Люди из параллельных миров
«Если я буду говорить о проблемах, то вы мое интервью даже не напечатаете. О том, что у нас на самом деле творится, никто никогда не напишет и не скажет», – так начала разговор с нами директор тюменского Дома ребенка Наталья Мариненкова.
Интервью, точнее, монолог Натальи Юрьевны, действительно, оказался непростым. Но, на мой взгляд, то, что ее волнует, касается всех нас. Все 150 миллионов. И даже больше.
– Наталья Юрьевна, как прошел для вас Год Семьи, как живется сейчас Дому ребенка?
– Как ни странно, именно в Год Семьи мы невольно вступили в диссонанс с общепринятым направлением. И то, чем мы занимались много лет, оказалось под вопросом. Популярной стала установка: «Закрыть все детские дома». Мол, не нужны они государству, много расходов. Как будто мы – нахлебники, которые «много на себя тянут», детей-сирот не хотят отпускать от себя. Хотя, с другой стороны, сам по себе Год Семьи был хорош. Он заставил общество более пристально взглянуть на проблемы.
Сейчас каждая государственная социальная структура работает со своим слоем семьи: молодой, многодетной, малообеспеченной, неполной, неблагополучной. Есть семьи, которым, действительно, надо помогать. Молодым, например, сложно выживать, сложно детей заводить. Дети – очень дорогостоящее «удовольствие» в наше время. А рожать надо, обеспечивать семью надо. Стали обращать больше внимания на многодетные семьи. Среди них те, что осознанно подходят к своему «многодетному» выбору и с удовольствием воспитывают своих детей. Но… только процентов пятьдесят многодетных семей имеют такие хорошие устремления. Те, с кем работаем мы, не придают никакого значения рождению ребенка. Родился ребенок и родился – куда теперь от него денешься?
За прошлый год к нам поступило много детей. В 2007 году их было 168, а в 2008-м – 184. Хотя с самого начала было декларировано, что в Год Семьи надо поработать с неблагополучными семьями, заставить их думать о детях, о том, что ребенок должен расти с родителями. Но, как показала практика, есть ситуации, когда даже самые благие намерения неосуществимы.
У нас в городе работает служба экстренного реагирования для помощи семье и ребенку. Одна из немногих в городах России. Очень хорошая была идея: защитить ребенка в неблагополучной семье. Горожан призывали: «Не будьте равнодушны к детскому горю!» Если у вас соседи бичи или алкаши, если есть наркоточка, если ребенок плачет или остался один – вызывайте Службу экстренного реагирования областного центра «Семья». Подобная практика не наша идея, система существует во многих странах. Если поступает сигнал, что происходит что-то с ребенком – социальные службы выезжают и забирают его, а уж потом начинают разбираться с родителями. У нас же все по-другому. Вначале долго разбираются, а ребенка забирают только в крайних случаях, если оставлять его просто опасно для жизни.
Но, к сожалению, разобраться, что происходит в семье, не всегда возможно. Приехали, например, специалисты «СЭР» и видят, что ребенок больной, простуженный, ему есть нечего, он в гнойниках, во вшах, в чесотке. Вокруг него – пьяные люди, среди которых отличить родителей невозможно. Конечно, ребенка забирают. Но… вдруг появляется мама – она выспалась, выгнала собутыльников, вымыла пол, выстирала покрывала и обещает впредь быть хорошей. И ребенка возвращают. При этом в 90% случаев не делается попыток пролечить ее от алкоголизма или устроить на работу. Хотя во многих случаях это просто невозможно сделать. Алкоголизм – это болезнь, образ жизни, который специалисты социальной службы изменить не в силах. Все, что мы можем – смотреть, что дальше будет… Но и этот контроль, на мой взгляд, недостаточен. У семи нянек дитя остается без должного присмотра.
– А может быть, хоть отказных детей становится меньше?
– Да, отказов от детей стало меньше. Но не потому, что народ стал сознательный, а потому, что в роддомах с «отказницами» ведется упорная работа. Некоторые из них – молодые мамочки, которые попали в трудную ситуацию: родители далеко, в семье взаимопонимания нет, и страшно остаться без поддержки. Нужен лишь толчок, задушевный разговор – и они меняют свое решение. Девочка заберет младенца домой, будет налаживать контакты с матерью, с отчимом, ей будет трудно, но она ребенка не бросит. Но есть «отказницы», которые просто не желают вступать в переговоры. Такая мама если даже не бросит ребенка в роддоме, то она его оставит потом. Подкинет подруге или тетке, и его все равно к нам доставят. А мать постарается сохранить свой прежний образ жизни. К тому же, она, как правило, не работает, у нее нет такого гена, чтобы утром встать и пойти на работу. Если она детей забирает, то только для того, чтобы получать на них пособие. В этомто вопросе она действует оперативно и четко. Другой вопрос, куда идут эти средства?
