Пироскаф «Дед Мазей»
Роман-сказка для самого себя
Начало в NN 173-178.
ДРУГ КАПИТАНА ПОЛЯ
Сушкин проснулся поздно. И не сам по себе, а оттого, что в спальне появилась Венера Мироновна.
— Тебе не кажется, голубчик, что давно пора вставать?
— Ой! — Сушкин задергал ногами, отпинывая простыню. Сел. Самокритично сказал: — Я опять проспал завтрак, да?
— Ничего. Ты сейчас пойдешь гулять с Поликарпом Поликарповичем, он обещал, что вы позавтракаете в кафе… Только не выпрашивай слишком много мороженого.
С Поликарпом! С Поликарповичем! С капитаном Полем! Значит, он не приснился!.. Корабельные флаги снова зашумели в ушах у Сушкина.
— Ура! — он со спинки кровати сдернул штаны, похожие на хозяйственную сумку с длинными ручками.
— Оставь это рубище, — поморщилась Венера Мироновна. — Оденься, как вчера. Ты должен выглядеть приличным мальчиком. Надеюсь, и вести себя будешь так же.
— Я постараюсь, — честно пообещал Сушкин.
Капитан Поль ждал на крыльце. Он был в ослепительном белом кителе с блестящим значком. В руках держал такую же ослепительно белую фуражку. На ней сияли золотые листья, штурвал и якорь. Капитанская лысина тоже сияла. И это было ничуть не смешно, было даже красиво. Капитан, как вчера, поцеловал Венере кисть руки, и старшая воспитательница слегка порозовела. Сушкину капитан протянул крепкую ладонь.
— Приветствую вас, арматор Том… «Арматор» это значит «судовладелец». Я испросил у Венеры Мироновны разрешения погулять с тобой и побеседовать о делах. Надо обсудить перед плаванием немало дел.
«Перед ПЛАВАНИЕМ! Ура!!!» Сушкин чуть не подпрыгнул. Но спохватился, что при Венере не надо. Сдвинул пятки (в новых сандалетках!) и вскинул голову.
— Есть, капитан Поль! Я готов, капитан Поль!
Венера Мироновна покивала:
— Вот и славно. Ступайте. Желаю успеха.
И они пошли. Бок о бок. Сушкин снизу вверх поглядывал на капитана. Тот был нескладен, костляв, нос напоминал большой фрукт киви (однажды давали на полдник), два растрепанных клочка пенькового цвета высовывались из-под прикрывшей лысину фуражки. Но в то же время Поликап Поликарпович был… да, можно сказать, красив. Этакой именно капитанской красотой. Фуражка сверкала, глаза из-под густых бровей смотрели уверенно, он шел, слегка наклоняясь вперед, словно стремился к горизонту.
Он глянул сверху на Сушкина, положил ему на плечо узкую твердую ладонь и сообщил:
— Нам надо поговорить о многих делах.
Сушкин закивал на ходу. Понимаю, мол.
— У меня, Том, нашлось немало энергичных знакомых. Тех, кто готовы помочь. За неделю они подремонтируют «Деда Мазая»… Именно так будет называться наш пироскаф, не правда ли?
— Да!.. А что такое «пироскаф»?
— Так в старину назывались пароходы. Очень давно. Но и наш пароход тоже древний. Кстати, имя «Трудовая слава» он вполне заслужил, потому что немало потрудился на своем веку, но сейчас он на пенсии, имя из некрасовских стихов ему подходит больше. Не так ли?
— Так! Я уже говорил Венере Мироновне… Ой!
— Что?
— А она… Она что, будет плавать вместе с нами?
— Ни в коем случае! Ты же слышал, наверно, что женщина на корабле — это дурная примета.
— Слышал… А она меня отпустит с вами?
— Мы вчера долго беседовали, и она в конце концов согласилась.
Сначала опасалась, но наконец признала, что сейчас особый случай. Ты имеешь право на самостоятельность, потому что владелец плавающего средства.
— Пироскафа! — радостно вставил Сушкин. Ему понравилось это слово.
— Именно! Именно!.. И вот, я продолжаю. За неделю знающие люди подготовят «Деда Мазая» к выходу в рейс, оснастят электроникой, погрузят запасы.
