Плач об Эвридике
Вспоминается: лет сорок назад концерт замечательной Анны Герман. Публика неистовствовала. Певица, в свою очередь, готова была петь еще и еще, исполняя желания слушателей. И тут встала какая-то женщина весьма средних лет и попросила спеть о танцующих Эвридиках. Кто не знает — с этой песни, исполненной, кажется, на фестивале в Сопоте, началось триумфальное шествие Анны Герман на эстраде.
— Но… но это же такая старая песня, — изумилась Герман. — Я думала, что ее все забыли…
Оказывается, не все. И с прежним чувством и блеском, как когда-то на морском берегу в Сопоте, снова пела Анна Герман о танцующих Эвридиках:
… Я придумала это,
или снится мне это:
Эвридики танцуют
напролет до рассвета.
И на всех континентах
оживают легенды….
Ожившей легендой стала в нашем городе премьера мелодрамы «Орфей», которую представил немногочисленной, к сожалению, публике дирижер Антон Шароев и его оркестр «Камерата Сибири».
И сам Антон Шароев, словно Орфей, погружается в прошлое, чтобы возвратить в наш мир давно забытые шедевры. Это было уже третье возвращение дирижера и его оркестра с возрожденной музыкой — «Христос» Антона Рубинштейна, «Алкид» Дмитрия Бортнянского и, наконец, «Орфей и Эвридика» («Орфей») Евстигнея Фомина.
ВНАЧАЛЕ БЫЛО СЛОВО
История? Сказка? Легенда? Скорее, и то, и другое, и третье.
Потеряв любимую Эвридику, певец Орфей отважился спуститься за нею в подземное царство и упросил всесильную Прозерпину отпустить возлюбленную к людям. Он играл и пел, очарованные владыки царства согласились отпустить Эвридику, с условием, что на всем пути Орфей ни разу не оглянется на ту, что идет за ним следом. Но уже на самом выходе к свету, Орфей обеспокоился, что не слышит шагов Эвридики, и — оглянулся. Она обратилась в тень и возвратилась в царство мертвых.
Красивая и печальная легенда о любви и верности не раз привлекала внимание музыкантов и драматургов во все времена и народы. Есть опера Кристофа Глюка «Орфей и Эвридика», написанная еще в XVIII веке. И есть трагедия американского драматурга Теннеси Уильямса «Орфей спускается в ад», написанная в середине века двадцатого.
Однако наша история об Орфее и Эвридике разворачивается в России, хотя и Италия не должна быть забыта.
Итак, все началось в Петербурге в 1761 году, когда в семье Ипатия Фомина, канонира, тобишь, пушкаря Тобольского пехотного полка родился мальчик, которого назвали Евстигней. Отец вскоре умер, а шестилетнего сиротку отдали в воспитательное училище при императорской академии художеств. Удивительно, но в те времена в академии, которую окончили все выдающиеся русские художники XVIII века, учили и музыке. В пятнадцать лет за явные музыкальные способности ученика «архитектурного художества» велено было учить инструментальной музыке, а затем и композиции. В 21 год Фомин блестяще окончил курс Академии и был отправлен на три года в Болонскую филармоническую академию, как утверждают современные авторы, — «крупнейший музыкальный центр Европы». Там, кстати, учился и Вольфганг Моцарт, окончивший курс, по мнению тех же авторов, с меньшими успехами, нежели Евстигней Фомин. Про отметки Моцарта ничего не пишут, а вот Фомина допустили к экзамену на звание академика, каковой он блистательно выдержал.
Перед ним открывалась блестящая карьера. И сделать первый шаг ему предложила сама императрица Екатерина.
Как известно, она была не чужда литературному творчеству и повелела болонскому академику написать оперу на ее либретто, посвященное новгородскому герою Василию Буслаеву. Фомин оперу написал, далеко шагнув за рамки, обозначенные в либретто Екатерины. В частности, как утверждают специалисты, он вырезал из текста императрицы несколько сцен, заменив их «массовым народным действом». Правда, следует признать, что никто из специалистов вживую оперу «Новгородский богатырь Боеславич» не слышал. И даже ноты оперы пропали. Но, так или иначе, случился конфуз. Екатерина во время премьеры встала и вышла из зала. Так это или нет, никто в точности не знает. Матушка-государыня никаких записок по сему поводу не оставила. Но болонский академик должности при дворе не получил. И до конца жизни императрицы зарабатывал на хлеб репетиторством.
