным прокурором (до ноября 1925 года), затем начальником политуправления Средне-Азиатского военного округа, а после Туркестана возглавлял управление военно-учебных заведений Красной армии.
Тухачевский часто бывал в доме Кузьмина. Между галантным гостем и симпатичной женой ничего не подозревавшего хозяина дома возник роман. Надо отметить, что Кузьмин мужчина был видный, вызывавший вздохи у многих кремлевских дам: «среднего роста, телосложения умеренного, глаза большие, карие, бороду бреет, имеет густую вьющуюся шевелюру и пушистые усы…»(2)
Тем не менее, Юлия Ивановна призналась мужу в своей неверности. Вот как описывал ситуацию сам Кузьмин.
«- Мы должны расстаться!
— Как же это так? Может, я тебя чем-то обидел?
— Нет. Просто я уже давно люблю Михаила и решила уйти к нему.
— Куда? Ведь у него есть жена и дочка.
— Сейчас официальной жены у него нет.
— Но Михаил сам мне рассказал, что повенчан с дочерью лесника из Смоленской губернии. Так что ты у него будешь третьей. А первая застрелилась в его штабном вагоне еще в Гражданскую.
— Историю про первую его жену я знаю. Что же до второй, то с каких это пор в Советской стране стал признаваться церковный брак?
— Это не важно. Меня интересует другое: у нас дочка. Кто заменит Светлане отца?
— Михаил сказал, что не будет препятствовать твоему общению со Светланой.
— Выходит, вы и это с ним уже обсудили?
— Да. Обсудили.
— Тогда последний вопрос: Тухачевский станет твоим законным мужем? Вы зарегистрируетесь? Если нет, то где ты собираешься жить?
— Я его люблю. Михаил обещал все устроить.
— Что ж, будьте счастливы. Такой поворот дела буквально ошеломил меня. «Ну что ей недоставало?» — спрашивал я себя — живет в Кремле, ни в чем не нуждается. Высшее общество, любые театры, самые лучшие курорты. Да что там: самые капризные желания исполнялись немедленно и никакой тебе повседневной бытовухи. Прачки, повара, домработницы — все обеспечено за счет государства. Не хочешь сидеть дома, можешь хоть каждый вечер ходить в «Метрополь» — все обитатели кремлевских квартир стояли там на постоянном бесплатном обслуживании. Такое не снилось многим, даже очень родовитым аристократам. Нет, психологию женщины понять невозможно…»(3)
Но оказалось, что Тухачевский не собирался официально оформлять свои отношения с женой Кузьмина. Сожительствуя с ней, он ухаживал за супругой другого политработника — армейского комиссара 2-го ранга Л.Н. Аронштама — Ниной Евгеньевной Гриневич. После того как она оставила мужа, Тухачевский вступил с ней в законный брак. Юлия Ивановна Кузьмина продолжала оставаться любовницей маршала. Ездила за ним следом и жила в добываемых ей Тухачевским квартирах в Ленинграде, Москве, Куйбышеве на унизительном положении содержанки.
На судьбах втянутых в любовные отношения с маршалом женщин его арест 22 мая 1937 года отразился самым трагическим образом: Гриневич расстреляли, а Кузьмину осудили на восемь лет лагерей как члена семьи «врага народа», хотя в официальном браке она с Тухачевским не состояла.
Двух Светлан, дочерей репрессированных жены и любовницы расстрелянного маршала, отправили в специальный детский дом НКВД.
ЧЕКИСТСКИЕ БУДНИ
После разрыва отношений с женой Кузьмин уехал в Париж генеральным консулом СССР. Его участие в осуществленных ОГПУ акциях по ликвидации эмигрировавших во Францию организаторов Белого движения в России было квалифицировано НКВД черед десять лет как… «шпионаж, заключавшийся в получении от них инструкций для. Тухачевского по ведению антисоветской, троцкистской и прочей контрреволюционной деятельности».
Таинственное исчезновение в январе 1930 года в центре Парижа председателя Российского общевоинского союза (РОВС) генерала А.П. Кутепова привело к выдворению Кузьмина из Франции — власти обвинили его в причастности к этому преступлению.
По настоянию Я.Б. Гамарника, возглавлявшего Политуправление РККА, Кузьмина назначили членом Военного совета — начальником политуправления СибВО. В заснеженном провинциальном Новосибирске он часто вспоминал сияющий огнями беспечный Париж.
Арестованный начальник новосибирского Дома Красной армии Наханович на допросах показал: «… В состав троцкистской к/р орг. я был завербован б. начальником ПУОКРА (политуправления округа) Кузьминым Н.Н. Он откровенно высказывал свое восхищение французским буржуазным демократизмом, заявляя, что рабочие в капиталистической Франции живут куда лучше, чем в Советском Союзе. Кузьмин начал с того, что партия переродилась, что Сталин создал невыносимый режим, что положение в стране в связи с взятыми сталинскими темпами индустриализации и коллективизации страны настолько напряженное, что людям, понимающим всю гибельность такой политики, нельзя быть безмолвными зрителями, что нам этого не простит история.»
