Родина — она безгранична
Мягкие, серовато-голубые краски зимнего дня; избушки, занесенные снегом и огороженные плетнем; рядом с ними — стога сена, тоже под белыми снежными шапками; а ближе к нам — три большие березы…
В этом пейзаже я сразу же признала деревню своей бабушки — на Волге. А Виктория Ющенко уверенно заявила, что — нет: это деревня ее бабушки. Она, дескать, точно помнит — часто бывала там в детстве.
Пока мы делимся впечатлениями, художник Александр Павлов, улыбаясь, аккуратно снимает свою картину с мольберта и разворачивает ее тыльной стороной к нам. Читаем: «Деревенька моя». Ах, вот, оказывается, что: это вовсе не моя и не Викина деревенька, это небольшой поселок «станция Бахметская» в Свердловской области, где художник жил и работал над своими картинами около десяти лет…
— Да, действительно, у живописи нет пространственных границ, — говорит Александр Николаевич.
И добавляет:
— В любом пейзаже, где чувствуется настроение автора, каждый зритель обязательно увидит что-нибудь свое, близкое именно ему.
Поэтому тюменский художник нисколько не сомневался, что его работы найдут отклик не только у земляков, но и за границей, где березы — большая редкость, да и снега за зиму выпадает совсем не много.
Год назад Александру Павлову пришло приглашение сразу из двух европейских столиц — Будапешта и Праги. Российские центры культуры звали приехать с персональной выставкой «Очарование русского пейзажа». Художник приглашения принял. Тщательно отобрал свои работы. Решил взять с собой те, что уже широко известны российским зрителям, и совсем новые пейзажи. Некоторые из этих картин уже имели выставочный опыт — они экспонировались в Государственном Русском музее в Санкт-Петербурге.
В Европу поехали этой весной, всей семьей: сам Александр Николаевич, его жена София Николаевна, дочь Даша и двадцать полотен — натюрморты и пейзажи.
Художник вспоминает, что был очень польщен и приятно удивлен внимательным отношением со стороны организаторов выставок. Любой вопрос, говорит он, принимающая сторона решала на высоком уровне, с огромным желанием помочь.
… — Экспозиция выставки готовилась, конечно, заранее — в Тюмени. Нам прислали подробную схему зала, где планировалось разместить экспозицию, — чтобы мы могли определиться, какие картины и в каком порядке лучше всего будет развесить, — рассказывает он.
Художник внимательно (в который раз) присматривался к каждому полотну — для какого требуется естественный свет из окна, а какой будет отлично смотреться при любом освещении.
— Свет для картины — это очень важно. Неправильный может погубить ее, а хороший, наоборот, раскроет ее достоинства, — говорит художник. — Были такие случаи, когда зрители подходили ко мне и говорили: «А вот этой картины здесь вчера не было! Правильно сделали, что повесили ее — она очень красивая!» А картина-то была на том самом месте и раньше, просто до этого свет падал на нее иначе.
… Некоторые полотна, что ездили с художником на европейскую выставку, все еще стоят в мастерской, запакованные в картонные коробки.
И художник, глядя на них, вспоминает свою поездку. Говорит, что выставка началась еще до того, как они приехали в Будапешт (в их маршруте он был первым).
— Если честно, сначала мы хотели лететь самолетом, поэтому и сделали для картин крепкие деревянные ящики на заказ, чтобы их без боязни можно было сдать в багаж, — рассказывает София Николаевна. — Но организаторы выставки нас от этого отговорили. Убедили, что с картинами лучше ехать в поезде. Вот мы и поехали на поезде с несколькими пересадками, о чем не пожалели.
Пассажирами, полки, в купе которых занимали странные большие коробки, интересовались соседи по вагону: расспрашивали, куда едут и с чем. Когда узнавали, хотели, конечно, посмотреть на картины. Но распаковывать коробки для этой цели было бы проблематично.
Однако таможенникам художник отказать в этом никак не мог -имеют полное право досмотреть провозимый через границу багаж.