— У вас много друзей, — с уважением сказал Сушкин.
— Немудрено. Я ведь немало прожил на свете. Впрочем, это не столько друзья, сколько деловые компаньоны. А друг, по правде говоря, один, и он отправится с нами. Если.
— Если что?
Капитан глянул с высоты неуверенно.
— Пронимаешь, Том… Я опасаюсь, что он… друг то есть… может прийтись тебе не по нраву. И тогда я не знаю, как быть. Мы с ним привыкли друг к другу, и плавать без него я не смогу.
— Он придется! По нраву! — горячо заверил Сушкин. Потому что пусть это будет хоть кто! Хоть крокодил из реки Конго (который слопал упрямого Фому!). Если он так нравится капитану, значит, понравится и Сушкину!
— У него сложный характер, — объяснил капитан Поль. — И порой из-за этого… друга… у меня были неприятности с начальством. Приходилось даже увольняться. Дело в том, что он… как бы это сказать… не вписывается в рамки.
— Ну и пусть не вписывается! А он кто?
— Я вас познакомлю. Можно прямо сейчас, а можно сначала позавтракать.
— Дядя Поль, сейчас! — в самом деле, какие там завтраки, когда впереди тайна!
Капитан остановил такси.
Они приехали на окраину. Здесь располагались одноэтажные домики с садами. Зашли в тенистый двор. Зашагали к длинному сараю, на котором висели два красных спасательных круга. На одном было написано РБ -33, на другом «Appolina»…
— Это с моих прежних судов, — объяснил капитан Поль. Сушкин нервно кивнул. Круги его не интересовали. Интересовал капитанский друг. Расспрашивать Сушкин не смел. И думал: «Может… инопланетянин?.. Или громадный удав с реки Амазонки?»
Капитан опять взял Сушкина за плечо.
— Не буду, Том, тебя мучить загадками. Мой друг — африканский страус. Кстати, вот он, — капитан показал на крышу сарая.
Над крышей высоко торчала тонкая шея с покрытой взъерошенными перьями головкой. Издалека головку трудно было разглядеть, но все же Сушкин увидел крупные, окруженные пушистым и ресницами глаза. Такие же, как у страуса Фени, который одно время жил в Воробьевском зоопарке. Феня был славный, задумчивый, иногда катал на себе малышей. Детдомовских -бесплатно. Один раз прокатился и Сушкин. Было весело и ничуть не страшно. Феня оглядывался и улыбался — клюв его был похож на широкий рот с розовыми губами. С той поры Сушкин думал о страусах так же ласково, как о рыжем коте Питере. Жаль только, что вскоре Феня исчез из Воробьевска. Детям говорили, что его перевели в Ново-Каплинский зоосад.
— Ой… — обрадовался Сушкин. -Привет.
Страусиная голова махнула ресницами и сказала с высоты:
— Пр-л-ривет.
— Ой… Дядя Поль, он говорящий?! Капитан хмыкнул:
— Иногда чересчур…
— Разве так бывает?
— А что здесь особенного? Страусы не глупее попугаев.
— И не гл-р-лупее людей, — сообщил страус. Подумал и добавил: — А ты Том Сушкин? Я пр-л-ро тебя слышал.
Сушкин таял от радости.
— Да, я Том! А тебя как зовут? Вмешался капитан. Сказал мрачновато:
— Этого зовут Дон. А вон того -Бамбало. — потому что в метре от первой страусиной головы стремительно выросла на длинной шее вторая.
— Ой! Дядя Поль, у вас их два!
— Один, — угрюмо отозвался капитан. — Только двухголовый. И отсюда масса проблем.
— Ты сам себе делаешь прл-ро-м-блемы, — сварливо произнесла голова по имени Дон.
— Помолчи, — вздохнул капитан. -Ермила Евсеевна вас кормила?
— Нас Ермила не кормила, — отозвалась чистым, как у девочки, голосом голова Бамбало, — и чуть-чуть не уморила.
Капитан сказал, что в первую очередь уморят здесь его, Поликарпа Поликарпыча. А Тому сообщил:
— Ермила Евсеевна это моя двоюродная сестра. Ты читал сказку про Айболита?
— Нам в прошлом году читали на классном часе.
— Помнишь, у Айболита была сестрица, которая терпеть не могла животных?
