Охота за тенью — 3
Начнем с классического: во-первых строках моего письма… Eсли солдаты из прошлой войны находили возможность отправить домой письмецо, они его так и начинали: во-первых строках…
Вот и я во-первых строках хочу напомнить читателю, чем закончилась предыдущая серия. Поиски прошлого в городских кварталах даже такого не слишком большого города, как Тюмень, оказались напрасны. И подумалось: деревня — что уральская, в которой я некогда рос, что сибирская, знакомая мне по десятилетиям командировок, менее суетна, больше привязана к месту. Итак, в деревню?
Правда, есть проблема в нашей истории, о которой я, кажется, еще не упоминал. Карточки пленных заполняли по-немецки, и делал это писарь, наверняка не знающий русского. Для него наши «з», «ч», «ш», «щ» не только практически непроизносимы, но и невоспроизводимы на бумаге. Короче, порой писалось, что вздумается. А когда в начале пятидесятых уже наши переводчики стали переводить эти трофеи снова на родной язык…
Получалось нередко вот что… Бедумских Илья Поликарпович, сержант (что бы это значило?)… Харсов Николай, рядовой (ну, это точно Хорзов, есть такая местная фамилия)… Манач Иван Федорович, рядовой… Или — Гамза Гаирула из деревни Пинякал Исетского района…
Я понимаю, что сибирско-татарское произношение для немецкого уха было затруднительно, но нам-то от этого не легче. Как искать родных «Гамзы Гаирулы» (что тут имя, а что фамилия?) в неведомой деревне «Пинякал»? А вот еще карточка Якова «Бидницуко». Может быть, все-таки «Безнущенко», встречалась такая фамилия в том же Маслянском, ныне Сладковском районе… Ну, эту загадку нам еще предстоит разгадывать. А пока вернемся все-таки в добрый Исетский район.
Не стану испытывать терпение читателя. Нету в Исетском районе деревни «Пинякал». Eсть — Верхний Ингал. Из этого самого Верхнего Ингала еще в 1939 году райвоенкомат призвал в армию новобранца по фамилии Хайруллин и по имени Хамзя, 1918 года рождения. Эти совершенно точные сведения (поскольку и в карточке, и в книге «Память», том 1, стр. 339 и буквы имени-фамилии искажены, хотя немец-писарь в этом деле уже не виноват, и все даты перепутаны). Исетский райвоенком подполковник Eвгений Ясиновских сказал мне даже, что есть надежда отыскать кого-нибудь из родственников. Что ж, не найдут, за ближайшего родственника будет сам РВК, который сыграл, согласимся, важную роль в жизни рядового Хайруллина.
Тот же подполковник, точнее, его кропотливые сотрудницы, доказали, что Иван Федорович Манач… на самом деле — Иван Мовчан, 1921 года, работал трактористом в селе Солобоево. Домой с войны не вернулся, никого больше в Солобоево с такой фамилией нет.
И еще один наш запрос — в тот же райвоенкомат: а не ищет ли кто-нибудь в селе Минино попавшего в плен в самом начале войны — 23 июля 1941 года — под городом Чаусы Могилевской области Минина Степана Ивановича?
Не сразу отозвались усердные помощницы райвоенкома. Но — отозвались.
Степан Иванович Минин, двадцатого года, призван, как положено, в сороковом. И даже нашли человека, который не то, чтобы помнит (из прежнего поколения уже в живых не осталось никого), но знает, что был такой в ее роду. Людмила Николаевна Борисова, племянница Степана, уже после войны родилась. История недлинная, но грустная.
… У бабушки Анны Федоровны было семеро детей. Парней четверо. На фронте оказались трое — Павел, Афанасий и Степан. Сергей на войну не попал, мал был. Не пришли домой все трое. Двое — без вести. Одного из них нашли мы. Похоронка, как помнится Людмиле Николаевне, была только на старшего, Павла. Он погиб где-то в Польше.
— Однажды мы поехали в Польшу, так бабушка Анна наказывала — посмотреть на кладбищах, нет ли где Минина Павла? Искали. Пытались найти. Не нашли…
… Шестьсот тысяч наших солдат полегло за освобождение Польши, жизни не хватит, все цментажи* обойти…
А еще Людмила Николаевна отыскала фотографию дяди Степана. Обещала прислать.
* Cmetarz (польск.) — кладбище.