— На украинской границе к нам зашли в купе несколько ребят в форме, — рассказывает он. — Попросили открыть одну из коробок: внимательно осматривали рамы, проверяли — не спрятано ли под одним полотном другое. А потом попросили открыть еще одну коробку, затем другую. Так распаковали все. И, довольно улыбаясь, сказали: «Спасибо вам! Вот мы и всю выставку, считай, посмотрели».
… Когда Павловы вышли из поезда уже на вокзале Будапешта, немного растерялись: в венгерском языке, на котором разговаривали вокруг, не было ни одного знакомого слова. Подумали о языковом барьере.
— Как оказалось, зря, — говорит Александр Павлов. — Никаких проблем с пониманием у нас ни в Будапеште, ни в Праге не возникло. Нам даже почти не приходилось прибегать к услугам переводчика. Если кто-нибудь из зрителей обращался ко мне с вопросом на местном языке, рядом обязательно находился кто-нибудь, кто сразу же вызывался перевести.
Единственное, что не нуждалось ни в каком переводе, это, конечно, картины. Каждый — и венгр, и чех, и русский иммигрант узнавали в них свою родину. Да, на них есть березы, которых некоторые иностранцы никогда не видели вживую. Да, на них много снега; цветов, что растут только на русских полях. Но небо-то одно — общее. И воздух (художник ведь пишет и воздух!) — тоже общий.
— Я никогда не стремился запечатлеть все детали конкретных мест. Большинство моих полотен — это впечатления от увиденного, а не точная передача пейзажа. Может быть, поэтому они понятны многим. Потому что от души, — говорит Александр Павлов и вспоминает историю о том, как к нему в гости в Бахметку попросился знакомый фотограф.
Он знал деревню по картинам художника и очень хотел увидеть все эти красивые пейзажи воочию. Ну и, конечно, сфотографировать их.
— Так вот приехал он ко мне и на целый день ушел на природу, — продолжает Павлов. — Вернулся, фотографии не показывает. Сначала я не просил, но потом не вытерпел: «Покажи же, что ты наснимал!» А он так тихо: «А ничего такого, как на твоих картинах, и не увидел.. Вот и фотографировать не стал».
А вот на выставке в Европе многие посетители фотографировались с картинами Павлова.
— На это было очень интересно смотреть, — говорит София Николаевна. — По тому, какую картину выбрал человек, запросто можно определить, какой у него характер.
За те дни, что проходила выставка (с 4 по 13 мая в Будапеште, а с 16 по 21 — в Праге), у зрителей появились свои картины-любимицы. Кое-кто даже просил художника сделать для них вариант полотна.
Те, кто не успевал пообщаться с автором лично, оставляли записи в книге отзывов. На разных языках. Короткие восторженные — от любителей, и длинные обстоятельные — от коллег. Были и такие: «Красота! Маша. 7 лет». Павлов говорит, что детские отзывы — самые ценные для него.
Приятным сюрпризом для семьи Павловых было встретить на выставке своих давних знакомых из России. Оказывается, они специально приехали в Европу, чтобы посмотреть здесь картины тюменского художника.
— Было и много новых знакомств. Например, с эмигрантами, которые жили раньше в Тюменской области, в Санкт-Петербурге, — рассказывает Александр Николаевич. — И со всеми у нас находились темы для беседы. В процессе такого насыщенного общения со зрителями я понял, что любители живописи всего мира часто добираются до таких мест, где еще не ступала нога искусствоведа. Потому что к искусству у них самый что ни на есть живой интерес — неподдельный. Они знают много достойных имен, которые пока еще не открыты специалистами.
Зато имя тюменского художника Александра Павлова теперь широко известно и в Венгрии, и в Чехии. Еще до того, как Павловы собрались в обратную дорогу, организаторы выставки взяли с них слово, что художник обязательно вернется — со своими новыми картинами.
— А почему бы и нет? — говорит Павлов. — Пока есть люди, которым хочется смотреть на картины, художник должен творить.
***
фото: «Деревенька моя»;Александр Павлов в мастерской;«Мороз и солнце»