МУЗЫКА РОЖДАЛАСЬ В ЕГО ДУШЕ
Должности нет, но есть талант. И Евстигней Фомин в самые трудные для себя годы, непризнанный при дворе, нуждающийся в средствах, пишет одну оперу за другой. По разным источникам, он за одиннадцать лет написал их не меньше десяти. Народно-бытовые оперы, опера-пастораль в соответствии с жеманным восемнадцатым веком, комическая опера про испанцев и американских индейцев, она так и называется «Американцы». Он дружен с Гаврилой Державиным, который хлопочет о постановке его опер. С Иваном Крыловым, который написал юмористическое либретто для «Американцев».
Но холодок, вызванный отношением к музыканту самой Екатерины II, сказался и на судьбе его произведений. Из них до наших дней сохранились только три. Это «Ямщики на подставе», вряд ли потрафившие придворным вкусам своей «простонародностью» (так еще через несколько десятков лет петербуржский свет неприязненно встретит «мужиковатого» Ивана Сусанина). Это запрещенные «Американцы», шутливое повествование которых о борьбе индейцев за свою свободу невольно рождало ассоциации с недавним пугачевским бунтом. И, естественно, лучшее, что написал Фомин, — мелодрама «Орфей и Эвридика» — тоже сохранилось.
История рождения мелодрамы довольно запутана. К сожалению, авторы многочисленных публикаций об «Орфее и Эвридике» еще больше вносят неясностей. Так, один из них утверждает, что мелодрама появилась в результате сотрудничества поэта Якова Княжнина и нашего композитора. В другом тексте, что «музыка к мелодраме была написана композитором Торелли».
Княжнин был известным драматургом. Список его трудов весьма пространен, но как говорить о сотрудничестве, если история Орфея и Эвридики была написана Княжниным в 1763 году, когда Фомину не было и двух лет. Сотрудничество Княжнина с Торелли? Вряд ли оно имело место — Джузеппе Торелли умер за полвека до того, в 1709 году. Скорее всего, кто-то из постановщиков просто приспособил «бледную музыку Торелли» для сопровождения мелодраматического чтения. А Фомин написал свою музыку в 1791 году, в тот год, когда умер Княжнин.
Впрочем, целая цепь совпадений и стыковок в течение всего XVIII века и привела к рождению шедевра, который в очередной раз прозвучал в далекой и от Греции, и от Италии, да и от Петербурга Тюмени.
В очередной раз — об этом надо сказать и ради справедливости. Забытый «Орфей» Фомина время от времени напоминал о себе. Он, в частности, произвел настоящий фурор на конгрессе старинной музыки в Польше в 1960 году. Фомин, говорил Борис Евсеев, автор книги о композиторе, «начал русскую симфоническую школу и реформировал русский музыкальный театр, точнее, сделал его чем-то из ничего».
Эта музыка вышла к нам из забвения, возвратилась, как Эвридика к Орфею, благодаря немногочисленным энтузиастам. К их числу мы должны причислить и неутомимого маэстро Шароева.
В музыке ничто не исчезает навсегда и бесследно. Так возвратился стараниями Мариэтты Шагинян забытый чешский композитор Йосеф Мысливечек. Так, прорвав пелену веков, перешагнул через триста лет и пришел в XX век Иоганн Себастьян Бах. Так и Фомин. Оценивая это возвращение, некоторые авторы ищут в ней некое мистическое звучание, способное даже предсказать судьбу Отечества. Но волшебство музыки, думается, совсем не в этом. В залах, где звучит инструментальная музыка, могут находиться одновременно сотни и даже тысячи человек. Но каждый из них услышит и в пенье скрипок, и в зове труб свое. Потому что хотя и кажется, что мы слышим музыку ушами, но воспринимаем ее сердцем.
… Пусть меняются годы,
как дорожные вехи,
Живы древние боги,
что придумали греки.
Это жизнь, это чувство,
это просто искусство,
это в танце кружатся
Эвридики мои —
так заканчивалась песня Анны Герман.
***
фото: Орфей (Владимир Орел), Эвридика (Евгения Казакова) и Антон Шароев.