— Ага…
— Ну, вот. Ермила — ее копия… Подожди меня здесь, — и капитан поднялся на крыльцо кирпичного дома, шагнул за дверь.
Сушкин забеспокоился. Но Бамбало спросил сверху ясным своим голосом:
— Том! Ты как относишься к страусам?
Радость опять забулькала в Сушкине, он вспомнил Феню и сразу нашел нужные слова:
— Я отношусь к ним с ВОСХИЩЕНИЕМ!
— Мы поладим! — весело сообщил Бамбало. А Дон солидно разъяснил:
— В пр-лавании очень важна пси-хол-р-логическая совместимость.
Появился капитан с эмалированным ведром. Из-под крышки выбивался парок. По запаху было понятно, что под крышкой вареная гречка.
— Пошли, Том… — капитан шагнул в сарай, Сушкин за ним.
В сарае, под крышей с квадратной дырой, топталось могучими ногами пернатое туловище с пушистым хвостом и еле заметными крылышками-бугорками. На каждой ноге было два пальца. Один из двух пальцев был могучий, как копыто.
Из дыры спустились в сарай две головки на гибких шеях. Один клюв снял с ведра крышку. Другой аппетитно втянул ноздрями воздух.
— Не жадничайте, — сказал капитан. — Каша еще не остыла.
— В самый р-л-раз, клянусь Африкой, — возразил Дон. И вместе с Бамбало зачавкал клювом. Пышные перья хвоста ритмично колыхались на высоте двух метров.
Капитан отвел Сушкина к лавочке у стены.
— Сядем. Я чувствую, что ты распухаешь от вопросов, и постараюсь объяснить по порядку. Только закурю трубочку. Я знаю, что курить вредно, не вздумай брать с меня пример. А со мной уже ничего не поделаешь. В детстве не воспитывали как надо, а теперь поздно.
— Дядя Поль! А Дон и Бамбало… они одна птица или две?
Капитан выпустил синий клуб и покивал:
— Закономерный вопрос. И не простой. Мне кажется, что все-таки это одно существо. Обе головы обычно думают одинаково и говорят одно и то же. Бывает, правда, что спорят, перебивают друг друга, но это чаще всего, когда играют в шахматы или обсуждают политические события в Африке. Родина, все-таки.
— Дядя Поль, а откуда они… он у вас? Чудо такое!
— Значит, это пернатое создание не вызывает у тебя отвращения?
— Наоборот!
— Слава Богу. А то я боялся… У него есть общее имя — Донбамбало. Или проще — Донби. А появился он у меня два десятка лет назад. Быстро время летит. Я водил по реке Замбези пароход «Апполина» компании Афро-Тумба.
Сушкин хихикнул.
— Ты что? — подозрительно спросил капитан.
— Ой, я нечаянно. Я стихи вспомнил, про Фому. «С небес африканское солнце печет, река под названием Конго течет…»
— Приблизительно так. Правда, Замбези, а не Конго, но похоже. Жара была несусветная. Пароход нагревался, как электроплитка. Дрянная посудина, однако приходилось работать, возить продукты, потому что во многих племенах народ пухнул от голода.
… Ну вот, причалили мы в одном из рукавов Замбези к какому-то поселку с хижинами из тростника, выгрузили ящики, собрались отходить, и вдруг на трап взбегает мальчонка, размером с тебя, черный и голый.
— Мистер каптайн, мистер каптайн. — и еще бормочет что-то. А на руках у него страусенок, птенец ростом в полметра. Видать, хочет продать. Я заотмахивался: и так хлопот полно, не хватало еще зоопарка. К тому же, страусенок показался мне полудохлым. Но тут подошел матрос, из местных. Перевел мальчишкино лопотанье. Мол, речь идет не о продаже, а чтобы спасти птенца. Потому что взрослые жители считают, будто в нем злой дух. Собираются свернуть обе шеи.
— Как это «обе»?
— Смотрите сами, капитан…
Я пригляделся: в самом деле две шеи, две маленьких головы. И обе смотрят жалобно так, даже безнадежно. Что делать? Удивляться некогда, пора отчаливать. Велел отнести это создание к себе в каюту. Подумал, что все равно птенец скоро помрет от истощения, но пусть хоть не на глазах у мальчика. Погладил негритенка по голове, даже дал ему никелевый доллар. Парнишка обалдел от счастья, выскочил на берег и бежать, чтобы никто не отобрал деньги.