Особый отдел НКВД направил Главному военному прокурору Н.Я. Розовскому и наркому обороны К.Е. Ворошилову постановление: «Показаниями ряда арестованных по Сибирскому военному округу установлено наличие в частях СибВО крупной антисоветской троцкистской террористической организации. В руководство организации в 1931-1932 гг. входил бывший начальник ПУОКРА Кузьмин Николай Николаевич, имевший в свое время непосредственную связь с Тухачевским.»
Как добывались такие показания, сейчас известно. Назначенный в 1 936 году начальником УНКВД по Западно-Сибирскому краю старший майор госбезопасности С.Н. Миронов-Король так инструктировал сотрудников 5-го (особого) отдела: «… Вы своими силами оказались неспособными к вскрытию серьезных троцкистских проявлений в СибВО. Партия не может ждать, пока вы научитесь. Активных наступательных методов у вас нет. Борьба с армейской контрреволюцией — это задача всего УНКВД. Наша задача — очистить армию от троцкистов, шпионов и диверсантов. Их будет не 50, возможно 100-150, а может и больше. Борьба будет напряженная. У нас будет минимум времени на обед. А когда арестованных будет 100-150 человек, вам придется сидеть день и ночь. В силу этого вам придется забросить все семейное, личное. Окажутся люди, у которых может быть нервы не позволят сделать это, здесь будут видны все. Здесь — поле боя. Колебания того или иного сотрудника равносильны измене. Я уверен, что это дело у нас быстро пойдет. У вас, товарищи, начинается настоящая чекистская жизнь».
Сталин по достоинству оценил усердие чекистов-сибиряков: в начале июля 1937 года большая группа сотрудников УНКВД была награждена орденами. Начальник управления Миронов-Король получил орден Ленина. 5 июля краевая газета «Советская Сибирь» вышла с портретами чекистов-орденоносцев на первой полосе.
А двумя днями раньше в деле военных «заговорщиков» в СибВО появилось собственноручное заявлении Кузьмина: «После нескольких дней запирательства вынужден признать правильность большей основной части предъявленных мне обвинений, желая окончательно порвать с позорными фактами двурушничества и измены, которые я допустил в 1932 году. Я подтверждаю показания Нахановича и Косьмина-Ужвия на очных ставках, которые я вначале отрицал. Прошу меня допросить».
Что говорили сослуживцы Кузьмина по политуправлению СибВО, о каких очных ставках идет речь — остается только гадать: протоколов этих следственных действий в деле нет. Зато к обвинительным материалам приобщено адресованное начальнику политотдела Тобольского отделения Главсевморпути заявление кандидата ВКП (б) Е.И. Маховой.
«Считаю своим долгом коммуниста сообщить Вам возмутительные факты непартийного поведения и безответственной клеветнической болтовни, допускаемой коммунистом Кузьминым Н.Н. 15 апреля 1937 года он просил у меня литературу по Апрельским тезисам в связи с тем, что «Тобольская правда» просила его написать статью. Пока я подбирала ему литературу, т. Кузьмин в разговоре со мной высказал исключительно возмутительную ложь и наглую клевету на т. Сталина. Он завел разговор о том, какая тогда была тяжелая обстановка. «Ведь почти никто из большевиков не разделял мнения Ленина, и Сталин полтора суток колебался и говорил нам: «Ну ничего, старик немного запутался, приедет, подправим его, не беспокойтесь».
Я грубо одернула его и запретила ему разговаривать со мной антипартийным языком, нагло клеветать и искажать историю нашей партии. Дальше он пытался смягчить это, говоря: «Ведь я же участник, очевидец этих событий. А вы знаете, что я был с Лениным в эмиграции?» И тут перечислил Женеву, Капри, Париж и целый ряд других мест».
Любой сигнал трудящихся, тем более кандидата в члены партии, требовал чекистской проверки. Но здесь пришлось бы выяснять характер отношений Кузьмина с самим Сталиным, что могло плохо закончиться для самих проверяющих.
К доносу бдительной Маховой приложена справка парторганизации ОМТПУ Главсевморпути, из которой следует, что в 1932 году Кузьмин назначен постановлением правительства заместителем начальника Главсевморпути по политработе. На его полярной карьере отразилось происшествие с ледокольным пароходом «Сибиряков». Перевозившее раскулаченных крестьян на один из малых островов Северного Ледовитого океана, судно село на мель. Прямой вины замполита Кузьмина в «разглашении секретного маршрута «Сибирякова» путем привлечения к нему внимания посторонних лиц, в том числе иностранцев, не установили, однако Сталин приказал перевести его с большим понижением в Тобольск, начальником дистанции Севморпути — того самого отрезка фарватера, на котором «Сибирякова» снимали с мелководья.
ВОЕННЫЕ ТЕРПЯТ ПОРАЖЕНИЕ
Причиной перехода Кузьмина из военного ведомства в Главсевморпуть стала напряженность в отношениях с Тухачевским, возникшая после ухода к нему жены Юлии Ивановны.
Тем не менее, связь с маршалом, представленным НКВД главным организатором «заговора военных», вменили в вину тобольскому полярнику Кузьмину.
