Война, которую хочется забыть
Дверь в квартиру Николая Григорьевича Жукова открывает миловидная улыбчивая женщина, его дочь Августа Николаевна.
Пока мы разуваемся, снимаем верхнюю одежду, выходит сам виновник торжества, стоит тихонько в сторонке, смотрит внимательно.
— Это потому что слышит плохо, вы говорите громче, — советует дочь.
Николая Григорьевича предупредили, что придут журналисты, он знает, что говорить мы будем о нем, а это значит, что и о войне — тоже. Его это, конечно, не радует. Ветеран немного стеснен, пока фотограф усаживает его на диване так, чтобы свет хорошо падал, мнет в руках носовой платок и, кажется, удивляется, когда я принимаюсь расспрашивать его о семье.
— Что рассказывать? Родился я 22 декабря 1921 года в деревне Шорохово — теперь это Исетский район. Семья как семья, детей было пятеро: три брата и две сестры, я четвертым родился. Лошадок держали, в колхозе работали. Средне жили, как все…
Августа Николаевна подсказывает: «А помнишь, после школы ты хотел медиком стать? Даже поступал в училище?»
— Да… Всего два месяца проучился, потом бросил. Почему? Бросил и все.
Правда, в семье помнят историю о том, как молодой Николай Жуков попал на практические занятия по анатомии, так называемую «анатомку». Не смог вытерпеть вида препаратов — частей человеческого тела. Ему показалось, что страшнее и хуже ничего нет. Тогда он еще не знал, он не мог даже предположить, что жизнь покажет ему картины куда более жестокие.
ВОЙНА
— 23 апреля 1941 года меня призвали в армию, — немногословно, без особых подробностей рассказывает Николай Григорьевич. — Отправили в Западную Украину. Служить в 49-й танковой дивизии.
… Здесь надо сказать о том, что 49-я танковая дивизия была сформирована в марте 1941 года и дислоцировалась в районе города Проскуров (так до 1954 года назывался город Хмельницкий). С началом войны дивизия вошла в состав 26-й армии Юго-Западного фронта, а в начале июля того же года — в состав 12-й армии.
— Меня отправили на курсы шоферов, потому что я попал в автотранспортный батальон, — говорит ветеран.
— Учили всего полтора месяца… Война началась, некогда дальше учить было. И меня на фронт отправили.
В конце июля 1941 года дивизия, в которой служил Жуков, попала в окружение в районе города Умань.
— Меня осколком ранило вот сюда,
— Николай Григорьевич хлопает себя чуть ниже правого бока. -Сначала свои меня за собой носили, а потом бросили. Видимо, думали, что не спасти уже. Подобрали немцы, погрузили в машину, забрали в плен. Много было лагерей — и больших, и маленьких. Сначала нас держали в небольшом лагере -человек сто всего. Не помню, как называлось поселение. Мы там на каменоломнях работали, когда наступила зима — расчищали от снега дорогу. А в 1943-м нас перевели в большой лагерь под Уманью.
Словосочетание «Уманская яма» мне знакомо, поэтому принимаюсь расспрашивать о глиняном карьере, в котором немцы держали пленных. Николай Григорьевич не хочет вспоминать, растягивает в руках носовой платок, затем накручивает его на палец. Молчит. Потом все же говорит:
— Яма была глубокая, не знаю, сколько метров. В ней мы и сидели. Больше ничего не было. Колючая проволока сверху. Плохо помню.
ОН ВЫЖИЛ
Уже после беседы я принимаюсь искать информацию об «Уманской яме», читаю сайты, книги. Я очень быстро понимаю, почему Николай Григорьевич так немногословен.
Концлагерь размещался на месте птицефермы и глиняного карьера кирпичного завода. Глубина карьера достигала 10 метров, площадь превышала 300 квадратных метров. На территории ямы никаких сооружений не было — пленные сидели и лежали на земле под солнцем. Только тяжелораненых уносили под накрытие, где раньше сушился кирпич.
Края карьера немцы обнесли колючей проволокой, поставили вышки с пулеметами и часовыми. Кругом лагеря стояла толпа людей — женщины, дети, старики. Они принесли хлеб, молоко, всматривались в изможденных людей, хотели узнать кого-либо из своих родственников, но их отгоняли. В лагере не кормили, воды тоже не давали. Правда, иногда подводили к краю лошадь, стреляли в нее и бросали вниз.
За все время в «Уманской яме» побывало более 75 тысяч пленных. От голода, ран и болезней каждые сутки погибало около 100 человек.
… Николай Григорьевич обо всем этом не говорит. Он в этой яме выжил. Кто остался на ее дне: его знакомые, друзья? Какие картины, какие имена сейчас проносятся в его сознании? После паузы, овладев собой, он продолжает: — 18 января 1943 года нас погрузили в вагоны и отправили в Германию. До конца войны я там пробыл -по лагерям все. Немного до лагеря Бухенвальд нас не догнали, стояли мы уже у подножия горы, на которой концлагерь расположен. В апреле 1945 года нас американцы освободили и передали советским войскам. Так я до крематория не дошел.
Хочется спросить: что такое плен? Как это, осознавать, что завтра для тебя может не наступить? Николай Григорьевич не отвечает, только качает головой и пожимает плечами: как, как? Вот так.
11 ВНУКОВ, 16 ПРАВНУКОВ…
С будущей супругой Евгенией Григорьевной Жуков познакомился уже после того, как к великой радости родителей вернулся с войны. Да что там, двойное счастье было: старший брат Николая Григорьевича Степан, всю войну воевавший танкистом, тоже вернулся живым!
— Село у нас большое, я жену свою раньше и не знал, — ветеран улыбается, вспоминая. — Вот как-то познакомились, хотя танцев тогда не было, или где молодежь теперь знакомится.
Учиться, конечно, уже не пошел — семью кормить надо было. Хотя теперь-то его «анатомкой» было не напугать, конечно.
— Несостоявшийся я медик, -шутит он о себе.
С присущей ему основательностью и постоянством, которые позволили выжить в самых невыносимых условиях, он работал в совхозе «Урожайный». И кладовщиком был, и конюхом, а последние 18 лет — кузнецом.
— Никто ковать железо меня не учил, сам научился.
В последнее время живет в Тюмени. И вот радость: вся семья, все внуки и правнуки тоже здесь. Только жены давно уже нет, но дом никогда пустым не бывает, да и Августа Николаевна отца не оставляет.
— Он у нас кроссворды любит отгадывать, — говорит она. — Вообще любит всякие игры, где надо на вопросы отвечать. «Поле чудес» никогда не пропускает по телевизору, «Как стать миллионером» — тоже.
Николай Григорьевич улыбается, прислушивается к словам дочери. Кроссворды — это хорошо. А о войне и плене вспоминать не хочется. Уж извините.
***
фото: Николай Григорьевич Жуков.