А страусенок не стал помирать. Оклемался. Через пару дней начал ходить по каюте, потом по палубе. Стучал по доскам когтями.
Знаешь, Том, никто сильно не удивлялся, что двухголовый. Команда была в основном туземная, а там, в Африке, население привычно ко всяким чудесам. Стали удивляться и даже роптать, когда это существо заговорило. Вполне человеческим, ребеночьим таким голосом — Дон с картавинкой, а Бамбало, как воспитанная девочка. Причем сразу на трех языках: на местном наречии, по-английски (было на «Апполине» три англичанина) и по-русски (наслушалось меня). Вот тогда началось у матросов недовольство. Мол, злобный дух Негуаро живет в двухголовом любимце капитана. А тут еще случилась беда: померли от желтой лихорадки два матроса. А Донби-то при чем? Он сам чуть не отбросил ноги от птичьей чумы. Да и я заодно с ним. Но людям из тех племен разве что-то докажешь? Необразованный народ. В общем, ошвартовал я «Апполину» в городе, где портовый офис, прихватил с нее на память спасательный круг, взял в пароходном управлении расчет и уехал в Европу.
— С Донби?
— Разумеется! Он подрос, умным сделался. Недаром говорят: голова — хорошо, а две — лучше… Поднабрался всяких сведений о жизни, глядючи в телевизор, начал даже о международных делах рассуждать. Я одно время водил теплоходы и паромы с туристами по рекам и каналам Бенилюкса. Донби — всегда со мной. Пассажирам он нравился, такая экзотика! Я его научил танцевать под губную гармошку. И все было хорошо, но вот один случай. Плыла на теплоходе «Мюллерхафен» молодая беременная дама, с мужем-миллионером. Увидела на палубе Донби и грохнулась в обморок: ах, мол, какое чудовище! И от избытка чувств прямо здесь, на судне, родила раньше срока. Скандал, конечно. Мне — во-первых, крупный штраф, а во-вторых, требование: убирайте вашего монстра!
Я говорю:
— Куда?
А чиновники:
— Хоть куда! Продайте в королевский зоопарк!
Это моего Донби в зоопарк! Мы с ним в ту пору были уже не разлей вода. Он такой привязчивый сделался. Подойдет сзади, положит головы на плечи, клювами осторожненько треплет за уши. Ласковый, будто кошка. Ну, я сказал чиновникам, чтобы шли в зоопарк сами — по-голландски и по-русски. А Донби добавил по-африкански, двумя голосами…
Потом я говорю:
— Поехали в Архангельск, у меня там знакомые.
Он засомневался:
— Холодно там…
— Зато родные края…
— Это у тебя родные. А я африканец.
— Зато в Архангельске нет птичьей чумы.
В общем, уговорил. И несколько лет жили мы там славно, ходили по Двине, по Сухоне, да потом пароходство стало сокращаться, капитанов сделалось больше, чем судов. И уехали мы с Донби в Сибирь. На Иртыш, на Обь. Стал я водить сухогрузы и лесовозы. Тоже сперва было хорошо. К Донби все быстро привыкали, не удивлялись ни двум головам, ни способности к разговорам. Да только разговорчивость эта вышла нам боком. На теплоходе «Росомаха». Ехал там в гостевой каюте важный чин, представитель окружной администрации. Ну, строил из себя демократа, любил поболтать на палубе со свободным от вахты народом. И с Донби иногда обменивался фразами. А Донби однажды возьми и расскажи анекдот про известного политика, время как раз было предвыборное. Гость наш надулся. Нет, никаких мер сразу не принял, но вскоре пригласили меня в пароходство и говорят: «У вас, Поликарп Поликарпыч, воспитательная работа в экипаже не на том уровне. Даже страуса своего не можете научить языки держать на привязи, чего уж говорить о матросах. И вообще, возраст у вас пенсионный, не пора ли. так сказать, на отдых…»
А мне какой отдых? Я же на берегу ничего делать не умею!.. Но упрашивать не стал, хмыкнул, хлопнул по столу бумагой с заявлением. А потом, в коридоре уже, сказал этому двухголовому болтуну:
— Из-за тебя…
Он заругался в ответ по-английски и по-африкански. На чиновников и на меня. Ну, потом помирились.