После официального сообщения о расстреле первого заместителя наркома обороны СССР маршала Тухачевского, начальника Управления по комначсоставу РККА комкора Фельдмана, командующих войсками Белорусского, Киевского и Московского военных округов командармов 1-го ранга Уборевича, Якира и Корка у сибирских чекистов появилась возможность превратить Кузьмина в руководителя «армейской контрреволюции в Сибири».
Изощренными пытками — «держали на «конвейере» около десяти суток, без сна и пищи, избивали, ломали хребет, ездили на нем верхом» — вымучили признание: «Возвратившись из Туркестана в Москву, в 1926 году я близко сошелся с Тухачевским, Уборевичем, Корком и другими военачальниками. Я разделял господствующее среди них недовольство Сталиным и Ворошиловым по вопросам армейского строительства, индустриализации и коллективизации СССР и тактических позиций коминтерна».
В обвинительном заключении, сочиненном следователем УНКВД Мелехиным, отмечено: «. Вел активную борьбу с ВКП(б) и Советской властью, приступил к работе по созданию подпольной троцкистской организации в Красной армии и подготовке к захвату власти в СССР фашистами-троцкистами, установил связь с Тухачевским, Уборевичем, Корком и др., под их руководством осуществлял директивы врага народа Троцкого по террору, диверсиям, вредительстве, шпионажу, участвовал в руководстве и подготовке военного мятежа, создал в СибВО военно-троцкистскую организацию, руководил ее деятельностью, организовывал диверсии в Красной армии, подготавливая теракты над т. Сталиным, т. Молотовым, над секретарем Запсибкрайкома ВКП(б) т. Эйхе».
НКВД хватал десятками командиров и политработников СибВО: к концу 1937 года число арестованных «участников контрреволюционных формирований в частях СибВО» составляло свыше 1100 человек(4).
Для невиданной в Сибири по масштабам карательной акции были немедленно мобилизованы дополнительные ресурсы: из новосибирской базы Сибстройпути изъято для НКВД 17 автомашин, у крайисполкома затребовано 10 тонн бумаги для оформления протоколов допросов (при том, что краевые фонды на квартал составляли всего две тонны).
В отдельном корпусе следственно-пересыльной тюрьмы N 1 в Новосибирске на ул. 1905 года чекистам выделили второй этаж, где в камерах оборудовали кабинеты для двух-трех следователей. Всего в этом «особом корпусе» с середины 1937 года вели следствие свыше ста работников УНКВД.
Когда Кузьмин узнал, что все соседние камеры тюрьмы забиты военнослужащими, которых сделали соучастниками возглавляемого им «заговора», он попытался призвать партийные и чекистские органы к благоразумию. «Потом наверняка пришлют из Москвы авторитетных людей, способных объективно во всем разобраться. Надо довести до сведения правительства, до ЦК, до товарища Сталина, что по чьей-то недоброй воле истребляют преданных Родине людей, втягивая в это грязное дело всю партию, — писал Кузьмин в своем последнем обращении к суду. — Следует выяснить, как получилось, что каждому необоснованному аресту предшествует голословное объявление коммуниста врагом народа, исключение из партии, почему ни одна первичная парторганизация не встала на защиту своих товарищей?»
Вопрос замученного в тюрьме революционера-политработника остался и остается без ответа. Большинство из арестованных командиров СибВО прошло страшные пытки чекистского следствия, после чего — решение «тройки» и пуля в затылок.
Не удивительно, что после такого рвения в истреблении командных кадров, очередного командующего войсками СибВО С.А. Калинина (его предшественников на этом посту расстреляли) встретил в октябре 1938 года в Новосибирске на вокзале «… капитан, представившийся временно исполняющим обязанности командующего войсками округа». Калинин знал об арестах командного состава Красной армии, но ему показалось невероятным: «Командующий округом — капитан, пусть даже временно!»
«Опять аресты, — подумал он. — Неужели положение так серьезно, что потребовалось возлагать обязанности командующего СибВО на командира батальона? Уцелевшие от арестов командиров были растеряны и не могли навести порядок. Уровень боевой подготовки дислоцированных в Сибири войск резко снизился. Увеличилось число катастроф, аварий, самоубийств. Упала дисциплина. Политработники в своих донесениях отмечали «перепалки с начальством, несоблюдение уставов, небрежное отношение к сбережению оружия и боеприпасов, пьянство, самовольные отлучки и дезертирство…»(5)
А до нападения гитлеровской Германии на Советский Союз оставалось меньше трех лет.
1) Тюмень входила в состав Уральского военного округа.
2) Из сыскного досье Гатчинского охранного отделения на I I.I I. Кузьмина.
3) Из архивного дела N 4944. Архив УФСБ по Новосибирской области.
4) Доклад УНКВД по Новосибирской области об итогах оперативной работы за 1937 год.
5) О трагической судьбе С.А. Калинина см. в книге «Запрещенные солдаты», т. 2, с. 308-324.
***
фото: Василий Константинович Блюхер, комдив в тюменскую пору своей биографии и будущий маршал — одна из жертв «заговора военных».