Да, детей отказных стало меньше, зато изъятых – больше. Значительно увеличилось количество детей, поступающих в результате так называемой «трудной жизненной ситуации». Например, от матери, которая проходит лечение в тубдиспансере. Для Тюмени проблема туберкулеза остается актуальной. И далеко не все заболевшие – граждане асоциальные. Болезнь может настигнуть и благополучную семью. К нам в течение года поступает много таких детей. Пока мама лечится, а лечится она месяцами, ребенок находится у нас. Это, действительно, трудная жизненная ситуация.
Но у основной массы временных отказников трудность совсем другая – не хватает на бутылку. Такая мать пишет заявление, что ей жить не на что, поэтому хочет, чтобы у нее ребенка приняли на три недели, на три месяца, на полгода, а некоторые – и на три года. Пока она, якобы, не устроится на работу. Но и по истечении этого срока она, как правило, никуда не устраивается. Она считает, что забрали ребенка – и хорошо. Напоят, накормят, оденут… Как будто сдала ребенка в камеру хранения. Пусть «полежит» до школы, до армии…
– В чем произошел сбой, ошибка, в результате которой таких семей стало так много?
– Такие семьи были всегда. Просто мы стали обращать на них больше внимания. Посмотрели правде в глаза и поняли, что если ребенка в такой семье оставить, он повторит судьбу своих родителей. Как абсолютный прагматик, я считаю, что исправлять таких родителей – бессмысленно. Не надо ребенка снова и снова туда отдавать, как на испытание. Надо лишать таких родителей родительских прав. По крайней мере, его судьба будет определена. Он получит новый статус, и, возможно, обретет новую семью. И неважно, что мама у него будет неродная. Она будет любить его даже больше. И души в него вложит столько, и затрат всяческих, сколько от родной матери он никогда бы не видел. Я очень скептически отношусь к утверждению, что ребенок всегда должен расти с матерью, какая бы она ни была.
Конечно, в Доме ребенка, как бы мы вокруг них ни плясали, как бы ни заботились, никогда не сможем дать столько любви. Ведь каждый ребенок хочет быть центром Вселенной. И в этом отношении мы всегда проигрываем настоящей семье. Но только не той, из которой обычно поступают к нам дети. У нас ребенок многие вещи узнает впервые. Узнает, что такое яблоко, а прежние кулинарные знакомства с окружающим миром у него были на уровне «доширака» и куска хлеба.
– Ребенок усыновлен, или принят в патронатную семью – и проблема исчерпана?
– Основная масса родителей, которые приходят брать ребенка, эту мысль долго взвешивает. И система патронатного воспитания как форма семейного устройства, конечно, тоже имеет право на существование. Но мне не нравится массовость, с которой все это проводилось. Я видела людей, готовых взять любого, не глядя. Тут, я опасаюсь, на первом месте – не забота о ребенке, а желание поправить свое материальное положение.
Но и те, что стремятся к усыновлению ребенка, не всегда правильно рассчитывают свои силы. В прошлом году нам впервые вернули детей из опекунских семей. Это было трагедией. И для ребенка, и для всего нашего персонала. Мне кажется, что там, где гонятся за количеством, ситуация «забралотдал» очень распространена. Но я-то думала, что нас эта беда обойдет. У нас с утра до ночи день открытых дверей. Ведь мы потенциальным родителям все готовы о своих детях рассказать. И возможность выбрать сохраняется.
– Как же получилось?..
– А получилось так. Молодая семья из Нижнетавдинского района решила у нас забрать двухлетнего Никиту. За восемь месяцев до этого она взяла его новорожденного брата Ваню. Вообще-то, они хотели девочку, но тогда подходящей не было. Подумали-подумали и взяли Никиту. Проходит неделя – мать обращается в органы опеки и говорит, что не может с мальчиком справиться. Что случилось? Ребенок хороший, спокойный, без отклонений. И если она не может с ним справиться, то это не его вина. Может, надо потерпеть? Прошла еще
неделя, и нам вернули мальчика. Он так обрадовался возвращению! А мать говорит нам: «Не могу. Не полюбила я его». Неприятно, но, по крайней мере, честно. Мы расстроились, но хоть вред ребенку не нанесен. Он как в гости сходил.