А что делать дальше?
Кое-какие сбережения у меня были, голод не грозил, но не бездельничать же! И тогда (не поверишь, Том!) стали мы свободными артистами. Выступали на перекрестках в разных городах, бродили от поселка к поселку, давали концерты в деревенских клубах. Донби научился танцевать, прямо как Виолетта Добужинская (не слышал о такой? Ну и ладно). А вдвоем мы (вернее, втроем) пели под гитару. Конечно, голоса у нас не очень, однако сам по себе факт — двухголовый страус в роли солиста — это ведь не везде увидишь. Платили маловато, время кризисное, поэтому больше не деньгами, а молоком да картошкой, но и это неплохо. Донби сырую картошку лопал двумя ртами за милую душу.
Но жилось нам вольготно, пока стояло тепло. Зимой не погуляешь. И тут повезло — пригласили в цирк. Донби — он занимателен сам по себе, а у меня нашли способности клоуна. Был даже специальный номер: «Капитан Поль и африканское чудо». Я, как умел, жонглировал расписными тыквами и ронял их на голову, играл с Донби в футбол, а он прыгал через веревку, разговаривал с ребятишками и катал их вокруг арены. Страусы, они — хорошие кони.
— Я знаю! В нашем зоопарке был страус Феня, он тоже катал ребят! И меня. один раз.
— Теперь тебе такой аттракцион обеспечен надолго. Ладно, заканчиваю свои мемуары. Из цирка мы уволились, потому что директор не захотел выдавать артистам зарплату, и Донби клюнул его в. ниже поясницы. Это все еще было в Сибири. А после скандала с директором я решил, что и правда пора на пенсию. Приехали мы два года назад в мой родной Воробьевск. Старый дом здесь, родительский еще, совместное владение с двоюродной Ермилой. Места под крышей вроде бы хватает, но характер у сестрицы. Сразу невзлюбила моего Донбамбалу. И у него характер стал портиться.
— Тебе детей надо было заводить, а не этого урода, — раздался скрипучий голос. Оказывается, Ермила Евсеевна (пожилая тетка, похожая на одетую в рыжий халат швабру) стояла в дверях.
Страусиный зад с пышными перьями сердито оттопырился.
— Гуляй по своим делам, дир систер, — не оглядываясь, посоветовал Поликарп Поликарпович. — Потерпи нас еще неделю, а потом живи опять в сладком одиночестве.
Сестрица исчезла, негодующе махнув подолом. Капитан печально отер острый подбородок.
— Вообще-то Ермила Евсеевна права. Надо было подумать о детях. Но все в дорогах, в плаваньях, вместо дома — каюты. Женат был несколько раз, а потомства не завел. В цирке на представлениях, когда возился со зрителями-малышами, аж сердце щемило. Да теперь уж поздно… — он спиной прислонился к дощатой стене. Сушкину стало жаль его.
Донби выдернул из ведра обе головы. Глянул с высоты на капитана. Дон сказал:
— Не кр-л-ручинься, Поликарп… А Бамбало звонко предложил:
— Давай споем. Капитан встряхнулся:
— Давай! Том, вон в углу за бочкой гитара, сделай одолжение, принеси… Спасибо.
Сушкин опять уселся на скамейку. Капитан побаюкал гитару, взял аккорд.
-У де-евушки с острова Па-асхи… Том, слышал когда-нибудь такую песню?
— Ой! Слышал! Мне ее Феликс пел, тот, который сделал колечко!
— Тогда все вместе! Начали!
У девушки с о-о-острова Пасхи
Украли любо-о-овника тигры!
Украли!
Любовника!
В форме!
Чиновника!
И съели в саду под бананом…
Пели четырьмя очень разными голосами, и Сушкин старался изо всех сил — чтобы отвлечь капитана Поля от грустных мыслей. А чиновника не было жаль, потому что все это не по правде. На самом деле, на острове Пасхи нет никаких тигров, а есть лишь каменные идолы и всякие мелкие суслики. Феликс говорил.
Продолжение следует.
***
фото: