Память должна пережить бумагу
Стопка серых тонких папок на столе подполковника Надежды Велижаниной — дела бывших «врагов народа»: кулаков, немцев, калмыков, которых в эпоху политических репрессий срывали с родных мест, разлучали с семьями и отправляли в ссылки, в труд-лагеря.
Я переворачиваю пожелтевшие листы — чернила местами выцвели, местами расплылись, но документы еще читаются. В некоторые дела вклеены фотографии. На маленьких снимках люди разных национальностей чем-то неуловимо похожи друг на друга — у всех плотно сжаты губы. В этих папках годы жизни людей и целых семей — годы отечественной истории XX века, о которой не хочется говорить и вспоминать, потому что это история, за которую стыдно. Сейчас папки -часть архивов, с которыми работает отдел спецфондов и реабилитации жертв политических репрессий информационного центра областного УМВД России, который возглавляет Надежда Велижанина.
Отдел создали в 1992 году, после принятия закона о реабилитации жертв политических репрессий. Закону сегодня исполняется 20 лет. Отдел рассматривает в год около двух тысяч дел, готовит заключения о реабилитации и справки, с которыми люди могут обратиться в органы соцобеспечения. И люди до сих пор обращаются. В последние годы в основном дети и внуки репрессированных.
Вот, например, заявление о реабилитации немки Марии Вильгельмовны Геринг, в 1942 году сосланной из Ленинграда в поселок Тазовский Ямало-Ненецкого округа, подала ее дочь Людмила Трестер. В деле ее матери под номером 133 отмечено, что Мария Геринг родилась в 1911 году в семье служащего и учительницы. К тому времени, как ее выслали, родители уже умерли. В Тазовском Мария Геринг работала бухгалтером на рыбозаводе. Наверняка, здесь и завела семью — дочь Людмила родилась в ссылке. Реабилитировали Геринг только в 1956 году.
Еще одно дело — N 471. Алексей Григорьевич Розлач. Родителей с тремя детьми сослали в Ханты-Мансийский округ из Краснодарского края за то, что имели «двух скрытых батраков и аренду земли в количестве десяти десятин». Образования Алексей Розлач не имел, всю жизнь был простым рабочим, поэтому, как и большинство ссыльных, был отправлен на тяжелый труд — заготовителем пушнины. Семью реабилитировали, потому что сын Николай был красноармейцем — таким семьям полагались льготы.
Несколько листов с сухими данными, которые неподготовленному человеку почти ничего не расскажут, — но в них уместились целые человеческие жизни.
— Вот, пожалуйста. Каково было людям с позорным клеймом «враг народа» получать такое извещение: «Ваш сын Меньшенин Яков Иванович погиб 23 апреля 1944 года, выполняя долг перед Родиной…», — размышляет Надежда Велижанина, вместе со мной перелистывая страницу за страницей.
К делам подшиты листы с ежемесячными отметками в комендатуре, многочисленные унизительные заявления по любому поводу. Даже на поездку в больницу в соседний город должно было быть официальное разрешение. Дочь Евдокии Ефимовны Сараевой, сосланной из Омской области в промколхоз «Новость севера», писала: «Прошу дать мне разрешение учиться в педагогическом техникуме в Ханты-Мансийске». Заявление выведено каллиграфическим почерком, видимо, Валя Сараева была прилежной ученицей.
— Это дела, которые еще можно читать, смотреть. А есть такие, которые писали на обрывках обоев, клочках газет, — говорит Надежда Велижанина. — Еще несколько лет — и все это пропадет. Поэтому у меня есть большое желание создать электронный архив. Не просто перепечатать все, а отсканировать. Конечно, это будет не живой документ, который можно подержать в руках, но все-таки возможность сохранить историю. Сейчас в архиве УМВД около 60 тысяч дел на репрессированных. Готов проект по переводу на цифровые носители, но денег на его реализацию пока нет.
Как нет до сих пор в городе монумента памяти жертв политических репрессий. Не просто бесформенной глыбы в закутке бывшего здания НКВД, не кирпичной стенки на Полевой, а художественного воплощения той жестокости и несправедливости, которые пережили миллионы людей. Надежда Велижанина говорит, что на последнем заседании комиссии по восстановлению прав реабилитированных при губернаторе области этот вопрос поднимался вновь.
Но до сих пор все остается на уровне разговоров — ни конкретных идей, ни предложений, ни действий.
***
фото: А на месте, где похоронены жертвы расстрелов, располагается рынок и склады-арочники.