А вот второй случай возврата нас просто потряс… В сентябре женщина забрала у нас под опеку трехлетнего Сережу. Она долго ходила, на него смотрела, гуляла с ним. Правда, мои воспитатели сразу обратили внимание, что она это делает как-то формально. Боялась один на один с ним оставаться. Муж у нее постоянно был в длительных командировках за рубежом, и ей было скучно одной. В общем, в результате мальчика она забрала. А через два месяца мне позвонили ее соседи и спрашивают в лоб: «Вы кому отдали ребенка? Она ребенка всего задергала, он ревет, не переставая, он ходит весь в синяках…» Выехала комиссия с целью контроля и в этот же день забрала мальчика. Он, действительно, был весь в синяках при вполне приличной маме и внешне нормальной обстановке в доме. Он был напуган до безумия. Он заглядывал, как щенок, всем в глаза. Я обратилась с заявлением в ГУВД о привлечении этой женщины к уголовной ответственности за жестокое обращение с ребенком. Направили нас на судебную экспертизу, факты избиений подтвердились. А потом все затихло. И в результате через какое-то время нам сообщили, что дело «закрыли за отсутствием состава преступления». А причину появления синяков дама объяснила так: ребенок сам падал с кроватки да с кошкой играл. И она даже легким испугом не отделалась. Теперь мы ждем ответа из прокуратуры Центрального района, как они этот вопиющий случай расценивают… Но я так просто это дело не оставлю. Такие случаи не должны оставаться безнаказанными. К счастью, сейчас появилась семья, которая этого ребенка усыновляет, надеюсь, что там он забудет все ужасы, которые пережил.
– Вас не перестала удивлять людская жестокость?
– Что-то в нас всех переменилась, сдвинулись какие-то жизненные ценности. Появилась крылатая фраза: «Это не моя проблема». Мы живем как будто в параллельных мирах. У кого-то ценность – семья, дети, внуки, работа, образование, а у кого-то – совсем другой мир. Они живут сегодняшним днем и не переживают, что потеряют работу, что ребенок не поступит в институт. Противоречия наши в том, что позиции в жизни разные, в том числе и по отношению к детям. Они нас не понимают, почему мы так трепетно к этому относимся, а мы – их. И слава богу, когда мы не сталкиваемся. Этот слой безответственных маргиналов, я считаю, просто угрожает национальной безопасности.
– Вы уже не первый экономический кризис переживаете, как влияет он сегодня на жизнь в доме ребенка?
– На еду, лечения и зарплату нам финансирования хватает. Мы должны кормить детей и лечить, что бы ни случилось. Но у нас… исчезли санитарки. На пять с половиной тысяч рублей в режиме работы «два дня через два» никто не идет работать. Даже в условиях кризиса. Кроме того, мы остались без машин. Всю жизнь мы арендовали транспорт у транспортного предприятия «Медико», но оно не выдержало конкуренции и рассыпалось. Мы встали в очередь на приобретение машин для учреждений здравоохранения. Очередь подошла в 2008 году. Но поздно. Первый конкурс не состоялся. А итоги второго аннулировали, потому что вступил в действие кризисный режим экономии. Решено, что это – траты не первой необходимости. Мы остались без транспорта. Но у нас столько детей за год проходит, и каждого надо обследовать, и не по разу. Транспорт для нас также необходим, как питание и медикаменты.
У нас большая проблема с медсестрами. Студенты медакадемии, которые громко заявили о себе, надежд не оправдали, они как пришли, так и исчезли. Лучше себя показал медколледж. Особого кастинга для санитарок у нас нет. А в медсестры приходят только те, кто хорошо себе представляет, что такое работа с больными детьми. От помощи на добровольных началах толку мало. Она недолговечна. Есть, конечно, добровольные помощники, которые иногда приходят на часик-другой погулять с детьми, но их хватает максимум на два месяца. Хотя зимой погулять с детьми – большая проблема. Двум воспитателям одеть-обуть 16 человек, а есть еще и те, кого вывозят гулять на колясочке. Поэтому прогулки у маленьких у нас получаются только «порционные»…
ФОТО ВИКТОРИИ ЮЩЕНКО
… Наталья Юрьевна замолкает. И некоторое время мы обе молчим. Наконец, я задаю свой последний, но, как мне кажется, самый важный для понимания этой женщины, директора тюменского Дома ребенка, вопрос: «Где вы берете столько сил, чтобы за всех переживать?» Она отвечает сразу, как будто говорит о давно решенном для себя лично и для тех, кого она хотела бы видеть в своем окружении: «Нельзя работать с детьми, если ты не воспринимаешь все близко к сердцу. Если не отдаешь им все, что можешь. Если не знаешь, что ты им нужна. В этом черпаешь и черпаешь силы…»
… Так дай, Боже, силы Наталье Юрьевне Мариненковой. И понимания – тем, к кому она обращается за помощью и поддержкой.
***
фото: Наталья Мариненкова;Наталья Мариненкова